Партизанский Алексеевский полк

[elektronik]

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ПАРТИЗАНСКОГО ГЕНЕРАЛА АЛЕКСЕЕВА ПЕХОТНОГО ПОЛКА.


Полк был основан под именем "Партизанского" *) 12-го февраля (ст.ст.) 1918 г. в станице Ольгинской (Донская область) перед выступлением Добровольческой армии в 1-й Кубанский поход. Первым командиром полка был ген. А.П.Богаевский.

Во всех боях, которые вела Добровольческая армия в этом походе, полк участвовал. Шли с боями через Лежанку, Березанскую, Выселки (село, взятое полком с особенно тяжелыми потерями), Кореновскую, Усть-Лабинскую. Вместе со всей армией полк пережил также переход из аула Шенджий в ст. Ново-Димитриевскую - переход, получивший название "Ледяного похода".

После соединения с отрядом ген.Покровского и переформирования армии, гон.Богаевский был назначен командиром 2-й бригады (куда входили Партизанский и Корниловский полки), а в командование Партизанским полком вступил ген.Казанович.

При попытке взять Екатеринодар особенно отличились Партизаны, когда ген.Казанович (перед этим раненый, но оставшийся в строю) во главе 2-го батальона полка решительной атакой прорвал оборону красных и занял часть города. Неожиданная смерть Корнилова и огромные потери в рядах добровольцев, заставили ген.Деникина, принявшего командование армией, снять осаду Екатерикодара, после чего Добровольческая армия с тяжелыми боями пробивается на север, к границам Донской области, где в это время вспыхнуло восстание.

30-го апреля полк приходит в ст.Мечетинскую и останавливается на отдых. Закончился 1-й Кубанский поход. Полк пробыл в походе 80 дней, из которых 44 дня принимал участие в боях **).

9-го июня боями за село Крученую Глину и станицу Торговую начинается 2-й Кубанский поход. В этих боях Партизанский полк принимает участие под командой полк.Писарева, вступившего в командование после отбытия ген.Казановича, посланного ген.Деникиным с важным конспиративным заданием в Москву. Начинается освобождение от большевиков Кубани и Сев.Кавказа. Бои у ст.Песчанокопской и Белой Глины, рейд ген.Боровского, бои за ст.Кавказскую входят в историю полка. После боев и на этот раз удачного занятия Екатеринодара, Партизанский полк вместе с Корниловским полком был спешно переброшен под Ставрополь, где создалось тяжелое положение. Там у ст.Пелагиада, прямо из вагонов, полк пошел в атаку на противника, опрокинув и обратив в бегство осаждавших Ставрополь большевиков.

25-го сентября умирает ген.Алексеев, и Партизанский полк переименовывается в Партизанский имени ген.Алексеева пехотный полк.

Сентябрь и октябрь проходят для полка в непрерывных тяжелых боях с превышающими во много раз силами противника. Бывали дни, что полку приходилось вести по два боя в день: бой утром, а потом полк перебрасывался на поезде или на подводах за много верст, где нужна была помощь и где не хватало сил. Много партизан полегло под Ставрополем, переходившим несколько раз из рук в руки, под

*) В главном - из остатков Донских партизанских отрядов.

**) Более подробное описание 1-го Куб.похода см.статью: "Алексеевцы в 1-м Кубанском походе".


горой Недреманной, под станицей Невинномысской, у деревни Малая Джалга, бой у которой особенно дорого обошелся партизанам. Полковник Емельянов, командир 1-го батальона Алоксеевского полка, в своих воспоминаниях пишет: "Вышел в поход, имея у себя офицерский батальон около 600 бойцов, а на отдых пришел с 30 человеками".

Под Ставрополем был ранен полк.Писарев и в командование полком вступил полк. кн. Гагарин. Помощником командира полка был назначен кап.Бузун, командир 2-го батальона.

В начале ноября остатки полка были отведены на отдых в Новороссийск, уже освобожденный от большевиков. Здесь полк в течение двух месяцев переформировывался, пополнялся и нес гарнизонную службу.

В первых числах февраля 1919 года полк был переброшен под Туапсе для борьбы против Грузии, которая, объявив себя самостоятельным государством и воспользовавшись происходящим в России, начала занимать никогда ей не принадлежавшие города на Черноморском побережье. В короткое время побережье, вплоть до Гагр, было Алексеевцами освобождено.

В конце марта полк перебрасывается в Донецкий бассейн, где Добр. армия ведет тяжелые бои с красными. Полк принимает участие в боях под Юзовкой, Авдеевкой, Ясиноватой.

4-го мая Добровольческий корпус под командой ген.Кутепова, главные силы которого составляли Корниловцы, Марковцы, Дроздовцы к Алексеевцы, переходит в наступление. Алексеевцами занимается город Славянск, потом занимается г.Купянск, и полк с боями подходит к Харькову. Здесь полк несколько дней отдыхает. Дальше - наступление на Белгород.

20-го июня ген.Деникиным была издана так называемая "Московская директива" о движении Добровольческой армии на Москву, в которой 1-му Добровольческому корпусу было дано направление Курск - Орел - Тула - Москва. Полк участвует в боях за Курск и вместе с Корниловцами занимает город. В Курске формируется 2-й Алексеевский полк. Создается Алексеевская дивизия: 1-й Алексеевский полк под командой кап. П.Г.Бузуна *), 2-й Алексеевский полк под командой полк.кн.Гагарина, и как третий полк, в дивизию входит Самарский полк. Командиром Алексеевской дивизии назначается ген.Третьяков. В дальнейшем был создан отряд, как ударная группа, под командой ген.Третьякова, в который вошли в главном Марковцы и Алексеевцы и в рядах этого отряда Алексеевцы участвуют в боях за Щигры, Ливны, за Чернаву, за Елец, берут пленных, трофеи. Они принимают участие во взятии г.Новосиля,, уже в Тульской губернии - наиболее северный пункт, куда доходили Алексеевцы. Дальше продвинуться не удалось. Начались упорные бои, с большими потерями и переменным успехом. Счастье начало изменять белым.

В это время у станции Касторная, на стыке Добровольческой и Донской армий, кавалерия Буденного прорвала фронт, где Кубанская и Донская конница не проявили должного желания сражаться.

*) Убит 19 мая 1943 г. в Югославии, в борьбе с красными партизанами.

Появилась опасность окружения, началось отступление с боями, с наседающим противником; в начале отходили, часто переходя в контр-наступление, отбрасывая красных, беря пленных и трофеи, но благодаря отступлению на других участках фронта эти частичные успехи не удавалось использовать.

В течение последних двух месяцев добровольцами было оставлено все, что было завоевано в течение всего 1919 года.

26 декабря (ст.ст.) был оставлен Ростов, и добровольцы, перейдя через Дон, заняли позиции у Батайска. Здесь большевики были остановлены. Армия, в течение двух месяцев отступавшая, потрепанная и истощенная, потерявшая большую часть своего состава и, казалось бы, окончательно сломленная, остановилась.

В советской "Истории гражданской войны", том 4-й, где описывается отступление добровольцев из-под Орла, в двух местах пишется, что Алексеевский полк был полностью уничтожен. В действительности это было не так: в январе месяце 1920 года Алексеевский полк, правда, сильно поредевший, вместе с другими занял позиции на окраине Батайска. Все попытки большевиков продвинуться здесь вперед и взять Батайск оканчивались для них поражением.

В Батайске дух Белой армии временно возродился. Армия, несмотря на все перенесенное, снова стала способна не только обороняться, но и успешно наступать. 7-го февраля она перешла в наступление и после упорного боя взяла обратно Ростов. Было захвачено несколько тысяч пленных, бронепоезда и много орудий. Алексеевскому полку было дано направление на главный вокзал, который и был в этот же день им занят.

К большому разочарованию наступавших, так удачно начатое наступление было приостановлено, и в ночь на 10-е февраля, без всякого давления со стороны большевиков, по приказу Верховного Командования Ростов был оставлен.

В это время большевики, потеряв надежду прорвать фронт у Батайска, начали наступление крупными силами на правом фланге белого фронта, в районе ст.Великокняжеской, где позиции занимала Кубанская армия, находившаяся в стадии разложения. Фронт там был прорван, и в прорыв устремилась конница Буденного, остановить которую не удалось. Появилась серьезная угроза для Добровольческого корпуса оказаться отрезанным, что и было причиной приказа без боя оставить Ростов. А 18-го февраля также без боя был оставлен и Батайск. Началось опять отступление, теперь уже по Кубани, которое закончилось для Алексеевцев погрузкой 13/26 марта 1920 года в Новороссийске на транспорт "Св.Николай" и переездом в Крым (Керчь).

Полк расквартировался в селе Катерлес под Керчью. Предполагалось, что здесь полк после многих месяцев боев, удач и неудач получит передышку. Но отдохнуть как следует; так и не удалось 30-го марта (на второй день Пасхи) Алексеевцы вместе с Самурским полком были посланы в десант в Азовское море, в тыл большевикам, осаждавшим Перекоп. Задача десанта была вызвать замешательство в тылу у большевиков и тем самым облегчить оборону Перекопа. Десант высадился у с.Кирилловна, верст сорок севернее Геническа, прошел с боями верст 60 по тылам противника, выбил большевиков из Геническа и вышел к Сивашскому проливу, отделяющему Геническ от Арбатской стрелки, находившейся в руках белых. Здесь, при переправе через пролив, участники десанта по какой-то непонятной ошибке не были поддержаны занимавшими другой берег своими же белыми частями и поэтому понесли огромные потери от наседавших на них красных.

После десанта остатки полка вернулись в Катерлес. Там полк переформировывался и нес охрану побережья Керченского полуострова.

30-го июля полк в составе Сводно-пехотной дивизии, под командой ген.Казановича, принимает участие в десанте на Кубань. Задачей этого десанта было поднять восстание на Кубани и тем самым расширить фронт Белой борьбы. Десант высадился в Азовском море у ст.Приморско-Ахтарской. Алексеевский полк, высадившийся первым, вытеснил красных из станицы и занял позицию верстах в двадца.ти от ст.Ахтарской, где в течение двух дней, без артиллерии, прикрывал высадку других частей. В первый же день после высадки полк понес тяжелые потери: красной конницей был окружен и почти полностью уничтожен Гренадерский батальон, влитый в полк в Крыму. В этот же день случайной бомбой с советского самолета помощнику командира полка полк. Вертоградскому оторвало обе ноги, после чего у него еще нашлось довольно сил вынуть наган и самому застрелиться.

Потом был короткий период успехов, были заняты станицы Ольгинская, Роговская, Тимашевка, было пройдено полпути до Екатеринодара, были взяты пленные и трофеи. Но в это время большевики, собрав силы и высадив свой десант в тылу у белых, начали теснить добровольцев. Надежды на восстание кубанцев тоже не оправдались, они десант не поддержали.

Белых сил не хватило, и под давлением во много раз превышающих сил красных пришлось отступить. Алексеевцы несли огромные потери, в особенности в офицерском составе. Командир полка полк.Бузун был ранен. Сменивший его командир 1-го батальона полк.Шклейник был убит. Вступивший после него в командование полком командир 2-го батальона кап.Рачевский был смертельно ранен и через несколько дней скончался. После него полк принял полк.Логвинов, который и посадил полк обратно на пароход. Придя первым, Алексеевский полк уходил последним с Кубани, прикрывая в течение недели погрузку на пароходы других отступающих частей.

Но несмотря на все эти потери полк численно не уменьшился. В него были влиты взятые на Кубани в плен красноармейцы. После возвращения в Керчь был смотр полка, но это уже был не тот полк. "Белоголовым" *) полк перестал быть, стал серым и бесцветным, белых фуражек осталось мало, недостающие остались лежать вместе со своими хозяевами на полях Кубани. В Керчи полк оставался около недели. В последних числах августа, опять под командой полк.Бузуна, он был погружен в вагоны и отправлен в Сев.Таврию. Там под Мелитополем, в селе Ивановка, полк пополнился, а потом в составе Сводно-казачьей дивизии, которой командовал ген.Канцеров, принял участие в "Заднепровской операции". Это была последняя попытка белых повернуть военное счастье в свою сторону и предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Выполнение этой операции было поручено вновь сформированной 2-й армии под командой ген.Драценко. Одной из задач, поставленных перед этой армией, было, перейдя через Днепр, взять с тыла Каховку, находящуюся на левом (белом) берегу Днепра, в глубоком тылу ушедшей вперед Белой армии. Она (Каховка) была единственным опорным пунктом большевиков на левой стороне Днепра в этом месте. Здесь у них была возможность ударить по тылам добровольцев и отрезать их от Крыма. Это было самое уязвимое место белого фронта.

Ночью 23-го сентября Алексеевский полк у села Ушкалка первым на душегубках переправился через Днепр, взял в плен большевистскую заставу и, заняв позиции, прикрывал постройку понтонного моста через Днепр, по которому потом перешли остальные полки. Совсем неожиданно душегубки для переправы были предоставлены полку махновцами, уроженцами этих мест, которые в этом районе боролись с большевиками. Их отряд, человек в двадцать, под командой атамана Бурлака, присоединился к полку. Они очень помогли полку, как проводники, знакомые с местностью, а также оказались отличными бойцами.

В начале наступление развивалось удачно, белые продвигались вперед, брали пленных, пулеметы и орудия, захватили также большевистский понтонный мост, что говорило о том, что большевики тоже в этом месте собирались переходить Днепр, только на нашу сторону. Но потом белые натолкнулись на большие свежие силы красных, переброшенные с польского фронта. Перевес во всем был на стороне красных.

В то же время случайным снарядом был убит ген.Бабиев, командующий за Днепром Кубанской конной группой. Со смертью своего любимого вождя кубанцы потеряли веру в свои силы и в решающий момент в атаку не пошли. Белые войска дрогнули и начали подаваться назад. Ген.Драценко отдал приказ об отступлении на левый берег Днепра. *)

После этого Алексеевский полк был послан на север, под Большой Такмач, где и занял позиции. В это время конница Буденного, прорвав фронт у Каховки, подошла к Перекопу, угрожая отрезать белых от Крыма. Началось общее отступление.

У села Богдановки, 15-го октября, отступающий Алексеевский полк был окружен красной кавалерией. Полковой обоз полностью, со всеми нестроевыми командами, с лазаретом и ранеными, был отрезан и попал в плен. Из них никто не вырвался, и о их судьбе ничего неизвестно.

Бывшие красноармейцы, которых после Кубанского дссанта было много в полку и которые хорошо дрались, пока полк наступал, теперь, когда на полк пошли лавы красной конницы, начали сдаваться и переходить обратно на сторону красных. Командир учебного батальона подполк.Абрамов, когда его батальон, состоявший из красноармейцев, сдался, не вынес этого и застрелился. Командир полка полк.Бузун чуть не попал в плен, когда под ним была ранена лошадь.

Особенно проявил себя в этом бою командир 1-го батальона полковник Логвинов, который, когда его красноармейцы, повтыкав свои штыки в землю, сдались, не растерялся, собрал вокруг себя остатки офицеров и старых солдат-добровольцев и пробился с ними из окружения.

От полка, осталось не больше роты. Так трагично окончил свое существование прежде славный Партизанский генерала Алексеева пехотный полк.

Потом в Галлиполи был опять сформирован Алексеевский полк, в который вошли старые Алексеевцы, образовав 1-ую (шефскую) роту.

АЛЕКСЕЕВЦЫ 1 КУБАНСКИЙ ПОХОД.



"Всех убиенных помяни, Россия,
Егда приидеши во Царствие Твое".
Иван Савин.

День 15 ноября (2 ноября ст.ст.) 1917 года считается днем зарождения Белой армии. В этот день, т.е. через неделю после большевистского переворота, ген.Алексеев прибыл в Новочеркасск к Каледину и приступил к организации борьбы с большевиками. Тяжело больной, с виду совсем не воинственный, похожий скорее на преклонного возраста профессора, он отдал свои последние силы и остаток своих дней этому делу, собирая вокруг себя военную молодежь и всех, готовых активно бороться с коммунизмом. Вскоре за ним на Дон прибыл ген.Корнилов и другие "Быховцы", и началось формирование Добровольческой армии.

9-го февраля 1918 года маленькая Добровольческая армия вышла в Первый Кубанский поход. Вместе с нею выступило три донских партизанских отряда, носивших названия по фамилиям их начальников: отряды Краснянского, Лазарева и Чернецова. Последнего уже не было в живых, но отряд сохранил имя своего доблестного командира. В станице Ольгинской эти три отряда были сведены в отдельный полк, получивший название Партизанского. В этот полк также вошел отряд юнкеров, пришедших из Киева на Дон вместе со своим командиром полк. Дедурой. После смерти генерала Алексеева этот полк был переименован в Партизанский генерала Алексеева пехотный полк. Состав полка был: молодые офицеры, юнкера, студенты, кадеты, гимназисты, казаки - в главном зеленая молодежь. Впоследствии цветами формы полка стали синий и белый - цвета юности, в память именно этой молодежи, пошедшей с Алексеевым и Корниловым в Первый Кубанский поход. Первым командиром полка был назначен ген.Богаевский, ставший позднее Донским атаманом.

При выходе из Ростова у Добровольцев было две возможности: или, оставаясь на Дону, идти на зимовники в задонские степи, куда направлялся отряд донцов под командой походного атамана ген.Попова, и там переждать, пока Дон не образумится и не проснется, или идти на Кубань, где, якобы, кубанские казаки уже начали борьбу.

Решено было идти на Кубань. Было послано предложение ген.Попову идти вместе, но он отказался. Донские партизаны, составлявшие основу вновь сформированного Партизанского полка, имели возможность присоединиться к отряду ген.Попова, но решили идти с Добровольческой армией и не бросать ген.Алексеева и ген.Корнилова.

То, что пошло с Алексеевым и Корниловым на Кубань, трудно было бы назвать армией: только около 4000 человек нашлось на всю Россию, пошедших в этот поход. По численности это был только старого состава полк, правда, небывалый в истории России полк: в его рядах было два бывших Верховных Главнокомандующих, Командующий армией, командиры корпусов, дивизий, полков - и в то же время зеленая молодежь, место которой было еще сидеть на школьной скамье. И вот одним как бы батальоном этого небывалого полка был Партизанский полк, его история в Первом Кубанском походе - это история этого "небывалого" полка, то есть Добровольческой армии. Во всех боях этого похода Партизанский полк участвовал, и много безымянных могил Партизан-Алексеевцев разбросано по полям Кубани.

В походе шли кулаком, готовые ко всем неожиданностям. Как авангард, обыкновенно 1-й Офицерский полк под командой ген.Маркова, за ним главные силы с обозом под начальством ген.Боровского, сзади арьергард - Партизанский полк под командой ген.Богаевского. Впереди всей колонны ген.Корнилов, в полушубке с белым воротником, с палкой в руке, рядом ген.Романовский и ген.Деникин, в штатском пальто и с карабином через плечо. Все шли пешком, далее ген.Корнилов редко в походе ехал верхом, считая это, наверное, неэтичным, когда рядом простыми рядовыми, с винтовками на плече, шли старые, заслуженные генералы и полковники. Только ген.Алексеев, больной и слабый, принужден был ехать в коляске.

Почти каждую станицу, каждый ночлег нужно было брать с боем. Из первых боев особенно тяжелым для Партизан был бой на рассвете за станцию Выселки. Большевики подпустили Партизан на близкое расстояние и неожиданно открыли в лоб и с флангов сильнейший пулеметный огонь. Яркие лучи восходящего солнца слепили Партизан, большевики же расстреливали их на выбор. Когда через час ген.Корнилов подъезжал к Партизанским цепям, то навстречу ему несли носилки с убитыми и ранеными. Дорого стоила эта атака Партизанам! Были убиты полк.Краснянский и есаул Власов, тяжело ранен есаул Лазарев. Особенно сильно пострадала Чернецовская молодежь. Ген.Богаевский в своих воспоминаниях пишет: "Особенно жалко было мне нескольких мальчиков-кадет Донского корпуса, погибших в этом бою... Какими молодцами шли они в бой! Для них не было опасности, точно эти дети не понимали ее".

При движении за реку Кубань Партизаны, бывшие в арьергарде, выдержали тяжелые бои, прикрывая армию от наседавших с тыла большевиков. В ночь на 8 марта перешли р.Лабу и попали в сплошное большевистское окружение - шли, отбивая каждую версту боем.

15 марта - памятный день для всей армии, получивший имя "Ледяного похода". Партизаны в этот день шли в авангарде. День начался проливным дождем, который перешел в густой мокрый снег с ветром. Потом ударил мороз, ветер усилился, и поднялась снежная ледяная пурга. Люди и лошади обросли ледяной корой; полы шинелей ломались, как тонкое дерево. На пути - разбушевавшийся грозный поток (мост был снесен), который нужно было перейти, так как за ним была станица Новодмитриевская, из которой нужно было выбить большевиков. Переправа шла под сильным огнем красных, но, несмотря на это, перешли поток (вброд или на крупах лошадей) и заняли станицу.

В ст.Новодмитриевской соединились с Кубанским отрядом ген.

Покровского - Добровольческая армия получила подкрепление. В Партизанский полк был влит один из батальонов Кубанского стрелкового полка, ставший 2-м батальоном полка, в то время как основное ядро Партизан образовало 1-й батальон. Партизанский полк принял ген.Казанович, ген.Богаевский же был назначен командиром 2-й бригады, в которую вошли Корниловский и Партизанский полки. В это время полк начал усиленно пополняться кубанцами. Белые папахи - кубанки в зимней форме Партизанского ген.Алексеева полка являются как бы отражением этого периода жизни полка.

После соединения с кубанским отрядом армия двинулась на Екатеринодар.

Бой за станицу Смоленскую для Партизан вышел очень тяжелым. Пришлось наступать на станицу, расположенную на высоком берегу довольно глубокой речки. Для большевиков противоположный низменный берег, откуда наступали Партизаны, был как на ладони, чем они и воспользовались, открыв по наступающим сильный огонь. Все попытки переправиться через речку оканчивались неудачей. Полк нес большие потери - был убит командир 2-го батальона.*) Положение спас капитан Бузун, который со своей сотней переправился через речку выше станицы и ударил с тыла на большевиков, после чего станица была взята.

Марковцам станицу Георгие-Афипскую неожиданным налетом взять не удалось. В помощь им в обход были посланы Корниловцы и Партизаны, которые после горячего боя ворвались в станицу. Особенно упорный бой был за станцию, где стоял красный бронепоезд и отряд матросов. Под убийственным огнем большевиков Корниловцы и Партизаны залегли и не могли продвинуться дальше. Цепь Партизан оказалась ле- жащей в грязи какого-то болота. Командир полка геп.Казанович, находившийся тоже в цепи, нашелся и крикнул: "Ну, что вы, утки, что ли, что полощетесь в болоте? Вылезай на сухое!" Шутка к месту подействовала, Партизаны поднялись и бросились в атаку, которая и решила участь боя. За этот бой Партизаны были отличены особой похвалой Корнилова.

27 марта Корниловцы и Партизаны, переправившись через р.Кубань, заняли ст.Елизаветинскую. Их задача была прикрыть переправу остальной армии. Тем же утром большевики, подтянув большие силы, повели наступление на Елизаветинскую, пытаясь ее взять обратно. Корниловский полк, выдвинутый вперед, еле их сдерживал. На помощь пришли Партизаны. Ген.Казанович, развернув свой полк, без выстрела двинулся в атаку. Большевики не выдержали и густыми толпами бросились бежать по направлению к Екатеринодару.

Такой неожиданный успех дал повод Корнилову начать штурм Екатеринодара на другой день, т.е. 28 марта, не ожидая окончания переправы остальных войск через р.Кубань. Сил добровольцев, чтобы овладеть городом, несмотря на все ими проявленное геройство, оказалось недостаточно. На стороне большевиков были все преимущества: сильная артиллерия с неограниченным количеством снарядов, несколько бронепоездов и бронемашин, большое количество пулеметов и каменные постройки города, служившие хорошим укрытием для войск большевиков, во много раз превышающих силы наступающих белых.

*) Его фамилию мне не удалось установить.

Уже в первом бою за Сельско-хозяйственную ферму (где через три дня был убит Корнилов) Партизанский полк понес тяжелые потери. В числе других был ранен в плечо командир полка ген.Казанович, который, несмотря на сильную боль, остался в строю и продолжал командовать полком. На другой день (29 марта) утром, во время атаки Артиллерийских казарм, был ранен помощник командира полка полк.Писарев. В тот же день, во время совместной атаки Корниловцев и 1-го батальона Партизан, когда был убит полк.Неженцев, командир Корниловского полка, был также убит командир 1-го батальона Партизан кап.Курочкин (любимец полка - офицер необыкновенной храбрости и скромности). Корниловцы и Алексеевцы, потрясенные смертью своих командиров, отхлынули и залегли под ураганным огнем противника.

Положение спас подошедший 2-й батальон Партизан - последний резерв добровольцев. Командир полка ген.Казанович, с перебитым накануне плечом, сам повел батальон в атаку. Впереди, увлекая за собой Партизан, несмотря на сильный огонь, он с Партизанами опрокинул во много раз сильнейших большевиков и на плечах их, уже в темноте, ворвался в город. Во время этой атаки был убит командир 2-го батальона *), и в командование им вступил кап.Бузун (в будушем последний на территории России командир Партизанского ген.Алексеева полка). Не встречая дальше сопротивления, 2-й батальон Партизан, с присоединившейся к нему сотней Елизаветинцев, начал продвигаться по улицам вглубь города. По дороге захватили несколько красных резервов, подманивая их к себе тем, что называли известные им большевистские части. На Ярмарочной улице были заняты казармы, в которых оказалось 900 пленных австрийцев, охраняемых командой назначенной еще Кубанским командованием до прихода в город большевиков.

Достигнув Сенной площади, находящейся в центре города, Партизаны остановились. Уже была ночь, стрельба прекратилась, осажденный город спал. Выставив охранения, ген.Казанович решил подождать подхода подкреплений, предполагая, что Корниловцы наступают где-то рядом. Выдвинутыми охранениями было захвачено несколько повозок с фельдшерами и сестрами милосердия красных, направляющимися на фронт, повозки с хлебом, патронами, а также такими важными для добровольцев орудийными снарядами.

Приближался рассвет, но никаких сведений о других белых частях не поступало. Ген.Казанович послал разъезд под командой своего ординарца сотника Хоперского (китайца по происхождению, вывезенного донцами мальчиком из Маньчжурии) узнать, в чем дело. Вернувшийся через некоторое время сотник Хоперский доложил, что наших частей нигде нет, что место, где Партизаны ворвались в город, занято большевиками, которые не подозревают о пребывании у них в тылу белых. Они приняли сотника Хоперского за своего, расспрашивали, что за крики и стрельба были в городе. Он их уверил, что там все спокойно. На подход подкреплений была потеряна надежда.

Среди многолюдного города, в центре расположения во много раз сильнейшего противника, 250 Партизан оказались совершенно и, как казалось безнадежно отрезанными от своих. Решили пытаться


*) Он принял только что батальон от убитого под ст.Смоленской командира. Его имени мне, к сожалению, тоже не удалось установить.


прорываться, воспользовавшись темнотой ночи. Первыми пошли Партизаны с пулеметами (их было только два), за ними Елизаветинцы, потом захваченные у большевиков повозки и лошади. Ген.Казанович приказал на расспросы встречных большевиков отвечать, что "идем занимать окопы впереди города", а на вопрос: "какой вы части?" - отвечать: "Кавказского отряда". От захваченных большевиков было известно, что такой отряд только что прибыл в Екатеринодар.

Подходя к месту прорыва, Партизаны наткнулись сначала на резервы большевиков, а потом и на их первую линию. Ответы Партизан с-ачала не вызывали подозрений. Затем начали раздаваться удивленные возгласы: "Куда же вы идете, там впереди уже кадеты?...". Партизаны шли дальше... Ген.Казанович приказал, если большевики поймут обман и преградят им путь, броситься в штыки и пробить себе дорогу. Но до этого не дошло. Все шло благополучно, пока через позиции большевиков не потянулся наш обоз; тогда они спохватились и открыли огонь, отрезав несколько повозок. Наши, услышаз стрельбу, тоже открыли огонь, к счастью скоро поняв, что идут свои. Уже рассветало. Так начался для Партизан четвертый день осады Екатеринодара.

В этот день ген.Корнилов созвал Совет. Выяснилось, что армия понесла огромные потери, особенно в командном составе. В Партизанском полку из 800 осталось не более 300 штыков. Но несмотря на потери, ген.Корнилов назначил новую атаку, всеми силами, на 1-ое апреля. Пришедшему за приказаниями ген.Казановичу Корнилов сказал: "Завтра повторим атаку всеми силами. Ваш полк будет у меня в резерве, я его двину в решительную минуту. Конечно, мы все можем погибнуть, но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь - тоже гибель: без снарядов и патронов это будет медленная агония".

На другой день, 31 марта, случайным снарядом был убит ген.Корнилов. Его желание погибнуть с честью в бою исполнилось.

В командование армией вступил ген.Деникин, который решил снять осаду Екатеринодара, видя ее безнадежность (большие потери и моральное состояние из-за смерти Корнилова), и решил уходить на север. Партизаны и Корниловцы (2-ая бригада), находившиеся в арьергарде, должны были прикрывать отступление. Чтобы скрыть направление движения, выступили ночью. (Такие ночные многоверстные походы (40-50 верст) практиковались и в дальнейшем). Армия старалась вырваться из окружения и выйти из местности с густой железнодорожной сетью, где безнаказанно действовали красные бронепоезда.

В первом переходе, у немецкой колонии Гночдау, Партизанам пришлось перейти в короткое контр-наступление и отбросить большевиков, причем был взят пулемет и пленные, и большевики перестали наседать.

Под ст.Медведовской, в то время, как ген.Марков совершил свой известный подвиг с бронепоездом, давший армии снаряды, патроны и свободный путь через железную дорогу, Партизаны были направлены в обход станицы и заняли ее после короткого боя.

В ст.Дядьковской ген.Деникин решил для быстроты движения посадить пехоту на подводы. Тяжело раненых, среди которых была большая смертность из-за тяжелых длинных переходов, было решено оставить на попечение станицы. Ген.Казанович пишет: "В ст.Дядьковской, когда я обходил своих раненых они с тревогой спрашивали меня, правда ли, что решено оставить тяжело раненых. Я успокоил их, назвав эти слухи провокацией, и дал слово, что ни один Партизан оставлен не будет. Едва я вернулся к себе на квартиру, как меня позвали на совещание к ген.Алексееву , и я к своему ужасу услышал, что обсуждается вопрос об оставлении раненых. Я рассказал о своем разговоре с партизанами; это вызвало некоторое смущение, но, тем не менее, большинство высказалось за оставление тяжело раненых. К счастью у нас подвод оказалось достаточно, и я смог сдержать слово". У Партизан был свой хороший санитарный отряд, сформированный еще Чернецовым, дававший возможность перевозить своих раненых.

В Дядьковской, чтобы спутать большевиков и оторваться от них, был отдан фиктивный приказ, что армия якобы идет в ст.Березанскую. В пути же армия свернула в противоположную сторону, пересекла железную дорогу и, проделав 65 верст, остановилась в ст.Бейсугской.

В ст.Успенской пришло известие о восстании на Дону, что решило дальнейшее движение Дрбровольческой армии, а именно - идти на Дон.

На Страстной неделе было занято село Лежанка, уже на границе с Донской областью, где армии была дана дневка. Из Лежанки Корниловцы и Партизаны были брошены на Гуляй-Борисовку, в тыл большевикам, наступающим на донские станицы Егорлыцкую и Мечетинскую. Партизаны шли в авангарде. Добровольцев никто не ожидал. Ген.Казанович пишет: "Подходя к селу, я с удивлением увидел, что вырытые впереди окопы никем не заняты. Оказалось, что большевики ожидали своих частей и, увидев нашу колонну, приняли за своих и спокойно оставались по квартирам". Лихой атакой Гуляй-Борисовка была взята. Тут полк встретил Пасху, и здесь Партизаны впервые надели свои погоны - синие с белым кантом. Шитьем погон было занято почти все женское население села.

Отсюда Корниловцы и Партизаны были посланы в набег на железнодорожную станцию Крыловскую. Пришло известие, что Ростов заняли немцы и что оттуда отступают поезда большевиков с грузами боевых припасов, в которых так нуждалась Белая армия. На пути в Крыловскую лежала станица Екатериновская, занятая большевиками. Оттуда пришел лазутчик с известием, что находящаяся у большевиков сотня казаков собирается, когда белые будут атаковать станицу, перейти к ним. Казак-лазутчик внушал доверие. Условились, что, когда сотня выйдет на позицию, в нее не стрелять. Все прошло, как было уговорено: вместо того, чтобы атаковать белых, сотня пристроилась к левому флангу Партизан и вместо белых пошла в атаку на большевиков. Этого красные никак не ожидали. У них началась паника, и станица была взята почти без боя.

Однако, на другой день, оправившись, большевики большими силами повели наступление, пытаясь взять ст.Екатериновскую обратно. Целый день Партизаны и Корниловцы отбивали атаки, переходя сами в наступление, но сломить большевиков не хватало сил. Цель же похода - станция Крыловская - лежала в тылу осаждающих станицу большевиков. Ген.Богаевский решил рискнуть: для обороны станицы был оставлен 2-й батальон Партизанского полка под командой кап.Бузуна. Корниловцы же и 1-й батальон партизан, обойдя ночью большевиков и находясь у них за спиной, атаковали станцию Крыловскую. План блестяще удался: были захвачены вагоны со снарядами, патронами, были отбиты орудия.

Услышав выстрелы у себя в тылу, большевики, осаждавшие ст. Екатериновскую, начали отступать. Увидя это, кап.Бузуй со 2-м батальоном перешел в наступление, и большевики, взятые белыми в два огня, были рассеяны. После этих боев Партизанский полк расположился на продолжительный отдых в станице Мечетинской.

Закончился 1-й Кубанский поход. Армия прошла 1050 верст, пробыв в этом походе 80 дней, из которых 44 дня вела бои.




2 КУБАНСКИЙ ПОХОД.
1918 год. Россия охвачена пламенем братоубийственной войны. Мой родной Дон, подняв восстание против большевиков, стал колыбелью контр-революции, базой противобольшевистских сил. В освобожденном Новочеркасске тогда велась лихорадочная работа по организации и вооружению Донской армии. На фронте ежедневно происходили кровавые схватки. Донцы шаг за шагом продвигались на север и восток Области Войска Донского, очищая край от красных.

В это время в Задонье, в Мечетинской, Кагальницкой и Егорлыкской станицах отдыхала и готовилась ко Второму Кубанскому походу маленькая героическая Добровольческая армия генерала Деникина.

В эти дни я был объят единственной мыслью: как бы послужить делу спасения России от большевиков? Мои родные и слышать не хотели о моем поступлении в ряды борцов с большевиками. Пришлось принять решение против их воли. Был яркий солнечный день, такой, каких бывает немало в июне. Не говоря ни слова родным, в этот день я вышел из родительского дома и отправился на сборный пункт, где формировался обоз, везший снаряды и патроны для Добровольческой Армии. С этим обозом я прибыл в Мечетинскута, где в то время находились штаб и большая часть Добровольческой армии.

Я намеревался поступить в Дроздовский стрелковый полк, который спас мой родной Новочеркасск от нового вторжения большевиков в критический момент казачьего восстания, охватившего весной 1918 года низовья Дона. Но бывший со мной случайный спутник-доброволец сказал мне: "Ведь вы - казак, вам нужно поступить в Партизанский пеший казачий полк". И я последовал его совету.

В штабе полка, где я подписал обязательство добровольца, меня представили командиру полка. К моему большому удивлению, им оказался полковник Петр Константинович Писарев. Взглянув на меня, Писарев спросил:

-        А ты не сын Виталия Яковлевича?

Этот вопрос меня встревожил. Я ответил: Так точно, господин полковник!

И тут я вспомнил, что Петр Константинович и мой отец были сослуживцами и приятелями по 5-му Донскому казачьему полку. "Ну вот, сейчас вернет меня домой!" - мелькнуло у меня в мозгу.

-        Сколько тебе лет?

Хотя мне не было полных шестнадцати, я, не моргнув глазом, ответил:

-        Восемнадцать.

Недоверчиво покачав головой, Писарев сказал:

-        Ладно. Если ты такой рослый и крепкий, то иди во второй батальон к капитану Бузуну. Он найдет тебе место.

И так кадет 6-го класса Донского Кадетского корпуса начал свои летние каникулы в рядах славного Партизанского, впоследствии Алексеевского пехотного полка. Капитан Бузун определил меня в молодежный взвод своего батальона. Во взводе было примерно 20 человек, командовал им высокий, стройный поручик, имени которого не помню. При взводе была тачанка с пулеметом Максима.

До выхода в поход оставались считанные дни. За это время я успел познакомиться со своими молодыми однополчанами. Были они сплошь - учащаяся молодежь из разных мест России. Юнкер Терещенко - из Киевской школы прапорщиков, которую он не успел закончить вследствие захвата власти большевиками; вольноопределяющийся Шевчук, кажется, из Полтавщины; два армянина из Нахичевани. И другие, имен которых память не сохранила. Все мы быстро сдружились, и к моменту выступления в поход взвод был вполне сколоченной, маленькой, но надежной силой.

9/22 июня 1918 года Добровольческая армия начала свой Второй Кубанский поход. Наша 2-я пехотная дивизия под командованием ген. А.А.Боровского была тогда в следующем составе: Корниловский Ударный полк, Партизанский пеший казачий полк, 4-й Сводно-Кубанский конный полк, Улагаевский батальон, Корниловская батарея (6 или 8 трехдюймовых пушек), Корниловская Инженерная рота. Самым сильным был Корниловский полк, в нашем же двухбатальонном шестисотенном полку насчитывалось 600 добровольцев и взвод конной разведки. Всего в дивизии было три тысячи штыков и сабель.

Первые 6ои.

В ночь с 22 на 23 июня Добровольческая армия двинулась из Егорлыкской по направлению к узловой станции Торговая. 24 июня наша дивизия без боя заняла село Лопанку. Село было опустевшим - под влиянием большевистской пропаганды почти все жители покинули село и ушли с красными.

Ранним утром 25 июня Корниловский и Партизанский полки выступили из Лопанки и подошли к селу Крученая Глина, занятому красными. Начался первый бой, закончившийся стремительной атакой. Красные поспешно отступили, оставив на поле убитых и раненых. После привала оба полка двинулись на Торговую. В послеобеденные часы полки подошли вплотную к Торговой. Главный удар наносил Корниловский полк, а наш полк обеспечивал его наступление охватом левого фланга красных. Как и под Крученой Глиной, так и здесь красные не оказали серьезного сопротивления. Не выдержав атаки, они бежали.

Взятие Торговой было первым крупным успехом Добровольческой армии: были захвачены пленные, пушки, снаряды и большие интендантские запасы. Взятие Торговой имело и большое стратегическое значение: перерезав железную дорогу Царицын-Новороссийск, Добровольческая армия прервала связь Северо-Кавказской армии красных с центральной Россией. Первые успехи вселили в наши сердца несокрушимую веру в окончательную победу над большевиками. Хотя мы знали, что численно и вооружением красные превосходили нас в несколько раз, тем не менее считали, что врага бьют не числом, а умением. А в эти дни умения было на редкость много.

Песчанокопская.

После взятия Торговой и Великокняжеской Добровольческая армия начала поворот на Тихорецкую, в тыл группе Сорокина, занимавшей позиции у Батайска и к западу от железной дороги Батайск-Тор-говая.

Это движение вначале вылилось в ряд фронтальных боев, тяжелых и кровопролитных. Партизанскому полку пришлось вынести напряженный двухдневный бой за Песчанокопскую. Рано утром 2 июля нап полк выступил из Крученой Балки. День был жаркий, солнце немилосердно жгло, мучила жажда. Оба батальона развернулись на широком, даже слишком широком для 600 человек фронте. С большим трудом, под сильным огнем красных из многочисленной группы Калнина, полк медленно продвигался по открытой равнине. Наступление полка поддерживали две пушки Корниловской батареи. Слева от нашего полка, на расстоянии зрительной связи, находился Улагаевский батальон, обеспечивавший наш фланг. А на этом фланге - наш молодежный взвод с пулеметной тачанкой.

Солнце склонялось к западу, когда полк подошел на расстояние одной версты до Песчанокопской. На окраине этого большого села закрепились красные, обильно снабженные пулеметами и поддерживаемые огнем десятка орудий.

Стало смеркаться, когда полкозник Писарев отдал приказ атаковать село. Первый батальон ударил во фланг противника, наш второй - в лоб. И тут оправдались сказанные ранее генералом Деникиным слова: "Полк - несравненный таран для лобовых ударов". Атака была стремительной, хотя от огня красных мы несли чувствительные потери. Со стоном упал молодой доброволец. Я задержался на несколько минут, перевязывая его рану. А за это время цепь батальона продвинулась вперед и, полуоборотом вправо, стала примыкать к левому флангу 1-го батальона. Ушел вперед и мой взвод. В сумерках я быстро догнал цепь. Но, присмотревшись к ней, увидел, что она была слишком густая и на нашу непохожая. Это были не наши, а отступавшие красные. Взволнованный неожиданным открытием, я сперва остановился, а затем повернул назад, провожаемый выстрелами отступавших красных.

Наступила полная темнота. Ориентируясь по звездам, я шел примерно в том направлении, где можно было найти своих. Вдруг раздался грозный окрик: "Стой! Кто идет?" Голос показался знакомым, и я ответил: "Свои". Подойдя ближе, увидел поручика, командира нашего взвода, и остатки взвода, залегшие полукругом, с пулеметной тачанкой в центре. Оказалось, что в темноте наш взвод оторвался от батальона и поручик, не зная складывавшейся обстановки, приказал взводу залечь в открытом поле. Я рассказал поручику о только что виденном и пережитом. Я считал, что красные отошли от Песчанокопской, но полной уверенности в этом не было.

В это время на окраине села, примерно там, где у меня произошла неожиданная встреча с красными, пылал пожар. Немного подумав, поручик отправил юнкера Терещенко и меня на разведку в этом направлении. Осторожно двигаясь, часто приседая, чтобы лучше рассмотреть лежавшую перед нами местность, мы минут через двадцать пять добрались до удобного укрытия по соседству с пожаром. Вблизи ходили вооруженные люди. По их говору и повадкам мы определили, что это были свои. Осмелев, мы вышли из укрытия и натолкнулись на командира нашего батальона. Часть села была занята нашим батальоном, и капитан Бузун обрадовался, узнав о том, что взвод наш цел. Он приказал нам немедленно привести в село наш взвод на ночлег.

Было 11 часов ночи, когда мы, усталые от напряженного боя, замертво свалились на землю и заснули глубоким сном.

Спать пришлось недолго. В третьем часу утра 3-го июля наш полк был поднят по тревоге. Брезжил июльский рассвет. Где-то недалеко завязалась оживленная перестрелка, сердито застучал пулемет.

Выяснилось, что красные ночью проникли в наше расположение и окружили полк с трех сторон. Положение создалось критическое. И в эту минуту каждый Партизан ощутил, что во главе полка стоял доблестный, хладнокровный, храбрый и волевой командир. Верхом на гнедом коне, представляя заманчивую для противника мишень, полковник Писарев нанес короткие контр-удары по вражеским клещам и вывел полк из окружения. Выбравшись из села на степной простор, полк занял оборонительные позиции в одной - двух верстах от Песчанокопской, примерно там, где накануне он занимал исходное положение перед вечерней атакой. Красные вели вялое наступление, поддерживавшееся довольно сильным артиллерийским огнем. К счастью, меткостью красные артиллеристы не отличались, и на их снаряды мы внимания не обращали. Гораздо чувствительнее были потери от пулеметного и ружейного огня.

В течение первой половины дня, под давлением превосходства сил, наш полк медленно подавался назад. Но после полудня к флангам полка подошли другие части Добровольческой армии и полк вновь перешел в наступление. Атака была решительной, и к вечеру Песчанокопская была окончательно взята и закреплена. Потерпев поражение, красные отошли в район Белой Глины.

Двухдневные бои обошлись полку дорого: убитыми и ранеными выбыло около 300 офицеров и Партизан.

Под предлогом смертельной угрозы со стороны белых красным удалось увести с собой почти все население Песчанокопской. Все же остались кое-какие аборигены, от которых мы узнали много интересного о деятельности большевиков. Священник одного из двух больших приходов - обе церкви были каменные в этом богатом селе Ставропольщины - рассказывал нам о начинавшихся уже тогда непристойных выходках красных против религии. Впрочем, эти выходки вызвали неблагоприятную реакцию среди жителей Песчанокопской.

Белая Глина.

4-го июля полк отдыхал в Песчанокопской и приводил себя в порядок после кровопролитной схватки. Тем временем красные собрали кулак около Белой Глины, а без овладения этим крупным селом, больше похожим на средней руки уездный город, нельзя было приступать к операции по овладению стратегически важным пунктом - узловой станцией и станицей Тихорецкой,

Бои за Белую Глину начались 5 июля и кончились 6 июля разгромом, красных, охваченных с трех сторон. Здесь произошло некое подобие Канн.

Наибольшая тяжесть боя выпала на 3-ью дивизию полковника Дроздовского, наступавшую в лоб вдоль железной дороги Царицын - Тихорецкая.

У Белой Глины красные сосредоточили 39-ую пехотную дивизию старой армии, отличившуюся в боях с турками на Кавказском фронте, отряды Жлобы и более мелкие формирования. Дроздовцы, ведя ночные бои, напоролись на пулеметную батарею красных, понесли большие потери и с трудом продвигались вперед. В это время наша дивизия - Корниловцы и Партизаны - ударила во фланг и тыл красных, противостоявших Дроздовцам, и нанесла им сокрушительное поражение. Остатки разбитой группы Калнина частью бежали в степи Ставрополья, частью откатились к Тихорецкой. Победители захватили много пленных и богатые трофеи.

На фронте воцарилось кратковременное затишье.

Рейд Боровского.

Стремясь обеспечить левый фланг армии в предстоящей операции по овладению Тихорецкой, генерал Деникин решил оттеснить группу красных, находившуюся севернее Ставрополя в районе уездного села Медвежьего. Он вызвал к себе начальника нашей дивизии генерала Боровского и поставил перед ним важную оперативную задачу.

Вот что пишет ген.Деникин в третьем томе своего труда "Очерки Русской Смуты":

"Удар по этой группе, чтобы не задержать общего наступления, требовал от начальника большой решимости и стремительности. Этими качествами обладал в высокой степени начальник 2-й дивизии генерал Боровский. И кроме того, еще одним: он никогда не вел речи о малочисленности своих войск, их переутомлении и т.д. Разговор наш 27-го был краток:

-        Необходимо в три дня разбить большевиков у Медвежьего, Успенской и Ильинской с тем, чтобы 30-го сосредоточиться в районе Ильинской, так как 1-го июля состоится общее наступление на Тихорецкую.

-        Слушаю.

-        Александр Александрович, вы взвесили, что перед вами 115 верст пути и 6 тысяч красноармейцев?

-        Исполню.

-        Можете выступить завтра с рассветом?

-        Выступлю сегодня к вечеру.

Мы простились. Вечером я провожал колонну Боровского, вытягивающуюся из Белой Глины, а 30-го пополудни к штабу, перешедшему в Новопокровскую, подъехал автомобиль: Боровский вдвоем с адъютантом, по дороге, по которой еще бродили разъезды большевиков, приехал с докладом... из Ильинской. Рейд Боровского, как назвали этот поход, протекал с быстротой, поистине кинематографической".

Такой быстрый бросок можно было совершить при одном условии: переброске пехотных колонн на обывательских подводах. В Белой Глине осталось подавляющее большинство населения. По требованию командования, население предоставило в распоряжение Боровского нужное количество повозок, большей частью пароконных. На этих подводах мы и Корниловцы в течение ночи 10-го на 11-ое июля, с конной разведкой в авангарде, выехали по направлению к Медвежьему. Утром 11-го июля у хутора Богомолова мы столкнулись с противником, насчитывавшим до четырех тысяч человек при четырех орудиях. Произошел короткий, но горячий бой. Особенно ожесточенное сопротивление оказали роты красных матросов, полностью уничтоженные Корниловцами. Перейдя вброд Егорлык, дивизия опрокинула красных, бежавших в Ставрополь, и после полудня заняла Медвежье.

Несмотря на большевистскую пропаганду, население Медвежьего почти полностью осталось на месте. В этом богатом селе было всего вдоволь. Расположившись по дворам на отдых, Партизаны и Корниловцы вкусно и сытно поужинали, поблагодарили любезных, уже не боявшихся нас хозяек и легли спать.

Теперь настал черед Медвежьему поставить подводы для нашей дивизии. Довольные белоглинские возчики возвращались домой, а медвеженские, опять ночью, повезли нас на запад - к станице Успенской.

На заре 12-го июля передовые части дивизии вошли в соприкосновение с противником, который бежал, не оказывая сопротивления. Наш полк, не слезая с подвод, вступил в станицу, население которой радостно приветствовало нас. Казачки угощали нас чудным жирным молоком, великолепным кубанским белым хлебом, "оришками" и другими изделиями кубанской кухни.

Днем мы отдыхали. Медвеженские возчики покатили домой, их сменили радостные успенцы. Наш полк получил пополнение - молодые казаки вступили в полк добровольцами. В ночь мы выехали в Ильинскую. Утром 13-го мы въехали в Ильинскую. Боя не было, бывшие здесь красные бежали по направлению к Тихорецкой. Казаки восторженно встретили освободителей, в полк пришло очередное, новое пополнение казаков-добровольцев.

Таким образом рейд Боровского, некий прообраз будущего мотомеханизированного блицкрига, уложился точно в срок, определенный планом генерала Деникина.

Тихорецкая.

14 июля почти вся Добровольческая армия была собрана в кулак для нанесения удара по Тихорецкой. Расстроенная неудачными боями под Песчанокопской и Белой Глиной, группа Калнина не оказала сопротивления концентрическим ударам Добровольческой армии. Бой за Тихорецкую был скоротечным и неожиданно легким. Наш полк развернулся к востоку от Тихорецкой, но противника не встретил. Красные бежали на Екатеринодар, бросив в Тихорецкой громадное военное имущество.

Наша армия, вооружавшаяся преимущественно за счет противника, захватила большие трофеи: три бронепоезда, около 50 орудий, в том числе несколько дальнобойных пушек Канэ, множество снарядов и патронов, полевые телефоны и разное интендантское имущество.

Падение Тихорецкой встревожило Сорокина, продолжавшего свое сидение под Батайском и к западу от железной дороги Батакск - Торговая. Во время боев Добровольческой армии у Песчанокопской и Белой Глины Сорокин зашевелился и атаковал заслон генерала Покровского и группу Донцов полковника Постовского на фронте Мечетинская - Кагальницкая - Егорлыкская с намерением создать угрозу флангу и тылу Добровольческой армии. При помощи подоспевшего из Новочеркасска отряда полковника Тимановского, шедшего на присоединение к армии, наступление Сорокина было отвращено. Теперь же положение Сорокина еще больше осложнилось - взяв Тихорецкую, добровольцы выходили в тыл и на пути сообщения этой группы красных. Угроза тылу вынудила красного командарма к активным действиям. Точнее, ему надо было уходить из полуокружения, в котором он очутился в середине июля: с севера немцы, с востока донцы, с юга Добровольческая армия. К сожалению, последняя была недостаточно сильной, чтобы прижать его к морю и разгромить на голову.

После взятия Тихорецкой главные силы армии - 1-я пехотная дивизия полковника Кутепова, конница генералов Эрдели и Покровского и другие части - ударили на север против Сорокина. 16 июля эта группировка перешла в наступление, и 18 июля части полковника Кутепова с боем овладели узловой станцией Сосыка.

Дальнейшее продвижение на Кущевку натолкнулось на упорное сопротивление частей Сорокина, выводившего свою армию в направлении на Тимашевскую.

Наша 2-я дивизия после взятия Тихорецкой была направлена на юг с заданием овладеть важной узловой станцией Кавказская и тем обеспечить левый фланг Добровольческой армии для дальнейших действий в направлении на Екатеринодар. 18 июля наша дивизия утром с налета заняла станицу Малороссийскую и к вечеру ворвалась в хутор Романовский и на станцию Кавказскую, пройдя за сутки 60 верст. Население хутора сердечно и радостно приветствовало освободителей, и полк получил очередное пополнение из местных казаков.

Когда под Кущевкой создалось напряженное положение, то наш полк был вызван на помощь дивизии полковника Кутепова. На этот раз мы впервые были переброшены по железной дороге. Но вступить в бой нам не пришлось - армия Сорокина, покинув насиженные места под Батайском, ушла вглубь Кубанской области, отдав Кущевку 23 июля без дальнейшего сопротивления. Сорокина преследовала конница генералов Эрдели и Покровского, но сколько-нибудь решительного поражения она им нанести не смогла.

Наш полк вернулся на станцию Кавказская, и на следующий день наш второй батальон был переброшен по железной дороге на станцию Милованово на линии Кавказская - Екатеринодар. В станице Ладожской мы заняли нагорный правый берег Кубани, обстреливали красных, занимавших позиции на левом берегу и больше отдыхали, чем воевали. С помощью примитивного бронепоезда часть батальона совершила диверсию в сторону Екатеринодара, где главным силам армии пришлось вести тяжелые бои с армией Сорокина под Кореновской, Выселками, а в заключительной стадии операции - под самым Екатеринодаром.

Ставрополь.

Тем временем на нашем левом фланге произошли следующие события. В тылу у красных действовал партизанский отряд полковника Шкуро. В конце июня Шкуро занял Кисловодск, но удержать этот город ему не удалось. Оставив Кисловодск, Шкуро бродил по тылам красных и при нашем приближении к Кубани установил связь с Добровольческой армией. Когда наша дивизия овладела Кавказской, Шкуро появился со своим отрядом у Ставрополя. Находившемуся там гарнизону красных Шкуро предъявил ультиматум - немедленно сдать ему город. Красные покорно подчинились требованию Шкуро и очистили город.

Поскольку силы Шкуро были незначительны, постольку у генерала Боровского возникли новые заботы по предотвращению покушений на Ставрополь со стороны красных. Боровский выделил часть дивизии (кажется, 4-й сводно-Кубанскнй полк, 1-й батальон нашего полка и несколько рот Корниловцев с одной батареей). Одно время красные держались пассивно и Ставрополю не угрожали. Но в середине августа, сосредоточив довольно крупные силы, они атаковали защитников Ставрополя и поставили их в тяжелое положение.

Генерал Борозекий был вынужден бросить на Ставрополь остальные части нашего и Корниловского полков. 21 августа мы были спешно погружены в поезда и направлены со станции Кавказской к Ставрополю. Красные завершали окружение города в тот момент, когда наши эшелоны подходили к станции Пелагиада, верстах в десяти севернее Ставрополя. Не доходя до станции, наши эшелоны остановились. Быстро выгрузившись из вагонов, мы развернули наши цепи и ударили в тыл и во фланг красным. Неожиданный удар вызвал в рядах красных панику. Они бежали в разных направлениях, бросая оружие и снаряжение. Все это произошло в ранние послеобеденные часы и так быстро, что уже вечером мы гуляли по улицам Ставрополя, жители которого сердечно и радостно приветствовали победителей.

В последующие дни наша дивизия расширяла плацдарм вокруг Ставрополя. Красные отступили сперва к селу Татарка, верстах в десяти южнее города. Будучи выбиты из Татарки, они отошли к хребту и заняли сильную позицию на горе Недреманной. Попытка вытеснить красных с Недреманной была неудачной, и бои за Недреманную приняли затяжной характер.

Наш молодежный взвод продолжал нести потери убитыми и ранеными. Вышел из строя и наш поручик. На место павших и раненых приходили новые добровольцы, в большинстве своем кубанцы. В Ставрополе взвод был преобразован в команду связи. Мы получили несколько полевых телефонов и десятка два катушек проводов. Конечно, использование этого трофейного имущества дало возможность улучшить связь между штабом полка и его подразделениями.

Невинномысская.

В первой половине сентября наша дивизия ударом через Беломечетинскую вышла на Кубань и 15 сентября с боем ворвалась в станицу Невинномысскую. Эта большая станица расположена у пересечения Владикавказской железной дороги с Кубанью. В данной обстановке занятие Невинномысской означало, что красные, зажатые между Лабой и Кубанью, лишались возможности отступления через Невинномысскую и Ставрополь на Царицын. Занятие Невинномысской привело к тому, что весь правый берег Кубани от этой станицы до Армавира оказался в наших руках. Пала гора Недреманная, были заняты станицы Темнолесская, Убеженская и Прочнокопская.

Значительные силы армии Сорокина, с присоединившейся к нему Таманской красной армией Матвеева, оказались в окружении. К сожалению, наша армия не была достаточно многочисленной, чтобы разгромить втрое сильнейшего противника. Именно используя свое численное превосходство, красные прилагали все усилия к тому, чтобы вырваться из окружения и уйти на Ставрополь. 17 сентября, после энергичной артиллерийской подготовки, они атаковали наш и Корниловский полки по всему фронту. Под бешеным огнем пулеметных команд наших двух полков, не щадя своих животов, неся колоссальные потери, красные с мужеством отчаяния рвались вперед. Попытка увенчалась успехом, и наши части вынуждены были оставить Невинномысскую. Но ненадолго. 21 сентября, после перегруппировки и усиления резервами, Генерал Боровский вновь овладел Невинномысской. Бои вновь приняли ожесточенный характер. В один из дней мы отбили четыре атаки сильной группы красных. В полном смысле слова, Кубань окрасилась кровью. В течение недели красные вели атаки превосходными силами и каждый раз терпели неудачи.

Но 28 сентября, после отражения всех лобовых атак на всем участке нашей дивизии, красным удалось переправиться через Кубань выше Невинномысской, на крайнем левом фланге, прикрывавшемся небольшим отрядом конницы. Глубоко охватив наш левый фланг, красные вынудили генерала Боровского отдать приказ об отходе. Измученные боем, красные нас не преследовали. Партизаны и Корниловцы отошли в полном порядке. Нам, телефонистам, пришлось срочно снимать линии и аппараты, грузить их на повозки и отвозить имущество в тыл. Наши полки отошли к хребту, поднимающемуся верстах в десяти от Невинномысской.

Вскоре, протягивая телефонный провод от 2-го батальона к штабу полка, я неожиданно встретился с командиром полка. Я видел П.К. Писарева несколько раз в Невинномысской, где он спокойно и уверенно руководил отражением атак красных. Но тогда ему было, конечно, не до меня. Но сейчас, в момент затишья, Писарев спросил меня:

- А не пора ли молодому воину вернуться домой? Тебе нужно учиться, кончать корпус. Теперь и без тебя обойдемся. Спасибо за службу.

И в этот день был выписан мне литерный билет для возвращения в Новочеркасск. Сердечно распростился я со своими соратниками. На душе было спокойно - вера в победу была слишком велика, слишком сильна. Было спокойно и потому, что и я внес свою лепту в святое дело борьбы за Россию.


ПЕРВОПРОХОДНИК № 21 Октябрь 1974 г.

[elektronik]

ОТРЫВКИ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ГЕН. А.П.БОГАЕВСКОГО о Первом Кубанском Походе.
В Ольгинской решен был вопрос о дальнейшем нашем движении - в задонские степи на зимовники. Корнилов принял это решение без ведома ген.Алексеева. Последний, узнав об этом, настоял на том, чтобы был собран военный совет старших начальников для детального обсуждения этого вопроса.

Мнения на совете разделились. Большинство стояло за движение на Кубань, где предполагалось найти еще нетронутые большевиками казачьи станицы, сочувственное настроение населения и достаточное количество запасов, продовольствия. Екатеринодар был еще в руках Кубанской власти, у которой, по слухам, было много добровольцев; соединение с ними должно было значительно усилить Добровольческую Армию. Меньшинство, в том числе Корнилов и я, верили в то, что Дон скоро поднимется, испытав на себе всю прелесть советской власти, а потому не стоит идти так далеко, не зная еще точно, как нас встретят на Кубани. Опасения за то, что на богатых зимовниках мы не разместимся и будем голодать, казались нам неосновательными, и надежда на соединение с Походным Атаманом ген.Поповым, который двигался туда с Донцами, еще более укрепляла нас в мысли о целесообразности движения на зимовники. Однако, победило первое мнение: решено было идти на Кубань.
Вечером 13 февраля в Ольгинскую прибыл Пох.Атаман ген П.Х.Попов со своим начальником штаба полк. В.И.Сидориным.

Тому и другому суждено было сыграть крупную роль в дальнейшем ходе борьбы Донского казачества. Немало нареканий, может быть и не вполне справедливых, вызвала их деятельность. Дело беспристрастной истории разобраться в этом и вынести свой приговор. Но в этот первоначальный период заслуга Пох.Атамана и его Нач.штаба несомненна. В эти страшные дни растерянности и упадка духа "Степняки" спасли честь Донского казачества, как Добровольцы - честь Русской армии, доказав, что не все Донцы "решили нейтралитет держать".

Жестокими словами описывает ген.Деникин тогдашнее настроение Донского казачества: "Не понимают они совершенно ни большевизма, ни "корниловщины". С нашими разъяснениями соглашаются, но как-будто не верят. Сыты, богаты и, повидимому, хотели бы извлечь пользу и из "белого" и из "красного" движения. ... Больше всего они боятся ввязаться в междоусобную распрю... пока большевизм не схватил их за горло..."

К глубокому сожалению, эти грустные слова Добровольческого вождя - справедливы. Иначе возможно ли было бы такое чудовищное явление, как равнодушие, даже враждебность, какую видели к себе добровольцы и "степняки" не только со стороны Донского крестьянства, но и казаков. Среди огромного населения Донской области, свыше 4.000.000 человек, подняли оружие только две ничтожные кучки, едва 5.000 человек. Остальные "держали нейтралитет".

Утром 14 февраля мы выступили из Ольгинской. Со своими хозяевами я расстался без особого сожаления. Хозяин, старый урядник, часто приставал ко мне с просьбой посоветовать ему, идти ли ему с нами или нет, оседлал лошадь, выехал за станицу, но раздумал и вернулся.

Грустную картину представлял наш поход.

По широкой грязной улице привольно раскинувшейся станицы шла колонна добровольцев. Бедно и разнообразно одетые, разного возраста, с котомками за спиной и винтовками на плече - они не имели вида настоящей воинской части. Это впечатление переселяющегося цыганского табора еще больше увеличивалось многочисленным и разнообразным обозом, с которым ехали раненые и еще какие-то люди.

При нашем проходе вся станица высыпала на улицу. Больно было видеть уходящую куда-то в неведомую даль нищую Добровольческую Армию и тут же рядом стоящих у своих домов хорошо одетых казаков, окруженных часто 3-4 сыновьями, здоровыми молодцами... Все они смеялись, говорили между собой, указывая на нас.

Проходя мимо одной такой, особенно многочисленной семейной группы, я не выдержал и громко сказал:

-        Ну, что ж, станичники, не хотите нам помогать - готовьте пироги и хлеб-соль большевикам и немцам. Скоро будут к вам дорогие гости!

-        На всех хватит! - ответил мне, при общем смехе семьи, отец ее, пожилой бородатый казак.

По пути от Ольгинской нам пришлось остановиться на привал на хуторе, приютившемся в степной балке. В бедной хате, где я остановился, суетился вдовец старик крестьянин, принося нам хлеб и молоко.

Один из моих офицеров спросил его: "А что, дед, ты за кого - за нас, "кадет", или за большевиков?"

Старик хитро улыбнулся и сказал: "Чего же вы меня спрашиваете? Кто из вас победит, за того и будем".

Дед, повидимому, верно определил тогдашнее отношение к нам русского народа.

К вечеру 15 февраля подошли к ст.Кагальницкой и спокойно переночевали в ней; на другой день к ночи прибыли в ст.Мечетинскую, где была сделана дневка. В общем, шли медленно, постепенно втягиваясь в походную жизнь.

За это время были получены более подробные сведения о районе зимовников, выяснившие бедность района средствами и жилыми помещениями, разбросанными на значительных расстояниях, что для нас было опасно в отношении связи. Это заставило Корнилова окончательно решиться на движение на Кубань, о чем им и было объявлено войскам в ст.Мечетинской. Донские Партизаны, имевшие возможность двинуться на присоединение к ген.Попову, решили идти дальше с Добровольческой Армией. Пох.Атаману было послано предложение присоединиться к нам и идти дальше вместе, но он не согласился на это, мотивируя свой отказ желанием Донцов не уходить с Дона и дождаться на зимовниках его пробуждения. Этот отказ произвел на Добровольцев тяжелое впечатление... Были мнения, что этому соединению помешало и честолюбие ген.Попова, который знал, что ген.Корнилов потребует рано или поздно подчинения себе "Степного отряда" во имя единства командования - азбуки военного дела. Как бы то ни было, оба отряда разошлись в разные стороны и впоследствии действовали совершенно самостоятельно, без всякой связи друг с другом.

Первый более или менее серьезный бой с большевиками мы выдержали в пределах Ставропольской губ., в Лежанке, 21 февраля.

.... (После занятия нами Лежанки) появились и жители, стараясь оказать внимание "победителям". Но по их невеселым смущенным лицам видно было, что они с ужасом думают о новом приходе большевиков, после нашего ухода. Жалко было их, но что мы, кочующая армия, могли сделать?

В Лежанке Корнилов приказал, для отличия от большевиков, нашить полоску белой материи на папахи и фуражки.

Дошли 27 февраля до ст.Крклеевской. Заночевали, и здесь от местных жителей услышали темные слухи, что Кубанский Атаман и Правительство с верными казаками уже покинули Екатеринодар, который и занят большевиками.

Куда же идти тогда, если это правда? О ген.Попове уже давно не было сведений. Сзади - темная туча над притихшим Доном, впереди - полная неизвестность. Как утлый корабль, плыли мы по бурному морю... Но жребий был брошен. Остановка - гибель. Идем к Кубанской столице...

У ст.Березанской (1 марта) нас впервые встретили с оружием Кубанские казаки. Сбитая большевиками с толку на станичном сборе казачья молодежь, вопреки настроениям старых казаков, решила вместе с иногородними защищать станицу от "кадет". Сил у них было достаточно, но не было ни толкового руководителя, ни боевого опыта, ни достаточной стойкости. Для нас эта стычка обошлась без потерь убитыми, но известие, что против нас уже выступают казаки-кубанцы, тяжело отразилось на сознании Добровольцев.

Вечером снова был станичный сбор, и на нем "старики" выпороли за большевизм несколько молодых казаков и баб.

Ночь с 8-го на 9-е марта части Добр. Армии провели на хуторах к югу от Некрасовской станицы. В первый раз за поход темный горизонт осветился заревом пожаров: хутора загорались во время боев от разрывов снарядов, а иногда поджигались самими жителями, бросавшими их, чтобы ничего не досталось "кадетам", или добровольцами, мстившими большевикам. Во всем своем кровавом ужасе открылось страшное лицо гражданской войны, жестокой и беспощадной.

9-го марта утром, во время чая, зашел ко мне по служебному делу кап.Капелько. Настоящая его фамилия была, кажется, князь Ухтомский. Отважный офицер, Калелько был любим всеми за свою храбрость, открытый, прямой характер и доброе сердце. Я предложил ему разделить со мной наш скромный завтрак. И вот, за стаканом чая у нас зашла речь о предчувствиях. Капелько, обычно веселый и живой рассказчик, сумрачно молчал. И вдруг неожиданно для всех сказал:

- Я верю в предчувствия и знаю, что сегодня буду убит.

Я попытался шуткой рассеять его мрачное настроение.

Послышался выстрел за селом. Бой начался. Мы простились.

Сегодня мой полк в главных силах. Идем за обозом, который поспешно перебирается через речку Белую. Едва часть обоза перешла на другую сторону, как с гребня правого берега по нем началась неистовая стрельба с расстояния не более 800 шагов. Обоз, сбившись в кучу, переживал тяжкие часы. Был опрокинут экипаж ген.Алексеева и смертельно ранен его кучер. Несчастные раненые доходили до полного отчаяния, и многие из них уже спрашивали друг друга, не пора ли застрелиться.

Положение впереди становилось все хуже.

Уже начинает изнывать Корниловский полк, заколебался один батальон, в котором убит командир. Густые цепи большевиков идут безостановочно, явственно слышатся их крики... Потери растут. Мечется нервный горячий Неженцев, шлет Корнилову просьбу о подкреплении.

Корнилов со штабом стоял у моста, пропуская колонну обоза, сумрачен и спокоен. По его приказанию офицеров и солдат, шедших с обозом и по наружному виду способных драться, отводят в сторону. Роздали ружья и патроны, и две команды, человек в 50-60 каждая, идут к высотам. "Психологическое" подкрепление.

Моему полку было приказано усилить левый фланг Корниловцев. В резерве ничего не осталось. "Психологическое" подкрепление подчинено мне. Толку от него было мало, но своим огнем оно оказало нам все же кое-какую поддержку.

Стоя на высоком стогу соломы за своими цепями, я хорошо видел все поле сражения: оно было непривычно широко для наших сил. У красных была видна почти сплошная линия цепей; у нас - коротенькие цепочки, такие маленькие и жалкие, с большими промежутками между ними.

Подъехал к моему стогу Корнилов со своей свитой, влез ко мне, взял бинокль и стал мирно беседовать со мной. Пули все время долетали до меня и раньше и уже тяжело ранили офицера, приехавшего ко мне с докладом. С приездом Корнилова и его свиты, представлявшей заметную цель, огонь большевиков еще больше усилился. Стог рыхлой соломы на открытом поле был для нас весьма сомнительным прикрытием.

Так, с переменным успехом, бой тянулся почти целый день. Но вот настал психологический момент перелома: наша стойкость сломила упорство красных; у них не хватило смелости перейти в решительное наступление, у нас она нашлась. Корнилов верно схватил минуту для приказа перейти в атаку. В полном беспорядке большевики бросились бежать. Мы двинулись за ними.
И вот в это время по нашим бесконечно уставшим рядам, среди измученных раненых в обозе молнией пронеслась радостная весть: "Покровский с Кубанцами идут к нам на соединение".

Только тот, кто слышал тогда наше "ура", может понять ту безумную радость, которая охватила всех нас при этом известии.

И когда долетела она до арьергарда, где Боровский со своими юношами, как лев, отбивал атаки красных, кап.Капелько в безумном восторге вскочил на бруствер окопа с криком: "Ура! Кубанцы с нами!" - и пал мертвый с пулей в лоб...

Роковое предчувствие оправдалось.

Послав Корнилову донесение о взятии станицы (Григорьевской, 22 марта) и отдав все распоряжения на случай контр-атаки большевиков, я зашел отдохнуть в дом священника, где уже расположился мой штаб.

Бедный молодой батюшка от пережитых ужасов хозяйничанья красных в станице и только что кончившегося боя производил впечатление полупомешанного. Он без умолку говорил, суетился, все время спрашивал, не придут ли большевики опять, и умолял нас не заходить из станицы. Между прочим, он рассказал, что красные заставили его беспрерывно служить молебен о том, чтобы они победили "кадет", а когда он попытался уклониться от этого, они пригрозили ему расстрелом.

Впоследствии я слышал, что несчастный священник все же был убит ими через несколько дней после нашего ухода.

(В станице Смоленской) переночевали в зажиточном доме у веселой старухи казачки, еще помнившей рассказы своего отца о том, как "Шамиля брали" и удивительно спокойно относившейся к гражданской войне, как к уличной драке...

Как только 2-я бригада захватила западную половину ст.Георгие-Афипской и станцию, с востока в нее ворвалась и бригада Маркова, пользуясь тем, что большевики бросили оборону восточного моста, через которую и вошла 1-я бригада.

Собрав после боя на площади у жел. дорожной станции свою (2-ю) бригаду для встречи Корнилова, приехавшего благодарить ее, я с грустью видел, как уже мало осталось в строю старых Добровольцев, вышедших из Ольгинской. Прошло немного больше месяца, а сколько храбрых выбыло из нее - одни навеки, другие, раненые, надолго...

Мы продолжали путь. Мои передовые части захватили десяток матросов и немедленно их расстреляли. Из большевиков, кажется, никто не возбуждал такой ненависти в наших войсках, как матросы - "краса, и гордость" русской революции. Их зверские подвиги были слишком хорошо всем известны... Матросы тоже хорошо знали, что их ждет, если они попадут в плен, и поэтому всегда дрались с необыкновенным упорством, и нужно отдать им справедливость - умирали они му- жественно, редко прося пощады. По большей части это были здоровые, сильные молодцы, наиболее тронутые революцией.

27 марта авангард противника, стоявший впереди Екатеринодара, повел наступление на ст.Елизаветинскую. Мне было приказано отбросить его.

Красные сильно наседали на сторожевое охранение Корниловцев. Уже Неженцев ввел в бой весь свой полк. После полудня я приказал двинуть ему на помощь Партизанский полк. Ген.Казанович смело повел его в наступление и после упорного боя у кирпичного завода, на полпути от Екатеринодара, отбросил противника до предместья Кубанской столицы - фермы в трех верстах от города.

Во время этого боя, когда был уже захвачен кирпичный завод, мне пришлось наблюдать одну сцену, которая навсегда осталась у меня в памяти.

На вершине высокого кургана с отличным обстрелом стоял почти открыто наш пулемет. Около него лежал молодой офицер, прапорщик Зайцев (вскоре убитый), прекрасный офицер, и как виртуоз разыгрывал страшную симфонию на своем смертоносном инструменте. Выпуская одну ленту за другой, он видимо наслаждался меткостью своей стрельбы... И, действительно, она была великолепна. Вот выезжает у фермы красная батарея на позиции. Ленту - по ней. Падает несколько солдат, ранены две лошади, и "товарищи", сломя голову, удирают к пушкам за рощу. Навстречу им показались какие-то повозки - не то обоз, не то зарядные ящики. Снова лента, - и, переворачиваясь на поворотах, исчезает и этот обоз. То же случилось и с группой всадников, повидимому, начальством, выехавшим на возвышенность у фермы.

Пол-ленты - и "главковерхи" разлетелись стремительно в разные стороны.

Тут же на холме находились и оба наших командира полков со своими адъютантами и среди них молоденькая сестра милосердия в черной косынке - Вавочка, которая, сидя спиной к противнику, старательно набивала пулеметную ленту патронами и весело болтала с окружающими .

Я пошел туда. "Это что такое, Вавочка, зачем вы здесь?" - строго спросил я ее. - "Ваше Превосходительство, позвольте мне остаться, здесь так весело!" - ответила она, умоляюще сложив маленькие ручки, и улыбаясь ждала ответа. Я позволил остаться до моего у хода.

Вавочка, падчерица донского полковника К.М.Грекова - любимица всей Добровольческой Армии. Веселая, всегда жизнерадостная, она не состояла ни при одном лазарете, а появлялась всюду, где нужна была помощь раненым, которым она отдавала все свои молодые силы и часто все из своей одежды, что можно было разорвать на бинты. Жила она, как птица небесная, при какой части придется, везде была желанной гостьей. И, несмотря на свою молодость и окружающую обстановку, Вавочка сумела так себя поставить, что в ее присутствии никто не позволял себе брани, нескромной шутки или пошлого ухаживания. Часто заглядывала она и в мой штаб, иногда жила по несколько дней. Нередко являлась в мужской одежде, так как юбку и косынку успела уже порвать на бинты. Тогда офицеры дарили ей юбку, купленную тут же у хозяйки. Однако наш пулеметчик, видимо, уже очень обозлил "товарищей". Их гранаты стали падать все чаще и чаще у кургана. Пора было уходить. Красный пушкарь, видимо, уже пристрелялся, и следующая "очередь" будет в "точку"... Забрав Вавочку и лишних офицеров, я ушел с холма. И вовремя. Вскоре град снарядов осыпал курган, и один из них упал на то место, где мы только что лежали. Пулеметчик остался невредим, но должен был переменить позицию.

Вавочке я запретил появляться в боевой линии. Но она меня не послушалась. Через день ее принесли мертвой с боевого участка Партизан.

Ее нашли вместе с убитой подругой в поле за цепями, с несколькими шрапнельными пулями в груди и маленькой куколкой, зажатой в застывших руках - шутливым подарком одного из офицеров. Я видел ее лежащей на телеге у штаба Корнилова, перед отправлением в ст. Елизаветинскую, где ее похоронили вместе с подругой у церкви. Скорбно были сжаты красивые губки, умевшие так весело смеяться в минуты смертельной опасности. Суров был облик милого лица.

К Богу отлетела чистая душа, никому в своей короткой жизни не сделавшая зла.

В Добровольческой Армии было около двух десятков женщин и девушек. Некоторые из них несли службу в строю, как рядовые, остальные - как сестры милосердия. И те и другие оставили у нас по себе прекрасную память. Многие из них погибли во время похода, живые разбрелись по свету.

Ген.Деникин немедленно донес о смерти Командующего ген.Алексееву, находившемуся в это время в ст.Елизаветинской. Ген.Алексеев немедленно прибыл на ферму и своим приказом утвердил Деникина Командующим Армией.

Тело Корнилова положили в повозку вместе с телом полковника Неженцева. Ген.Алексеев подошел к нему, перекрестился, поцеловал холодный лоб покойного и долго в глубокой задумчивости стоял над его телом. Удивительны были взаимоотношения этих двух людей. Оба - глубокие патриоты, горячо любившие Россию, беззаветно служившие одному и тому же делу - не подходили друг к другу по личным свойствам своего характера. Много грустных сцен приходилось видеть их окружению при их служебных встречах. И почти всегда не М.В.Алексеев был причиной их... Я не буду касаться подробного разбора причин всех недоразумений между ними. В настоящее время оба они отошли в лучший мир, сделав все, что было в их силах, на земле.

 

Нет жертвы большей в нашей жизни,
Чем жертвой пасть за край родной -
За свой народ, за честь отчизны,
За идеал и крест святой.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОЛК. Е.Ф. ЕМЕЛЬЯНОВА, КОМАНДИРА 1-ГО БАТАЛЬОНА ПАРТИЗАНСКОГО ГЕНЕРАЛА АЛЕКСЕЕВА ПЕХОТНОГО ПОЛКА ВО 2-М КУБАНСКОМ ПОХОДЕ.

7-ое ноября. Наконец-то дивизию нашу, сильно потрепанную, отвели на отдых. С 1-го сентября по 3-ье ноября были в беспрерывных боях, не имели даже ни единой дневки. Выпадали дни, что и по два боя в день: на заре подойдем к какому-нибудь селу Безопасному, атакуем, часам к 9-10 утра выбьем из села большевиков и расположимся на отдых... В 3-4 часа дня тревога. В ружье. Идем 10-15 верст и к закату опять бой, атака, и лишь глубокой ночью уснешь. То бросят нас от нашего тыла (г.Ставрополя), где обоз и хозяйство, к реке Манычу на 150 верст; то глядишь - Ставрополь опять в руках большевиков, и спешным маршем днем и ночью - спасибо, хоть на обывательских подводах - поворачиваешься кругом и идешь отбивать Ставрополь.

Вышел в поход, имея у себя офицерский батальон около 600 бойцов, а на отдых пришел с 30 чел. Во 2-й роте у меня остались в строю: ротный командир и один казак. Так под Ставрополем и лежали оба рядышком в цепи и постреливали.

В особенности памятна мне дорогой ценой купленная атака одной деревни - Малой Джалги... Далеко, далеко на севере Ставропольской губернии, среди беконечной степи лежит она. Прогнав с боем большевиков из дер.Кевсалы, полк наш заночевал в дер.Большая Джалга. Было роковое 13-е октября. По утрам заморозки. Еще не вставало солнце, и мы, неприятно ёжась от холода, двинулись в поход. До дер. Малой Джалги было не более 7-8 верст. Показались крылья ветряных мельниц, крест на церкви и верхушки оголенных деревьев, что по задам дворов. Неприятель приветствовал одним, другим орудийным выстрелом. Приказано было 2-му и 3-му батальонам рассылаться в цепь и атаковать деревню, а мне, т.е. 1-му батальону, держаться уступом за левым флангом 2-го батальона в резерве. Местность, как ладонь, ровная. Показался красный диск солнца... Для многих, очень многих оно было последним в их жизни,..

Малая Джалга, как и все степные села и деревни, длинной лентой верст на 5-6 растянулась по балочке, где струится какой-то жалкий ручеек. Вижу - 2-й и 3-й батальоны, широко рассыпав цепи, пошли в атаку. До неприятеля, до опушки леса, 2-3 версты. Минут через пять мне приказано тоже рассыпать цепи влево от 2-го батальона и атаковать деревню. Роты рассыпали цепи - стрелок от стрелка шагов на двадцать, а то и больше. "Цепи вперед! С Богом! - командую - Направление на ветряную мельницу!"

В атаку ходим без перебежек, во весь рост: и скорее, и меньше потерь.

Двинулись. Неприятель участил стрельбу по нас. Смотрю - сестра милосердия Наташа в белой косыночке, в белом переднике, с красным крестом на груди, торопливо оправляя огромную для ее роста, фельдшерскую сумку, спешит к своей роте.

-        Наташа! Куда вы? - останавливаю я ее, - оставайтесь при обозе!

-        Господин полковник, моя рота в атаку пошла... Как же я останусь при повозках? Мое место там, при роте, - деловито докладывает она мне. Я гляжу на нее, на эту еще не девушку даже, а скорее подростка. Вижу ее хорошенькую головку, ее миниатюрную фигурку и... больно мне стало за нее. Побежала догонять свою роту... Пошла, чтобы больше не вернуться: недалеко, почти что перед деревней, "братская" пуля скосила ее, и долго виднелась ее белая косынка между серых шинелей, что полегли недалеко от нее среди широких Задонских степей.

Михаил Николаевич Харченко, адъютант моего 1-го батальона, то и дело подскакивает ко мне на лошади и просит разрешения закричать ротам "ура", так как, судя по беспорядочному огню "товарищей", они должны вот-вот побежать... Я говорю ему, что рано еще, до неприятеля еще далеко, и даю ему какое-нибудь поручение, чтобы немного отвлечь его внимание. Пули свистят все чаще и чаще... Нет, нет, да и упадет кто-нибудь из бойцов на землю: убитый или тяжело раненый - не видно. Наши цепи все двигаются и двигаются. Наконец, со стороны неприятеля беспорядочность стрельбы достигла своего апогея. Видна суета. До окопов уже недалеко...

-        Ура! - кричу я...

-        Ура! - пронеслось по всему фронту на разные голоса, с разными переливами...

Вот уже недалеко и мельница... Огромные крылья ее как-то весело смотрят, улыбаются. Я - у мельницы... Мельница уже позади нас. Передо мной - брошенные неприятелем окопы... Окровавленные, рваные шинели, расстрелянные гильзы, два-три забитых неприятеля; один, тяжело или смертельно раненый, еще вздрагивает... По огородам, садам, задворкам торопливо отходит, бежит неприятель. Я приостановился дух перевести и привести в порядок роты...

-        Господин полковник, нас обходят слева! Стреляют по нас слева... во фланг!

Гляжу налево - "Это же наша четвертая рота!.."

-    Никак нет! Это "товарищи", наша 4-я рота вот уже где - в степи, отходит назад!

Начинают пятиться, отходить назад и остальные три роты. Выстрелы слева все чаще и чаще. Мы отходим... Мельница уже далеко позади... Люди все чаще и чаще падают, валятся на моих глазах - и я бессилен. Стоны, крики, мольбы раненых, упавших и оставляемых в поле... Пальба со стороны неприятеля становится как-то потише...

-        Полк, стой! - слышу голос командира полка полк.Писарева.

Цепи останавливаются, быстро ложатся, окапываются. Командир полка верхом. С ним несколько человек конных разведчиков.

-        Что вышло? - обращается он ко мне.

-        А вышло то, что без резерва не все атаки удаются... Взяли мельницу, выбили неприятеля из окопов... Да малы силы наши... Пластуны не поддержали нас: не пошли в атаку. Нас обошли... И вот мы здесь!

Он бледен, ему с коня виднее все поле, усеянное убитыми и тяжело ранеными офицерами моего батальона... Подсчитываю батальон: из 670 налицо 220 человек.

Ночь провели на позиции... На другой день мы взяли М.Джалгу. Неприятеля отбросили к Дивному. Помог полк.Улагай со своей дивизией, зайдя глубоко в тыл неприятелю.

В селе Б.Джалга, куда мы отошли после боя на ночлег, в братскую могилу опустили до 70 наших трупов. Все покойники были раздеты до-гола, изуродованы, исковерканы... Иные трупы имели до пятнадцати и более штыковых ран: очевидно, глумились уже над мертвыми; иные застыли в самых ужасных позах, у двоих-троих черепа были совершенно расплющены прикладами. Одного лишь командира 4-й роты, у которого правая рука была искусственная - протез и который всегда носил и солдатский крест 4-й степени и офицерский Св.Георгия, почему-то не тронули; пуля попала между бровей - убит был наповал; искусственную руку положили на грудь, сняли новые сапоги, ордена, вынули бывшие с ним казенные деньги и даже чуть-чуть присылали землёй...

Кое-чем прикрыли покойников в могиле. "Сотвори им, Господи, вечную память!" - произнес батюшка, и слезы полились у него из глаз… В нашей могиле оставалось еще свободное место, "Положите и их сюда!" - указал я на большевистские трупы. Их было немного больше десяти.

-        Не надо, господин полковник! Пусть наши лежат отдельно! - стали упрашивать меня и офицеры и казаки. - Мы лучше выроем для них отдельную могилу. - И они быстро принялись рыть ее.

Несколько человек из тяжело раненых и оставленных нами в злополучную неудавшуюся атаку, ночью с нечеловеческими усилиями доползли до наших цепей.

А вечером, только я расположился в хате, слышу голос: "Являюсь, господин полковник!" Оглядываюсь - мой батальонный адъютант, М.Н.Харченко. Бледный. Грудь неестественно приподнята. Сквозная рана в грудь на вылет. Пуля, пробив грудь, вышла через лопатку. Забинтован.

-        Не берите, господин полковник, другого адъютанта: я через неделю, другую вернусь обратно в полк!

Я успокаиваю юношу, говорю, что место ему возле меня всегда найдется, но, взглянув на него - бледного, воскового - сильно-сильно усумнился... Он вскоре скончался.

14-го октября мы взяли М.Джалгу, а на рассвете 15-го октября нас спешно двинули обратно. Оказывается, что г.Ставрополь, откуда мы вышли, в руках большевиков. Пришлось снова отбивать Ставрополь.

При атаке деревни Пелагиады вижу - невдалеке от меня младший из братьев Алтабаевых, Михаил, несет, взваливши себе на плечи, старшего, Константина. У того пуля в животе.

- Миша, брось, оставь меня: я все равно умру. Иди лучше в цепь! - доносится до меня голос раненого. Я посылаю одного из посыльных помочь. Сам с цепями продвигаюсь вперед. Мои посыльные все оглядываются и перешептываются.

-        Что случилось?

-        Да, мабуть, поручик вмер уже! Щось роют землю они там!

Оказалось, что действительно он умер.

-        Закопали их, да могила неглубока только. Как бы волки или лисицы не учуяли да не разрыли могилы... - доложил мне вернувшийся посыльный. Младшего Алтабаева я видел немного спустя, он догонял свою цепь.

В том же бою, невдалеке от меня, был смертельно ранен пулей в горло и шею мой незабвенный помощник по строевой части, подполк. Александр Алексеевич Крюков. Я до боя еще предлагал ему снять белую папаху и тулуп с белым воротником: все же не такая резкая цель на сером фоне земли. Молодой - бравировал, не послушался меня... Выбив неприятеля из д.Михайловки, мы по пятам пошли за ним к Ставрополю. Около 9-10 верст, вплоть до самого города, поле было усеяно их убитыми и ранеными. Были брошены обозы, походные кухни, пулеметы. Среди поля валялась амуниция, солдатские шинели и торчала масса винтовок, воткнутых штыками в землю. Все говорило о том, что неприятель не отошел, а бежал к Ставрополю.

Наступили уже вечерние сумерки, когда я с первым батальоном подоспел к городу. Неприятель залег на горе, за железнодорожным полотном. Соседний полк (Кубанцы) и мы пытались продолжать атаку, но от переутомления приостановились в полугоре. Будь у нас какая-нибудь свежая, нерастрепанная часть, то Ставрополь в тот же день был бы в наших руках. Но... ничего этого не было...

Настала долгая, глубокая, осенняя холодная с заморозками ночь. Мы лежали внизу на ветру, по огородным канавам. Вот лезу я в свое логово-канаву, куда вестовой натаскал соломы, и слышу женский голос: "Ой, на руку наступили!" Темень, ни зги не видать.

"Кто тут?"- "Да мы, господин полковник." - Оказывается, две бедненькие сестры милосердия нашего полка, Женя и Вера, продрогли, прозябли в бесконечную холодную ночь и, наткнувшись среди ночи на кучу соломы в канаве, забрались туда: все же теплее, чем на ветру. Пришлось мне поделиться с ними соломой, снял с себя кожух, что принес мне как-то покойный командир 4-й роты, укрыл их, а сам пошел сначала проверить цепи, а потом пристроился кое-как в канаве и проклевал носом до рассвета. Уж как потом подростки-сестры благодарили меня!

... Раз цепи отошли почти на полверсты назад и забыли предупредить сестру милосердия нашу: была она в хатенке. Взглянула она в окно - наших не видать. Перепугалась страшно, припомнились зверства большевиков. Мужское население огородов - все сочувствующие "товарищам". Но на счастье сестры нашей в хате хозяйкой оказалась одна лишь пожилая баба. Та быстро сообразила, в чем дело:

- Снимай все это! Одевайся в наше "хрестьянское" платье. Как придут, скажу, что ты моя дочка. Да принимайся живо за работу: мети хоть хату!

Сестра быстро преобразилась в крестьянку. Хорошо, что цепи наши скоро вернулись обратно и заняли свои недавно оставленные места.

Больше недели простояли мы под Ставрополем. Дорого стоила нам осада его. Командира тоже ранили в руку, и пришлось на некоторое время мне вступить в командование полком. Полк таял, люди изнервничались...

Не особенно радушно встретили нас жители г.Новороссийска, куда нас отвели на отдых. В особенности - так называемая интеллигенция, которая ведь благодаря нам вырвалась из большевицких лап. Бедное, измотавшееся в боях офицерство принуждено было ютиться по кухням и передним у той же интеллигенции, а залы и гостиные пустовали. Мне с адъютантом отвели у какого-то грека проходную комнатку, я рад был и этой...

В первых числах ноября, кажется, 8-го, наш Алексеевский полк отправился без ружей на пристань: встречать союзников. Они достигли своего - победили немцев и ликующие, сияющие прибыли к нам. В почетный караул была наряжена рота от Сводно-Гвардейского полка. Мы же стояли шпалерами. Английский генерал обходит почетный караул и видит на груди у одного рядового, рядом с русским офицерским георгиевским крестом и английский офицерский Георгий. Спрашивает у сопровождавшего его русского генерала, не ошибка ли это. Но когда ему разъяснили, что рядовой этот - капитан Лейб-Гвардии Преображенского полка, англичанин смутился и стал всему караулу подавать руку.

Сияющие, ликующие, радостные проносятся мимо нас один автомобиль с союзниками за другим... "Вот она, награда нам за четырехлетнюю Великую войну. Вместо того, чтобы занять одно из первых мест в мире, мы стоим... нищими стоим" - говорит Дедюра.

Рядом со мной стоял на левом фланге полка Владимир Яковлевич Дедюра, первопоходник. Он принадлежал к числу тех кадровых офицеров, которые сразу круто и навсегда отмежевались от большевиков. Был ротным командиром, кажется, в Киевском военном училище и при первом приближении к городу большевиков, когда все порастерялось, он собрал свою роту и, объяснив им, в чем дело, вызвал желающих идти с ним к Корнилову. Пошли все, как один. Пристали и из других рот. Сильно потрепанный, пришел к Корнилову. А когда ряды его отряда сильно поредели и сам он был ранен, влили его в Партизанский пеший казачий полк. Не мало мучений пришлось пережить и жене Дедюры: держали в тюрьме, мучили, все пытались узнать, где и куда скрылся ее муж.

В январе я уехал в отпуск в Екатеринодар. Зашел в штаб узнать о моем племяннике Коле. Оказывается, убит под Ставрополем. А еще не так давно видел его в Одессе, и он спрашивал меня: "Что делать, дядя?" - "Как, что делать? Иди к Корнилову!". Он послушался, пошел и... лег под Ставрополем...

[elektronik]

О ДЕСАНТЕ ПОД ГЕНИЧЕСК.
В начале апреля 1920 г. в Крыму, для того, чтобы облегчить оборону Перекопа, войсками белых было произведено два десанта в тылу у противника.

Левый - Дроздовской дивизией со стороны Черного моря у селения Хорлы и правый - Алексеевской бригадой со стороны Азовского моря у деревни Кирилловка.

В Воспоминаниях ген. П.Н.Врангеля, изд. "Посев", том 2-й, стр.34, мы читаем: "В этот день (1 апреля ст.ст.) наш правый десант - Алексеевская бригада, имевшая целью отвлечь резервы красных - благополучно высадилась у дер.Кирилловка, в сорока верстах северо-восточнее Геническа, и заняла село Ефремовку. Однако, при дальнейшем продвижении на соединение со своими частями, в районе Геническа Алексеевцы были атакованы красными и, не проявив должной стойкости (курсив автора статьи), стали отходить, причем понесли значительные потери".

Дальше читаем там же: "Получено (4 апреля) от командира Алексеевской бригады полк.Гравицкого донесение, что им занят Геническ. Противник отходил, преследуемый нашими частями". Это все, что мы находим об этом десанте в воспоминаниях ген.Врангеля, и, если не ошибаюсь, это все, что об этом эпизоде Белой борьбы до недавнего времени было написано в Зарубежной печати *).

Судя по этим двум коротким сообщениям, ген.Врангель, видно, был кем-то неправильно информирован о происходящем, или уже позднее, случайно, в его архив вкралась обидная для Алексеевцев ошибка.

*) Недавно вышла книга Бориса Пылина "Первые Четырнадцать лет", где этот десант Алексеевцев подробно описан.

Во-первых, как мы увидим из дальнейшего, несправедливо замечание о "непроявленной алексеевцами стойкости" и, во-вторых, полк. Гравицкий никогда командиром Алексеевской бригады не был, а также никогда не занимал с ней Геническа.

1-го апреля, действительно,Алексеевский десант высадился у дер.Кирилловка и занял ее без боя. В десант входили: Алексеевская бригада (Алексеевский и Самурский полки), около 600 человек, 40 юнкеров Корниловского училища и 2 орудия Корниловской батареи. При высадке оказалось, что одно из орудий не в порядке, а потому выгружено было только одно. Начальником десанта был командующий Алексеевской бригадой полк.Звягин. Начальником флотилии, которая привезла десант и в дальнейшем должна была его поддерживать орудиями своих судов, был кап.1-го ранга Машуков. К высадившемуся отряду был прикомандирован мичман, задача которого была - корректировать стрельбу морских орудий. Кроме того, при отряде был представитель штаба Главнокомандующего полк.Махров.

Задачей десанта было, высадившись, идти к железнодорожным станциям Б.Утлюг и Акимовка, взорвать имевшиеся там мосты и тем прервать железнодорожное сообщение между Мелитополем и советскими войсками, наступавшими на Крым. Далее действовать, смотря по обстоятельствам и, в случае сильного натиска противника, отойти обратно к Кирилловке и сесть на суда.

2-го апреля отряд занимает дер.Ефимовку, а затем дер.Давыдовку. Того же числа по радио было получено приказание ген.Слащева изменить задачу десанта и вместо Акнмовки и Б.Утлюга идти на Геническ и, наступая с севера, помочь Сводно-Стрелковому полку (командир полк.Гравицкий), который будет наступать от Арбатской стрелки, взять Геническ. 5-го апреля на рассвете Алексеевцы с боем занимают дер.Юзкуя. В этом бою был убит мичман, который должен был корректировать стрельбу флота, и этим была потеряна поддержка с моря.

Красные, к этому времени уже успевшие подтянуть довольно большие силы (24-я дивизия, гарнизон г.Мелитополя), почти окружили белых и начали теснить их с трех сторон. Свободным осталось только море, вдоль которого пробивался отряд. Геническ, цель десанта, был уже в нескольких верстах, взять его нужно было во что бы то ни стало - дальше, на Арбатской стрелке, как все надеялись, были уже свои, на соединение с которыми и шел отряд.

Оторвавшись от наседавших сзади красных, решительным наскоком, после упорного боя Алексеевцы и Самурцы занимают Геническ и выходят к проливу, отделяющему город от Арбатской стрелки. Красные, припертые к проливу, отходят на запад, а часть из них, как потом выяснилось, не успев вовремя отойти, прячется в домах.

Сводно-Стрелкового полка, на соединение с которым шла Алексеевская бригада и с которым она должна была брать Геническ, здесь не оказалось. Находясь на Арбатской стрелке, Сводно-Стрелковый полк Алексеевскую бригаду почему-то не поддержал. В это время красные, подошедшие со стороны Юзкуя, соединившись с отступавшими из Геническа, начали энергично наступать на город. К ним на помощь подошел бронепоезд, который начал обстреливать город. У Алексеевцев все снаряды были израсходованы и отвечать было нечем. Положение создалось безнадежное - удержать город не было сил.

Алексеевцы начали, для переправы на Арбатскую стрелку, отходить к проливу. Мост через пролив был взорван, брода не было, у пристани стояло несколько дырявых лодок, причем почти все без весел. Из ближайших домов, расположенных на горе над проливом, начался обстрел. Это попрятавшиеся по домам красные открыли огонь из окон, расстреливая на выбор столпившихся у пристани белых. Начали рваться снаряды.Это бронепоезд красных перенес огонь на переправу. Началась паника. Такой развязки никто не ожидал. Лодки могли перевезти только немногих. Люди бросались в воду, некоторые прямо одетые, и гибли от пуль или тонули, выбившись из сил. Командир Алексеевского полка полк.Бузун с ротой, прикрывавшей отступление, одним из последних переплыл пролив.

В этот день Алексеевская бригада потеряла убитыми, тяжело ранеными и потонувшими 340 человек, то есть больше половины своего состава. Остатки отряда с Арбатской стрелки были потом перевезены обратно в Крым, в Керчь.

Когда выяснились результаты десанта, ген. Врангель приказал произвести расследование. В приказе № 002858 от 27 апреля 1920 г. говорится: "Произвести расследование по делу о событиях, происшедших в районе Геническа, и о взаимодействии Алексеевцев, флота и Сводно-Стрелкового полка". Расследование было поручено ген.майору Шольпу, бывшему в то время начальником гарнизона и комендантом г. Керчи. Ген.Шольп пишет в своих воспоминаниях, к сожалению неопубликованных *), что им было, допрошено около 50 человек, участников

') Воспоминания ген.Шольпа находятся в Архиве ген.Головина, который в свою очередь находится в Хуверской библиотеке Станфордского университета, Калифорния, С.Ш.А.

десанта, и установлено следующее:

1)        Ген.Слащев позволил себе передать по радио приказание десанту, ему не подчиненному, и изменить его задачи, вопреки полученному приказанию от Главнокомандующего.

2)        Ген.Слащев не установил связи и одновременности действий десантного отряда, Сводно-Стрелкового полка и нашей батареи, расположенной на Арбатской стрелке.

3)        Часть Сводно-Стрелкового полка за день до прихода Алексе- евцев произвела переправу через пролив западнее Геническа, но была отбита, потеряв 150 человек.

4)        Полк.Гравицкий, командир Сводно-Стрелкового полка, при даче показаний отговаривался тем, что не получил указаний от ген. Слащева о времени наступления десантного отряда. Сам же не позаботился установить наблюдение или запросить ген.Слащева.

5)        В момент катастрофы, переживаемой Алексеевцами, полк.Гра- вицкий находился на Арбатской стрелке, в 3-х верстах от переправы, там же стояла и батарея, находившаяся в его распоряжении. А будь она на позиции и открой огонь по противнику, переправа Алексеевцев прошла бы иначе и потери были бы ничтожны.

О результатах расследования ген.Шольпом был послан доклад в штаб Главнокомандующего,

В заключение своих воспоминаний о разборе этого дела ген. Шольп пишет: "...что Слащев избежал справедливой за это кары, то, вероятно, только потому, что незадолго до того получил наименование "Крымского". Последующие действия ген.Слащева и полк.Гравицкого в Болгарии и переход их на службу к большевикам показали, что эти люди были не на своем месте".

Этим не кончилось знакомство Алексеевцев с полк.Гравицким. В Галлиполи генерал Гравицкий (в Крыму он вместо наказания был произведен в генерал-майоры) был назначен командиром вновь сформированного Алексеевского полка. Старые Алексеевцы-Партизаны в этот полк вошли отдельной ротой. Это назначение вызвало, в особенности среди старых Алексеевцев, вполне понятное недоумение и протесты. Дальнейшее показала, что эти протесты были вполне обоснованы, так как этот человек оказался недостойным не только быть командиром Алексеевского полка, но и носить звание белого офицера.

Ген.Врангелем было опять приказано произвести расследование, в результате которого приказом по армии за № 355 от 5-го июня 1921 года ген.Гравицкий был отставлен от командования Алексеевским полком. Позднее появились подозрения, что ген.Гравицкий связан с большевиками. В приказе № 312 от 8-го ноября 1922 г. читаем:

"На основании приказа Главнокомандующего Русской армии исключается со службы, с лишением чинов, ген.-майор Гравицкий".

Из Болгарии бывший генерал Гравицкий уехал в Сов.Союз.

Из всего здесь приведенного нет сомнения, что о результатах расследования ген.Шольпа ген.Врангелю почему-то не было доложено. Иначе полк.Гравицкий понес бы заслуженное наказание еще в Крыму, не было бы его назначения командиром Алексеевского полка в Галлиполи, а также в Воспоминаниях ген.Врангеля не было бы незаслуженной и обидной для Алексеевцев ошибки, о которой говорится в начале этой статьи.


ПОД ГЕНИЧЕСКОМ 3-го АПРЕЛЯ 1920 г. Из дневника Александра Судоплатова.

Александр Судоплатов в прошлом вольноопределяющийся Первого Партизанского ген.Алексеева пех.полка. Семнадцати лет от роду, осенью 1919 г., под Харьковом поступил в Алексеевский полк и с ним прошел весь дальнейший путь полка до оставления Крыма. В главном служил в команде связи телефонистом. В Галлиполе был в 1-й роте вновь сформированного Алексеевского полка.

Дневник А.Судоплатова, а также его зарисовки публикуются впервые. Зарисовки делались, когда писался дневник. Многие из них рисовались с натуры."Ну ж был денек! - пишет Судоплатов. - Этот день останется у меня в памяти на всю жизнь. Сейчас, когда я пишу эти строки, я сижу уже в Катарлесе (под Керчью). Красные далеко за Перекопом и Сивашом, и до нас им не добраться. Мы здесь будем формироваться после "Геническской бани". Да, там была форменная баня, где нас сперва выпороли "свинцовыми вениками", а затем заставили "купаться" в Сиваше, где многие остались "купаться" навеки."
3_-го_апреля. Мы уже не более, как в версте от Геническа. Уже хорошо видны постройки и маяк. Красные залегли и отчаянно отбиваются от наступающих Алексеевцев. Сзади из Юзкуя движутся на нас густые цепи большевиков. Самурцы (идущие в арьергарде) от них отбиваются. Пули летят и сзади и спереди. Справа на горизонте показалась красная конница. Положение наше отчаянное: спереди красные не пускают нас к Геническу, слева - море, справа - лава красной конницы, сзади напирает пехота красных. Цепи Алексеевцев, пробивающихся к Геническу, и цепи Самурцев, отбивающихся от наседающих сзади красных, очень сблизились: мы наступаем медленно, они отступают быстро. Между цепями отходило наше единственное орудие. Оно работало отчаянно. Быстро отойдет, запряжку отведут в сторону, и сразу, беглым огнем, снарядов пять назад, затем повернет направо - и снарядов пять по коннице, потом поворачивает вперед и снарядов пять по Геническу. Затем быстро подводят лошадей, орудие опять отойдет, опять беглым огнем назад, направо, вперед - и опять отойдет, и опять отчаянная стрельба. Оно больше всего, вероятно, и пугало красную конницу. Хотя и у нас всех настроение такое, что "не подходи!"

"Спокойствие и хладнокровие, господа ротные командиры! - крикнул какой-то капитан Самурец.

"Алексеевцы, не подкачать имени нашего доблестного шефа. Ура! - кричит кто-то из наших.

Мы бросились на "Ура!". Мы уже на улицах Геническа. Стреляют из окон. Наша офицерская рота почти вся переранена. Пробиваемся к вокзалу. Вдруг из одного дома затрещали выстрелы. Несколько человек сразу упало. Тут я никогда не забуду вольноопределяющегося пулеметчика Крыжановского. Он положил Люис на тумбу у тротуара и со зверским лицом осыпал дом градом пуль. С дома посыпались стекла и штукатурка.

Наконец, приблизились к вокзалу. Город уже занят нами. Было жарко и пыльно. Наши разошлись по домам: кто напиться, кто перехватить чего-нибудь поесть. Выйдя из какого-то дома, я оказался на улице один. Боясь отстать от своих, пошел к маяку, надеясь там найти наших. По полю к Геническу приближается красная конница. Встретил нашего офицера. Началась отчаянная стрекотня. Мы с ним стали к стенке какой-то хаты. Пули с визгом пролетают через крышу. Баба с визгом и причитаниями выскочила из хаты с подушкой в руке.

Вдруг близко грянуло "Ура!". Мимо нас, через огород, пробежали отступающие Самурцы. Мы выскочили из-за хаты. Вокруг маяка, рысью, сверкая шашками, объезжала красная конница.

Мчится повозка с патронами. Поручик на ходу вскочил на нее, я тоже прицепился. Винтовка скользила и стучала по спицам колеса. Повозка с грохотом скачет по ужасной мостовой. Сзади на подводе бренчит, высоко подлетая на воздух, никкелевый чайник. "Как бы не выпал!" - думал я и хотел было его придержать, но боюсь пошевелиться, чтобы самому не выпасть. Вдруг чайник с грохотом покатился по мостовой. Ничего не соображая, я соскочил с подводы и поднял его. Для чего?! Подвода ускакала, а я, как дурак, бегу по улице с чайником в руках. Несколько пуль свистнуло в воздухе. Меня нагоняет арба. Сидит мужик и два наших Алексеевца. Я бросил чайник к вскочил на арбу.

Мчимся вниз. Уперлись в какую-то улицу. На доме надпись золотыми буквами: "Государственная Сберегательная Касса". У ворот стоит группа евреев - в Геническе их много. "Где дорога на пристань? - спросили мы их. Они замахали направо. Мы помчались. Из одного дома по нас кто-то стрелял. Заскочили в какой-то переулок. На углу стоит какой-то сапожник (почему мне показалось, и сейчас кажется, что он был сапожник, - не знаю). Спрашиваем его. Он замахал руками в обратную сторону. Летим вверх обратно. Встречаем трех офицеров-Алексеевцев. "Моста нет, все лодки потоплены. Будем отбиваться до последнего патрона". Все равно - смерть!" - закричали они нам, повернули назад и начали стрелять...

Подъехали, наконец, к пристани. Здесь уже толпились наши. Здесь же стояли пленные, которых мы взяли утром. Они кричали нам, чтобы оставались и ничего не боялись. На берегу стояло наше орудие. Замок с него уже сняли.

Моста не было. Лодки попорчены красными. Ходила одна большая лодка, которой управлял какой-то старик.

Джжжь! Джжжь! визгнул снаряд, и два водяных столба поднялись среди пролива. Один снаряд разорвался на пристани. Некоторые раздеваются, бросая оружие и одежду в воду, и бросаются сами туда же. До того берега, думаю, было саженей сто. Если бы я мог плавать, я бы поплыл... Ординарец С.Сахоцкий ведет в воду лошадь, он хочет спасти и лошадь. Лошадь храпит и боится воды - пришлось ее бросить. Его брат, поручик Сахоцкий, отличный пловец, раздевшись, прыгнул в воду. Его приятель армянин, корнет, в бурке и черкеске, вместо со своим вестовым прыгнули ему на шею. "Поручик, крикнул он, - мы с тобой!". Все трое потонули, а поручик, хороший пловец, никогда бы не погиб, если бы не армянин.

Полковник Звягин распоряжается погрузкой. Переполненная лодка уже отошла. - "Скорее верните лодку!" - кричит Звягин.

Из окон домов уже стреляют по пристани. Снаряды с визгом падают в пролив.

Я решил: будь, что будет, силою вскочу в лодку. Я не умею плавать и ни за что из лодки не уйду.

Лодка идет обратно. - "Садись, штаб бригады!"- распоряжается Звягин.

Когда лодка было, нагружена уже наполовину, я спокойно прыгнул в нее и пробрался к носу. Думаю, что сейчас выбросят обратно. Но ничего - оставили.

Борты лодки на вершок от воды - вот, вот качнет, и она погрузится на дно. В это время один капитан Самурец подскочил к полковнику Звягину:

-        Господин полковник, я плавать не умею. Разрешите сесть в лодку?

-        К сожалению, лодка переполнена, - ответил Звягин.

Капитан спокойно вынул наган и застрелился.

-        Быстрее назад лодку! - опять кричит Звягин отходящей лодке. Пули засвистали над лодкой. Она идет медленно, переполненная донельзя. В воде мелькают головы плывущих, некоторые кричат и тонут, не умея хорошо плавать и выбиваясь из сил, в некоторых попадают пули.

Но вот лодка стукнулась о берег. Мы на Арбатской стрелке.

-        Наза-ад лодку! - кричит с того берега полк.Звягин. Все выскакивают на песок. Никому не хотелось возвращаться в это страшное "назад". Когда через минуту я оглянулся назад, лодка шла обратно и управлял ею старик рыбак...

Я горячо возблагодарил Бога. После Новороссийска это мое второе чудесное спасение от явной смерти.

На берегу разбитые хаты, около них вырыты окопы. В окопах застава Сводно-Стрелкового полка, с ними телефон и сестра милосердия. Наши раненые, голые, подходят для перевязки И НИКТО не стесняется, не такой момент.

Наконец, прибыл и полк.Звягин, бросился к телефону.

- Передайте по радио, - кричит он, - "Севастополь, мы голые бежим вплавь из Геническа. Звягин".

Саша Сохацкий плачет о своем погибшем брате и ругает армянина, Он прямо сошел с ума. "Почему вы не стреляете по тому берегу?" - кричит он на начальника заставы, забывая про свое звание: все равно - голый, и, схватив Люис, стал сам стрелять по Геническу. Полк.Звягин вышел из хаты и тоже начал стрелять из винтовки по тому берегу.

Здесь узнаем друг от друга о погибщих товарищах. Подпрапорщик С..., из моего села, говорят, уже доплыл почти до этого берега, но пуля попала ему в голову и он скрылся под водой. Только красное пятно несколько секунд обозначало место его смерти. Один офицер тоже доплыл почти до берега, но потом, очевидно, выбившись из сил, вскрикнул, перекрестился и утонул. Другой попал под доски пристани, разбил голову, чуть не захлебнулся, но выплыл. Сестра его перевязывает, а он, бледный, сидит голый и не верит, что он жив.
А где наш командир полка? - спросил кто-то.

-        Он остался на том берегу, - ответил один ординарец. - Я ему кричу: "Г-н Полковник, раздевайтесь!" - а он говорит мне: "Я не могу бросить полк".

Всех торопят идти в тыл. Пули и здесь визжали над головой, мимо ушей, впиваясь в песок у самых ног. Красные бьют по косе, ведь коса внизу и вся, как на ладони.

Со мной рядом шагает артиллерист в форменной фуражке, голый.

-        Осталось орудие? - спросил я его.

-        Да, но оно для нас сейчас безвредно, замок в воде.

-        Жаль, хорошее было орудие!

-        Такое г….    мы всегда найдем, - вздохнул он, - а вот людей

жаль, ведь какие были люди!

-        Вам холодно? - спросил я его, - разрешите предложить вам мою шинель?

-        Очень благодарен, - сказал он, надевая шинель, - когда придем к жилью, я вам ее возвращу.

Прошли проволочное заграждение. За заграждением сидят на траве спасшиеся Алексеевцы, поджидая других. Все почти голые. Корпев, Васильев, Гильдовский, Павлов, поруч.Лебедев тоже здесь. Они обрадовались мне и считали, что я погиб. Алексеевцы все подходили и подходили. Все сидели молча, лишь кое-кто тихо переговаривался, делясь впечатлениями пережитого дня.

Незаметно наступил вечер. Стрельба утихла. Кричала какая-то птица, зажглась вечерняя звезда. Где-то далеко, далеко ухали орудия. Говорят, наши прорвали фронт на Сиваше и взяли Ново-Алексеевку. Это, кажется, один пролет от Геническа.

От заставы приближалась к нам тачанка. На ней сидел наш командир полка (полк.Бузун). Он переплыл Сиваш последним. Ему где-то раздобыли шубу, и он, голый, закутался в нее, подняв воротник.

-        Полк, смирно! - раздалась команда.

"Полк" - человек сорок голяков - встал смирно. Тачанка поравнялась с нами.

-        Здравствуйте, дорогие... - как-то вскрикнул полковник и, не договорив, заплакал. Тачанка умчалась. Мы почти не ответили... Капитан Логвинов горько плакал. Старику жаль было своего батальона.

Ночевали в селе Счастливцево. Обещали выдать обмундирование, но, говорят, командир Сводно-Стрелкового полка полк.Границкий пока не дает.

4-го апреля. Вечером грузимся на пароход, уезжаем обратно в Керчь. Красные, "вероятно, догадываются, что мы грузимся. Только ночь скрывает нас от их взоров. А ночь хорошая, теплая апрельская. Офицеры, усевшись на носу, поют;

В ногу, ребята, идите,

Полно, не вешать ружья!

Трубка со мной. Проводите

В отпуск бессрочный меня, -

- вытягивает высокий тенор, а хор подхватывает:

Был я отцом вам, ребята;

Вся в сединах голова.

Вот она служба солдата.

В ногу, ребята, раз, два!

-        Раз, два! - отрезают басы, а тенор опять выводит:
Я оскорбил офицера,
Молод и он оскорблять!



Их слушает тихая весенняя ночь, яркие звезды, вся команда пароходика, капитан с женой и, наверное, большевики, ибо они близко и не стреляют. А тенор грустно продолжает:

Трубка никак догорела.    Целься вернее, не гнуться!

Дай, затянусь еще раз.    Слушай команды слова.

Смело, ребята, за дело!    Дай Бог домой вам вернуться!

Прочь! Не завязывать глаз! В ногу, ребята, раз, два!

Певцы уже давно замолкли, а на палубе никто не расходился. Все стояли молча, и в голове у каждого роились думы. Думы о прошлом, о далеком милом доме... А звезды ласково мигали с темного небосклона и радовались тишине и красоте природы. И казалось, что вчерашнего кошмара совсем не было.

Под утро тронулись.

7-го апреля. Сегодня на площади села (Катарлеса) была отслужена панихида по погибшим в десанте. Почти все плакали. Жалко товарищей. Ведь вернулась едва третья часть.

А день теплый, настоящая весна...

Перед Кубанским десантом наш полк вошел в Сводно-пехотную дивизию. Командиром этой дивизии был назначен Ген.Казанович - старый Алексеевец, командовавший нашим полком в 1-м Кубанском походе. 23 июля был парад. После него генерал, обходя строй, здоровался и разговаривал со старыми Алексеевцами.

29 июля под вечер на набережной Керченской крепости полк выстроился в каре. Был отслужен молебен, после чего началась погрузка. Ночью полк поплыл в десант.

ДЕСАНТ НА КУБАНЬ Из дневника Александра Судоплатова.

1-ое августа. Высадка десанта.

Утро ясное, море спокойное. Весь флот идет вместе. В тумане видна полоска земли - это Кубань. Там большевики.

Мы идем медленно вдоль берега. Рядом с нами другой пароходик тоже тащит баржу, на ней казаки-Бабиевцы, с лошадьми. Наша и их баржи высаживаются первыми и поэтому отделяются от остальной флотилии и приближаются к берегу. Уже видна Бородинская коса и на ней хуторок Бородин.

Наш катер подошел версты на полторы к берегу и остановился.

-        Мель, не могу идти! - кричит с катера капитан. Приходится искать другое место. Казачья баржа уже близко к берегу.

-        Та-та-та-та, - раздалось с берега. Казаки не выдерживают. Их человек 15-20 выводят лошадей на палубу и толкают их в воду. Сами, голые, с винтовкой и шашкой, бросаются за ними в воду. Рвутся на свою Кубань.

-        Ну, что вы там? - нетерпеливо кричит наш командир полка, волнуясь, что катер наш медлит.

-        Не можем идти дальше! - кричат нам с катера.

-        Какая глубина?

-        Восемь футов.

-        Господа! - кричит командир полка. - Кто умеет плавать, прыгай в воду и тяни за канат на буксире баржу!

Через 10 минут человек 200 пловцов тянули баржу к берегу. От баржи идут два каната, за каждый из них уцепилось человек сто и тащат с криком "Ура!". Из воды торчат головы, да взмахивают сотни рук, как будто в воде копошится огромное чудовище. Баржа медленно движется к берегу, наконец, стукнулась о песок.

-        Все раздевайся! - крикнул нам командир полка. - Бери только винтовки, пулеметы, патронники и диски. Сноси все на берег. Затем обратно за одеждой. Не суетясь, но быстро! - добавил он.

Оделись быстро и, взяв каждый по аппарату, винтовке, всей выкладке и по 2 катушки, пошли к хутору. Идем через бахчи, рвем дыни и арбузы.

-        Та-та-та-та, - затрещало из кукурузы.

-        Ура! - вспыхнуло где-то в роте. Пулемет умолк. Он уже наш, красные удрали. Мы уже отошли верст 5 от берега. Моря уже не видно. Рассыпались в цепь.

-        Та-та-та-та, - опять затрещал впереди пулемет.

-        Трах-тах-тах-тах, - затрещали ружейные выстрелы. Очевидно, тут дело более серьезное. Цепи легли. Правый фланг пошел в обход.

Поручик Лебедев, начальник команды связи, подозвал меня:

-        Здесь будет промежуточная телефонная станция. Немедленно отсюда ведите линию на хутор Бородин и оставайтесь там до моего приказания.

Взяв аппарат, винтовку и 2 катушки, я понесся напрямик через бахчи и кукурузу. Прихожу в Бородин, включил в линию аппарат. Тут уже находился только что высадившийся штаб дивизии. Подошел ген. Казанович, наш начальник дивизии.

-        А вы что, с позиций? - спросил он меня.

-        Так точно, Ваше Превосходительство!

-        Алексеевец?

-        Так точно, Ваш-дитство!

-        Молодец! -похлопал он меня по плечу. - Алексеевцы всегда были молодцами!

Он взял трубку и начал говорить по телефону с командиром полка.

-        Ахтарская наша! - воскликнул он, бросая трубку. - Передайте немедленно генералу Улагаю на миноносец! - приказал он дежурному офицеру.
Отрывок из воспоминаний Бориса Пылина "Первые Четырнадцать Лет"
Гибель Гренадерского батальона. 2-ое августа.

Наш полк занял позиции верстах в 20-ти от "Приморско-Ахтырской, ночью, действуя на ощупь, не зная, что впереди и вокруг него. Два батальона заняли позицию левее железной дороги. Правее, довольно далеко от железной дороги, у Свободных Хуторов, занял позицию 3-й Гренадерский батальон.

Наступала на нас кавалерийская дивизия, имеющая в своем распоряжении артиллерию, которая начала нас усиленно обстреливать. Наша артиллерия еще не успела подойти и не могла ответить тем же.

Большевики, наверное, узнав, что в железнодорожной будке находится штаб полка, взяли ее по-серьезному под обстрел. Снаряды, все сотрясая, рвались совсем рядом. Такого обстрела я еще не переживал.

При такой обстановке наш штаб на какой-то промежуток времени оказался отрезанным от остальных частей полка. Позднее обнаружилось, что большевики бросили свои главные силы на наш правый фланг, занимаемый Гренадерским батальоном, с целью его окружить. Бой там продолжался несколько часов без перерыва. Патроны были на исходе. Около полудня батальон не выдержал и начал отступать. Но в своем тылу он наткнулся на красных и оказался отрезанным от своих.

Мало кто пробился из окружения. Большинство или были порублены красной конницей или взяты в плен. В этот день батальон потерял убитыми или взятыми в плен около 200 человек, среди них 4 сестры милосердия.

В этом, казалось бы, безнадежном положении нашлись командиры, которые не растерялись и сохранили присутствие духа.

Прорываться пришлось через хутора. Каждые 40-50 шагов был забор, через который нужно было перелезать. Как рассказывали, у одного такого перелаза остановился начальник пулеметной команды пор. Слободянюк с пулеметом; его огнем он прикрывал отступление. У него уже кончались пулеметные диски. Увидев среди бегущих своего брата, он закричал ему:

-        А диски взял? - На обязанности брата было носить пулеметные диски.

*) Борис Пылин мальчиком кадетом осенью 1919 года попал под Ливнами в Алексеевский полк и участвовал во всех дальнейших походах полка до оссни 1920 года.

-        Нет, не взял, - ответил тот смущенно.

-        Тогда иди обратно и приноси их сюда! - отдал поручик брату довольно жестокое приказание. Младший брат точно исполнил приказание старшего брата: побежал обратно, пробрался на оставленную ими позицию, на глазах у подходивших красных забрал диски и принес их брату. Эти диски спасли людей, прорывавшихся с этими двумя братьями из большевистского окружения.

К вечеру Свободные Хутора, где произошла трагедия Гренадерского батальона, были взяты обратно и были подобраны убитые. Убитых было найдено около ста человек и, наверное, еще много ненайденных осталось лежать в зарослях кукурузы, в камышах плавней.

В степи была вырыта большая братская могила, и все трупы свезены к ней. Все они были до-гола раздеты: кто-то позарился на синие бриджи, на хорошие сапоги. Среди убитых были и такие, которые, видно, были сначала ранены, а позже кем-то добиты. Но и этого мало: кто-то издевался над ними, кто-то мучил раненых перед тем,как убить. У многих были выколоты глаза, на плечах вырезаны погоны, на груди - звезды, отрезаны половые органы.

И ведь это проделали над русскими свои же русские и только потому, что они правду и добро понимали по-другому, чем те, кто надругался над ними. А казалось, еще недавно и те и другие вместе сражались на Германском фронте и в трудную минуту, рискуя жизнью, выручали друг друга. Кто разбудил в них зверя? Кто натравил этих людей друг на друга?

Я не хочу сказать, что в этом виноваты были всегда только красные, а белые всегда были правы. Конечно, много жестокого делали и белые. Нет ничего ужаснее, кровопролитнее и беспощаднее гражданской войны. И не дай Бог, чтобы русскому народу пришлось еще раз пережить что-нибудь подобное...

В день панихиды было получено еще одно печальное известие - в Приморско-Ахтарской при разгрузке пароходов от случайной бомбы налетевшего большевистского сахмолета погиб помощник командира полка по хозяйственной части полк.Вертоградский,

Он был женат на первопоходнице, прапорщике Зинаиде Николаевне Реформатской, В 17-м году, при Керенском, она поступила на курсы в Алексеевское пехотное училище, по окончание которого была произведена в прапорщики. Всего женщин на этих курсах было 25, потом 15 из них пробрались на Дон к ген.Алексееву и пошли в Первый Кубанский поход. Зинаида Николаевна, была среди них.

В мое время в Белой Армии чина прапорщика уже не было и первым офицерским чином был чин подпоручика. Не было и женщин в армии, кроме сестер милосердия. З.Н. не была произведена в подпоручики, так и осталась прапорщиком, как живое напоминание о Женском батальоне - безрассудной, но героической попытке русских женщин, во время развала "керенщины", спасти Россию и своим примером образумить мужчин и заставить их выполнить свой долг перед родиной.

- о -

Гибелью Гренадерского батальона и смертью помощника командира полка начался для нашего полка Кубанский десант.

Под вечер в день похорон погибших гренадеров из камышей, близко подходивших к железнодорожной будке, где находился штаб нашего полка, выполз странного вида человек. Он был в изодранной черкеске, заросший и измученный. Представился есаулом, назвав свою фамилию (не помню ее). Сказал, что он послан к нам штабом Кубанского повстанческого отряда для связи с командованием десанта. Он рассказывал, что в плавнях находится много казаков, бежавших от красных и жаждущих опять начать борьбу с большевиками. Это сообщение ободрило и подняло у нас дух, упавший после событий последних дней.

Правда, как показало будущее, не все было таким радужным, как это описывал этот повстанец, и не так много оказалось казаков, готовых опять начать борьбу за освобождение Кубани от большевиков.

Если не ошибаюсь, на следующий день была с боем занята ст.Ольгинская (ее другое название, насколько помню, было Ново-Джералиевка) и взяты пленные. Кубанцы отбили у большевиков большой броневик с громким названием "Товарищ Ленин". Этот броневик я увидел при входе в станицу. Имя Ленина уже было перечеркнуто мелом и сверху тем же мелом было каллиграфически выведено: "Генерал Бабиев". Казаки уже перекрестили броневик, дав ему имя своего любимого командира. Бабиев был лихой командир, еще молодой, но за время мировой и гражданской войны уже много раз раненый, собственно говоря, инвалид: одна рука у него была сухая и не действовала. И, тем не менее, он был всегда там, где опасность, всегда впереди своих казаков. Казаки ого обожали, ему верили и были готовы идти за ним куда угодно.

Вечером в ст.Ольгинской неожиданно в штаб нашего полка явились два офицера из нашего Гренадерского батальона, которые уже были нами причислены к погибшим. Спаслись они чудом. Как они рассказывали, батальон был окружен, попытка пробиться кончилась неудачей. Патроны все вышли. На спасение не было никакой надежды, и сни сдались, другого выхода не было. Офицеров сразу же отделили от нижних чинов и начали издеваться над ними и избивать. На ночь их поместили в какой-то сарай. Их было больше 50 человек. Из разговоров конвоиров они поняли, что утром их ожидает расстрел. И вот эти два офицера сговорились, что, когда их поведут на расстрел, они попытаются бежать. Терять было нечего, а, может быть, посчастливится и удастся спастись.

На рассвете их вывели и повели за станицу по дороге, идущей кукурузными полями. Эти два офицера шопотом пробовали уговорить шедших с ними рядом тоже рискнуть и броситься всем одновременно в разные стороны, но их предложение не встретило сочувствия - для этого нужна была какая-то решимость, а ее у большинства уже не осталось.

Тогда один из них сильно толкнул ближайшего конвоира, так, что тот упал. Настало замешательство, воспользовавшись которым они бросились в чащу растущей рядом кукурузы. Конвоиры открыли огонь, но преследовать их не решились, видимо, боясь растерять остальных пленных. В этих зарослях кукурузы они и скрывались, питаясь початками зеленой кукурузы.

Остальные же пленные были расстреляны.

[elektronik]

Из Дневника Александра Судоплатова.
3-ье августа. Отдан приказ в 8 час.утра перейти в наступление.

     Прошли уже верст 15, видна ст.Ново-Джерлиевка. Уже перевалило за полдень. Раздались выстрелы. 1-й батальон рассыпался у железной дороги, 2-й пошел далеко в обход. Подъехал с ординарцами командир полка. Он влез на скамью дрезины, чтобы лучше наблюдать. На вокзале станицы показался дымок и начал приближаться к нам.

-        Очевидно, бронепоезд, - с некоторой тревогой произнес командир полка, - а нащих орудий все еще нет, все еще выгружаются! Дайте Ахтари! - обратился он ко мне.

Грянуло орудие. Снаряды начали ложиться около цепей. Нам приходится туговато. С винтовками нам с бронепоездом не потягаться. Бронепоезд уже виден, он выходит из станицы. Цепи наши, то, было, ретиво двинувшиеся вперед, залегли и не поднимаются. Около нас со страшным грохотом разорвался снаряд. 1-й батальон не выдержал и г: стал отходить.

Вдруг командир полка встрепенулся.

-        У вас, кажется, есть ключ для гаек? - спросил он нас. Мы ответили утвердительно.

-        Садитесь на дрезину и езжайте вперед, пока возможно, и постарайтесь развинтить рельсы!

Дьяков вскочил на дрезину, я вскочил за ним. Мы нажали на передачу и быстро помчались под уклон, навстречу бронепоезду. Красные сосредоточили по нас огонь, пули визжат. Жду - вот сейчас щелкнет в лоб! Мы уже обгоняем наши цепи. Они уже далеко позади.

Мы уже вблизи станицы, Дьяков сосклиил с дрезины.

-        Тормози! И где ключ? - кричит он, догоняя дрезину.

Принялись отвинчивать гайку. Но это оказалось не так просто: гайка вертится вместе с болтом. Одним ключем ничего не сделаешь, а второго у нас нет. В это время два снаряда разорвались с визгом около нас. У меня самого развинтилась "гайка". А Дьяков кричит:

-        Надо что-то сделать!

-        Давай перевернем дрезину, - кричу я ему. Может, это все-таки немного задержит бронепоезд!

Мы сняли дрезину с рельс, поставили ее поперек путей и, пригнувшись, быстро побежали обратно. Командир полка поблагодарил нас за находчивость.

... Наши цепи отошли шагов на сто и залегли. Бронепоезд стрелял, но не двигался дальше. Может, предполагали, что мы подложили под рельсы шашки.

Уже солнце садилось, когда по дороге поднялось облако пыли, которое быстро приближалось.

-        Батарея! Алексеевская батарея! - раздались радостные крики. Батарея неслась карьером. Быстро снялись с передков. Уже наводят орудие.

-        Ай да молодцы! - раздаются похвалы.

Первый снаряд разорвался около самого бронепоезда. Наверное, задел его. Ура, бронепоезд удирает. Наша батарея начала бить по вокзалу. Цепи наши начали делать перебежки. Правый фланг уже вошел в станицу. Мы опять поставили дрезину на рельсы и двинулись вперед.

Влево от нас по дороге движется конница. Она несется рысью с черными знаменами, с красно-черными значками и волчьими хвостами. Это конница Бабиева, которая только сегодня полностью выгрузилась. Конница превосходная. Ну, теперь красные уже не страшны нам!

4-ое августа. Часов в 7 утра двинулись по жел.дороге. При выходе из станицы, гляжу, наши бегут на курган. Я понесся туда тоже. Оказывается, на кургане зарыты наши взятые в плен гренадеры, которых, рассказывают местные жители, здесь ночью красные рубили. Жители говорят, что они видели, как командира батальона и одну сестру милосердия красные погнали дальше, на станицу Роговскую.

... Идем уже около часу. Солнце отчаянно печет, пить хочется Вправо маячит хуторок. Несколько человек помчалось туда напиться воды. Я тоже понесся туда. Подбегаю к крайней хате. Здесь несколько человек наших окружило какую-то бабу.

-        Да ты говори толком! кричал ей один офицер. - Белый он или красный?

-        А Господь его знает! - говорила перепуганная баба.

-        Да где он? Веди нас к нему! -

Баба повела нас за собой в амбар, указала на закром.

-        Братцы, товарищи! - раздалось из закрома. - Я ранен...

-        А ну-ка, вылазь! - крикнул тот же офицер, заглядывая в закром. - Да это же наш! - воскликнул он. - Это же капитан Соловьев!

-        А вы... наши... свои... - залепетало в закроме. - Господи, благодарю, благодарю Тебя!

Из закрома, едва не падая от слабости, вылез капитан Соловьев

3-го Гренадерского батальона. Лицо у него было все в крови, он был почти голый.

- Свои, свои! - крестился он и плакал.

Он кратко рассказал, как красные взяли в плен их батальон, раздели всех и начали рубить. Ему разрубили ухо и часть черепа, но он все-таки был жив и притворился мертвым. Ночью его подобрали крестьяне и спрятали в закром.

Ну и пережил же он! Я забыл про воду и понесся к своим сообщить эту новость.

... Уже вечерело, когда мы подошли к ст.Роговской. Красные оказывают сильное сопротивление, их бронепоезд отчаянно бьет по цепям.

... В конце концов ворвались в станицу. Красные бежали.

5_е августа. Подходим к Тимашевке. Красные открыли огонь, они сосредоточили огонь по нашим обозам, которые не выдержали и убегают. С вокзала бьет их бронепоезд тяжелыми снарядами. Орудия наши бегло бьют по вокзалу. Наши батальоны наступают на станицу. Красные вышли из станицы и наступают на нашем правом фланге. Они пытаются нас обойти. Наш 2-й батальон отходит. Наши орудия перенесли огонь на правый фланг.

Командир полка наблюдает за боем. Он стоит на дрезине и смотрит в бинокль. С тылу откуда-то летит аэроплан и бьет из пулеметов по нас. Бронепоезд начал бить тяжелыми снарядами по нашей дрезине.

Вот, вот угодит. У менл душа ушла я пятки. Но командир полка не шелохнется, твердо держит в руках бинокль и медленно диктует адъютанту донесение для ген. Шифнер-Маркевича.

Бой затягивается. Уже закрадывается сомнение, возьмем ли мы Тимашевку.

Вдруг в тылу поднялись облака пыли. Приближается какая-то колонна. Не то конница, не то пехота. Что такое? Откуда?

-        Не может быть, чтобы это были красные! - говорит немного взволнованно командир полка своему адъютанту, направляя туда бинокль. - Не могут они так быстро и незаметно нас обойти! - Все-таки он приказывает немедленно снять с передовой линии два пулемета и направить против приближающейся колонны.

"Вот будет сейчас жара!" - подумал я. - Ведь у нас только 2 батальона и одна батарея, да и люди все устали страшно.

Вдруг видим - по железнодорожной насыпи бежит к нам какой-то солдат. Запыленный, потный, весь черный. Это юнкер-Константиновец.

-        Где командир Алексеевского полка? - кричит он.

-        Здесь! Здесь!

-        Г-н полковник! - прикладывая руку к козырьку и запыхавшись, докладывает он. - Константиновское Военное училище прибыло к вам на подкрепление. Начальник училища просит у вас инструкций.

Слава Богу! Наши просияли, вздохнули спокойней.

- Пожалуйста, передайте начальнику, - говорит успокоившийся полковник Бузун, - рассыпать училище правее нас и охватить станицу с правого фланга!

Через 20 минут по всему полю правее нас шли юнкера. Они рассыпались стройными рядами. Идут, как на ученье. Молодцы!

... Наши уже врываются в станицу... Мы уже на вокзале...Вбегаем в контору. Перепуганная барышня выглядывает из-за шкапа.

-        Вы кто такая? - кричит на барышню Дьяков.

-        Я... Я... телеграфистка.

-        Здесь есть красные?

-        Не знаю... они бежали... я ничего не знаю... - лепечет она, плача.

-        Успокойтесь! Успокойтесь! - говорит ей Дьяков, усаживая ее на стул. - Мы не звери... мы не красные!

В контору входит прибывший сюда начальник дивизии, ген.Казанович.

-        Аппараты целы? - спрашивает генерал.

-        Целы! Целы! - говорит успокоившаяся барышня.

-        Дайте мне Екатеринодар!

Барышня стучит.

-        Передайте, - говорит генерал барышне, - "Белые обошли нас. Что делать с бронепоездом?"

Телеграфистка стучит, потом слышен стук ответа:

-        Приказываю отойти!

-        Прошу приготовить мне хорошую квартиру в Екатеринодаре! - диктует дальше ген.Казанович.

-        Кто говорит? - читает барышня.

-        Говорит генерал Казанович, - диктует начальник дивизии.

-        Готова хорошая квартира, - медленно читает ленту барышня, - между двумя столбами с перекладиной.

Аппарат дает какие-то перебои.

-        Что такое? - нетерпеливо спрашивает генерал.

-        Ваше превосходительство... Ваше превосходительство... Я полковник Скакун. У меня тысяча шашек. Сейчас вышел из камышей, включился в провод и слыхал случайно ваш разговор. Куда прикажете идти? - читает барышня.

-        Идите в Тимашевку! - диктует генерал.

Аппарат перестал работать.

-        Линия обрезана! - говорит барышня.

.... В станицу входили обозы, батареи, команды, скорым шагом входило Алексеевское военное училище, оно опоздало к бою. Настроение у всех повышенное.

В группе обозов две клячи везут испорченный автомобиль. В нем, откинувшись на спинку сидения, развалился толстый господин во френче без погон, но по всему видно, что он бывший офицер. Рядом с ним молодая красивая сестра милосердия в белой косынке. Оказывается, это захваченный Бабиевцами командир красной дивизии с женой. Оба они сидели с закрытыми глазами, может быть, боясь взглянуть, ожидая, что вот, вот их убьют или зарубят. "Этот господин, - говорил какой-то офицер Алексеевец, идя рядом с автомобилем, - говорят люди, приказал порубить наших гренадер". - "Ничего я не приказывал!" - процедил тот сквозь зубы и не открывая глаз. (После я слыхал, что его в конце концов не расстреляли).

6-е_августа._Сегодня большой праздник - Преображение Господне. Вся станица празднует. У нас должен быть хороший обед, баба двух уток понесла из сарая. День солнечный, хороший. Нашему полку объявлен отдых. Слава Богу, хоть один день отдохнем. С утра я лежал под амбаром, написал все до настоящих слов, начиная с Ахтарей.

.... По улице степенно гуляют старые бородатые казаки в черкесках с кинжалами. В станице мужчин средних лет нет: или молодью парни, или бородачи. И это во всех станицах на Кубани. Говорят, призывного возраста все мобилизованы и посланы на Польский фронт.

Иду на вокзал. Большую добычу наши захватили в Тимашевке. Много груженых составов. Целый состав - мастерские с полным оборудованием. Сегодня пригнали сюда тысяч пять пленных. Всё уральцы Особой Уральской бригады - Пермские, Уфимские. Они страшно боялись: когда их построили на площади, думали, что их будут расстреливать. В наш полк зачислено тысячи полторы, в нашу команду попало человек 50. Им по станице собрали пищу, и пока их охраняют.

7-е августа. Сегодня рано утром разбудил нас орудийный выстрел. Подошедший красный бронепоезд начал обстреливать вокзал. Снаряды с воем несутся через нашу хану. Встаем. Стрельба прекратилась. Пошел в штаб полка. На площадь влетает на лошади казак и кричит: "В тылу красная конница!". Поднялась суматоха. По телефону запросили 2-й батальон, он стоял в конце станицы. Оттуда ответили, что на соседнем хуторе заметно какое-то движение. Один броневик покатил туда. Через час все выяснилось: наши брали на хуторе подводы; в это время откуда-то появились красные кавалеристы и разогнали наших.

Вот так война! Прошли 80 верст, а в тылу противник бродит! Нет, видно, нам со своими силами не сделать дела.

.... Вчера ген.Улагай созывал здесь станичный сбор, разъясняя казакам положение. Казаки-станичники кричали "Ура!". Да толку, как видно, для нас от этого мало будет...

.... Сегодня у нас в 12 час.дня парад. Принимать парад будет ген.Бабиев; на площади в ожидании парада стоит его конница. Она только что пришла из Брюховецкой, разбив бригаду красных. Она имеет грозный вид со своими значками, черными знаменами и волчьими хвостами. Пришел наш полк. Пришли батареи, броневики, подошли Алексеевское и Константиновское училища. Все с нетерпением ждут Бабиева. Интересно его посмотреть.

-        Смирно! - раздалась команда.

Не успели все сообразить, в чем дело, как вдруг из-за угла, как пуля, вылетел всадник и птицей пролетел по фронту.

-        Здра-а-а! - закричал он.

-        Зцрав-гав-гав! - загалдели казаки.

Я не успел рассмотреть его. Видел только мелькнувшую фигуру и руку в воздухе, другой руки, говорят, у него нет, и повод он держит в зубах.

Жду - сейчас пойдем церемониальным маршем, но почему-то тишина. Никакой команды... Заминка...

-        Разойтись! - раздалась команда.

Удивительно. Почему же не было парада? Иду в штаб полка. Меня ловит пор.Яновский:

-        Идите в команду, сейчас выступаем!

-        Куда? Что?

-        Неизвестно!

Быстро грузим на повозки аппараты, катушки, а в саду кипит борщ, неужели бросим его?!

Выезжаем на площадь. Ба- биевцы уже выходят из станицы. Значки и конские хвосты грозно веют над колонной. Полк наш едет на подводах.

Но почему в такое время? Под вечер. И почему едем не вперед, а назад? Это уже совсем что-то непонятное! *)

Ночевали в станице Ро- говской. Там были красные, но ушли.

8- августа. Выступили до рассвета. Бабиев, узнав, что где-то близко бригада красных, пошел ей в тыл. У нас был сильный бой в Гарбузовой Балке. Наши пленные, Сибиряки и Уральцы, дерутся хорошо. Наконец, красные побежали. Мы взяли в плен целый полк пленных ведем больше, чем нас. Среди пленных наш Башлаев нашел соседа по квартире в Ростове.

Ночевали в Джерелиевке. А Роговская и Гарбузовая Балка опять заняты красными. С Тимашевкой связи нет. Если завтра возьмем опять Роговскую, в Джерелиевке будут красные...

Ну и война! С нами движутся повозки с ранеными. Их некуда деть и негде оставить!

*) Как потом оказалось, пока отряд ген.Улагая отдыхал в Тимашевке, красные обошли ее и отрезали белых от моря и от Ахтарской станицы, где находилась база отряда. К тому же в самой Ахтарской военные корабли, пришедшие из Крыма, почему-то все ушли обратно в Крым, не оставив никакой охраны базы с моря, чем воспользовались большевики, высадили десант и заняли Ахтарскую. Восстановить положение была послана конница Бабиева и приданный ей Алексеевский полк. Несмотря на проявленный героизм, огромные потери и даже одержанные победы, очистить тыл от красных белым не удалось. Они не были побеждены, но и разбить красных окончательно у них не хватило сил. Красных было много, а белых (несмотря на взятых пленных) по сравнению с красными было чересчур мало. 3 течение недели шли непрерывные бон, белые брали пленных, трофеи, выбивали большевиков из станиц, шли дальше, а красные шли за ними по пятам, опять занимали только что занятые белыми станицы, и нужно было возвращаться назад и опять выбивать красных. (Б.П.).

9-ое    августа. Сегодня опять прошли Гарбузову Балку. Красные за нами следом заняли Джерелиевку. В общем, мы окружены кольцом красных. Связи ни с кем не имеем. Мы ли выбиваем красных из нашего "тыла", или они нас выкуривают - не разберешь. Бабиев посылает нас в одну сторону, сам мчится в другую. Нам жарко с ним работать. Конница на лошадях мчится, а мы пешком да на подводах не успеваем за ней. Лошади наши выбились из сил.

Бабиев нас послал на ст.Брыньковскую. По дороге подошли к какому-то хуторку. У хутора вырыты окопы, там красные. С нами батарея, она бьет по их окопам. Черти красные тоже здорово бьют. Мы лежим в траве. Стебли осота и будяка подлетают на воздух и шелестят от пуль. А у нас, как на подбор, у всех фуражки с белым верхом. Перебегаем ближе и ближе. Оглянешься назад, много наших осталось лежать неподвижно навеки. Сестры милосердия ходят по цепи и делают перевязки. Одну убило (фамилии не знаю). Тяжело ранен командир офицерской роты полк.Непенин.

Мы бросились на ура. Пробегаем окопы, там никого, только лежат убитые.

Вдруг сзади, из камышей, бьют по нас. Красные отошли влево в камыши и пропустили нас. Мы отхлынули назад, расстреливаемые в упор. Много упало со стоном на землю. Полковник Логвинов бежит вдоль цепи. Его лицо перекошено гневом, борода растрепана.

-        Батальон стой! - кричит он, испуская миллион матов.

-        Ура! - опять вспыхнуло на левом фланге.

-        Ура-а-а! - подхватили все и повернули обратно.

Перед хутором произошла короткая штыковая схватка. Красные удрали. Мы ворвались в горящий хутор.

Хаты, амбары, скирды хлеба объяты пламенем. Ружейная стрельба, треск горящего дерева, вой баб, бегающих по дворам, рев коров и телят, блеяние овец - все смешалось вместе. Вокруг хутора валяются трупы красных. Два красноармейца лежали, как бы обнявшись; у одного оторвало левую ногу, у другого - правую. ,

Батальон остановился, пройдя хутор. Решили ночевать здесь. В темноте наступающей ночи виднеется зарево горящего хутора. Спим в поле. Вверху над нами ласково мерцают небесные лампочки. Природа неизменная, как всегда. Изменились только люди. Они спят, чтобы утром с новыми силами кинуться друг на друга в новую кровавую, может быть, для них последнюю схватку.

10-ое августа. Сегодня будем брать станицу Брыньковскую.

По очереди бегаем на соседний баштан за арбузами. Арбузы здесь громадные, сочные. Уже третий день по выходе их Тимашевки мы живем одними арбузами, почти без хлеба и воды.

.... Перед Брыньковской поле ровное, как стол. Ясно видны хаты и колокольня. Из станицы затрещали пулеметы, но мы идем вперед. С нами в цепи идет много пленных. Они почти не ложатся. Даже командир полка один раз крикнул им: - Ложитесь!

-        Чаво там, г-н полковник! - хладнокровно ответили они и шли вперед. Удивительные эти кацапы! Они и там дерутся отчаянно, и здесь молодцами.

Идет страшно жаркая перестрелка. Около меня ранило пленного. Он хватает руками траву и страшно стонет. Ползет фельдшер, рвет у него рубаху и хочет его перевязать. Фельдшер кричит мне:

-        Приподымите его и помогите пропустить бинт!

-        Ой, бросьте, бросьте, - кричал раненый, царапая землю, - оставьте меня... - У него была рана в живот.

-        Держите, держите! - говорит мне фельдшер. - И с вами может то же самое быть!

     Брыньковская уже взята нами. Наша команда едет на подводах. По дороге лежат убитые красные. Стоят воткнутые штыками в землю винтовки. Это красные сдавались нашей коннице.

Один молодой парень, раненый, очевидно, в грудь, - гимнастерка вся была в крови - протягивал руку и что-то кричал. Один из наших соскочил с подводы и подбежал к нему. Раненый схватился за голову руками, очевидно ожидая, что сейчас его заколют. Наш дал ему фляжку с водой. Раненый жадно припал к ней. Я долго оглядывался, он все не отрывался от фляжки.

     Догнали полк в степи. Полк шел опять на Джерелиевку.

Темно. Наши подводы все время подскакивают. На дороге что-то лежит. Я соскочил с подводы для естественной надобности. Потом бегу за своей подводой. Споткнулся о что-то. Упал. Труп, другой, третий. Тут их масса. Это работа Бабиевцев. Влез обратно на подводу. Спать очень хочется. Я растянулся и заснул.

-        Тра-та-та-та! - Что такое? - Стучит пулемет. Подводы стоят, все спят. В хвосте стрельба.

-        Ура-а-а! - раздалось сзади. Пулемет стих. Подводы двинулись. Все спят, дремлют возницы.

Куда едем? Что происходит? Ничего не пойму. Опять стрельба, сквозь сон слышу залп. Подводы останавливаются. Залпы стихли. Прыгают повозки. Кажется, опять трупы. Мы движемся. Куда? Зачем? Кошмарная ночь. Спать страшно хочется.

13-августа. Утро солнечное, теплое. Красные нас совсем окружили. Мы идем цепью по высокой кукурузе. Вправо и влево белеют фуражки Алексеевцев. Пули беспрерывно шлепают по желтеющим листьям кукурузы. Наши кинулись на "ура". Красные отступают. Бабиев крошит их где-то справа. Мы бежим через бахчи. Обоз наш бешено понесся вперед и обогнал нас на полверсты. Наша батарея бьет на шрапнель по нашему обозу.

-        Передайте на батарею: бьют по своим! — несется крик по полю.

Мы прорвались из окружения. Опять едем на наших повозках. Мы впереди, артиллерия в середине, Бабиев сзади.

Рядом с нами скачет на лошади артиллерийский офицер, он смеется и говорит:

-        Знаете, за всю войну, с 14-го года, я сегодня впервые видал, как обоз понесся в атаку на неприятеля! Разве могли мы не обстрелять его, - шутит он, - когда увидели, что впереди наших цепей несутся повозки?!

Сзади затрещали винтовки. Бабиев пошел куда-то влево. Мы рассыпались в цепь.

12-августа. Целую ночь были в походе. Потеряли всякую связь с остальной группой. Настроение у всех паршивое. На казаков повстанцев нет надежды. Правда, под Джепелиевкой, еще в начале


похода, к нам присоединилось несколько партизан в соломенных шляпах с винтовками, но едва мы прошли их станицы, они дальше не пошли, а разошлись по домам. Их психология - свою хату отбил и довольно!

Днем прилетал аэроплан. Он кружился над нами и спускался всё ниже и ниже.

-        Наш! Наш! Ура! - раздались крики. С аэроплана сбросили вымпел. Длинные разноцветные ленты закружились в воздухе и отнесли вымпел далеко в кукурузу. Человек 50, как сумасшедшие, полетели туда. Вымпел нашли и понесли ген.Бабиеву. Через 10 минут весь отряд знал, что аэроплан прилетал от ген.Улагая. Он стоит в ст.Старо-Нижне-Стеблиевской и приказывает нам идти туда. Это отсюда верст 30. Все вздохнули облегченно. Ну, теперь, если соединимся, все-таки нас будет больше.

Подъезжаем к плавням, за ними бугор, за которым виднеется колокольня. Очевидно, там какая-то станица. Через плавни плотина. Едва мы приблизились к плотине, как справа застучал пулемет, пули засвистали над нами. Слева показалась масса краской конницы. Видимо, поджидали нас здесь, чтобы загнать в болото, когда мы будем переходить плотину, и перебить всех. Алексеевцы рассыпались в цепи. Отбиваемся, пока повозки и Бабиевцы переходят плотину. Командир полка полк.Бузун на лошади носится по цепи, за ним его молодой ординарец Пушкарев с полковым значком. Вдруг справа раздалось "Ура!" и на нас ринулась лава красной конницы. Правый фланг начал отходить.


-        Ни шагу назад! - закричал командир и поскакал туда. Вдруг командир склонился на бок и едва не упал с седла. Его ранило. Две красных тачанки вылетели вперед и начали осыпать нас из пулеметов. Мы бросились в болото. Я шлепал по болоту почти по пояс в зеленой грязи. Пули впивались в грязь, чмокая то сзади, то спереди. Слава Богу, выбрался на сухой бугор. Офицерская рота залегла на этом бугре, открыв огонь по красной коннице. Я тоже лег. Рядом плотина, а сзади станица, куда прошли наши обозы и Бабиевцы. Красные перенесли огонь на станицу - гранатами

Мне приказано провести отсюда линию в штаб, в станицу. Из телефонистов я здесь один, где остальные, не знаю. В станице ад кромешный...

(Теперь, лёжа на брюхе под повозкой в станице Гривенской и описывая этот день, я удивляюсь, как я вырвался из этого ада!)

     Вечером выступили дальше и ночью прибыли в ст. Старо-Ниже-Стеблиевскую, она же, по-казачьи, Гривенская.

13-ое. августа. Стоим в Гривенской. Наконец, мы с остальной группой ген.Улагая. На Тимашевку, после нашего ухода, наступали красные. Юнкера со страшными потерями их отбили и начали отходить сюда.

 Вечером прилетел из Крыма аэроплан п долго кружился над площадью. Наш Фоменко на треноге варил кашу. Аэроплан низко спустился, уже видно летчика. Фоменко снял фуражку и, махая ею, закричал вверх:

- Земляк, спускайся до нас вечерять!

Аэроплан действительно спланировал за станицей. На нём прибыл начальник штаба Главнокомандующего, ген.Коновалов, с особыми полномочиями.

За неделю первый раз спал спокойно, на площади под повозкой.

14-ое августа. Сегодня наш полк опять выступает на позицию. Позиция будет в 18-ти верстах отсюда, на реке Протока, в ст.Николаевской. Пор.Яновский посылает на позицию других телефонистов, нам разрешено отдохнуть. На позиции под ст.Николаевской идут жаркие бои. Беспрерывно слышен гул канонады.

Сегодня лежал часа два на берегу Протоки. Берега, обросшие ивняком, круто обрываются к реке. Высокие осокоры шумели своими серебристыми листьями. Их шум мне напомнил почему-то дом, осеннее время и сборы в училище. И мне стало грустно. Когда-то попаду домой? Настает осень. А конца нашей войне и не видно...

15-ое. августа. Сегодня праздник Успения Божией Матери.

Около полудня поднялась в станице стрельба. По улице несутся повозки. Наши повозки тоже понеслись. Я вскочил на одну. Все летят, сломя голову. На улице крик: "Кавалерия!" Опомнились через час в камышах. Обозы пошли тихо. Не дай Бог быть с обозом - всегда наделают панику!

Оказалось, что красные по Протоке подошли на речных пароходах и высадили конницу. Она промчалась по улицам станицы. Наш раненый командир полка тоже вскочил на подводу, и с ним еще несколько человек. Они мчались по улице, отстреливаясь из револьверов. Фоменко, выскочив на улицу и увидев скачущего к нему Буденновца, не растерялся, прицелился и сбил его. Теперь он едет на его лошади!

     Мы идем по дороге вдоль Протоки. Это единственная дорога к морю, с обеих сторон непроходимые - на много верст - плавни и болота, так что красные нас не могут обойти. Ночевали на хуторе. Там установили радио-станцию и вызвали Севастополь. Будто бы получили сообщение, что за нами из Крыма идут пароходы.

16-е августа. Утром двинулись дальше. Я еду с обозом нашей команды. Наш полк же остановился у входа, в камыши, невдалеке от Гривенской, и будет там держать позицию.

Везде по дороге пленные роют глубокие окопы в две или три линии. Здесь, наверное, будем защищаться, пока не сядем на пароходы.

К вечеру подошли к морю. По правому берегу Протоки, по которому мы идем, не подойти к морю, тут сплошные камыши. Левый берег открыт, виден рыбачий поселок (Ачуев) с маленькой церковью. Там будем грузиться. Целую ночь наши "понтонеры" строили мост через Протоку, на простых рыбачьих челнах, а поперек их клали заборы, ворота, двери и всякий подручный материал.

17-е августа. Перешли через новый мост. У места погрузки установили 2 баржи рядом. Сделали нечто вроде пристани, к которой могут подходить катера. Вдалеке стоят большие транспорты, они не могут подойти ближе - мелко. На них будут перегружать с катеров. Ген.Коновалов беспрерывно присутствует на пристани. Он в белом кителе. В первую очередь будут грузиться кавалерия и артиллерия.
------------------------------------------------
часть 2.

 18-ое    августа. Утром прилетел большевистский аэроплан и бросил бомбы. Чуть было не попал в баржу, через которую идет погрузка. Погрузка идет полным ходом. Грузятся казаки. Главная возня с лошадьми: их приходится лебедками поднимать в море с одного парохода и пересаживать на другой. До нас очередь еще далеко.

19-ое    августа. Мы стоим, как цыгане, табором. Повозки, повозки и повозки, везде костры. Есть нечего, выдали знаменитую "керченскую" муку, из нее делаем "пышки" на морской воде; хорошо, солить не надо!

Сейчас грузят обозы. Лошадей берут всех, а повозки только казенного типа. Много подводчиков едут с нами, не решаются оставаться. А тем, которые пожелали остаться, вернули лошадей, и они поехали через мост на Гривенскую.

К вечеру опять донесся гром канонады. Снаряды рвутся беспрервано уже минут двадцать. После такой стрельбы, боюсь, и места не найдешь от нашего полка.

С позиции прискакал наш ординарец с донесением. Мы его окружили, расспрашиваем.

-        Там страшный суд! - махнул он рукой и опять ускакал.

МИеня подзывает пор.Яновский:

-        Сейчас же собирайтесь, поедете с Башлаевым па позицию.

Едем по старой дороге, за нами еще едет повозка с продуктами для полка. Позиция верстах в восемнадцати. Встречаем повозку с ранеными Алексеевцами.

-        Что там, на позиции? - спрашиваем. Машут безнадежно руками.

Мне начинает казаться, что нам с Кубани не выехать.

20-ое августа. Пишу в окопе. Вчера часов в 8 вечера прибыл сюда. За полчаса до моего прибытия наши отошли в новые окопы. Сейчас спокойно, но в окопах все сидят, боясь приподняться, так как красные в 200 шагах и тотчас-же "посадят на мушку". Правый фланг упирается в Протоку, у обрывистого берега. Левый фланг клином упирается в густой камыш и вязкое болото.

Часов в 12 дня наша батарея, стоящая в полуверсте за второй линией, открыла огонь. Красные начали отвечать. Их шрапнель рвется над окопами. Картечь с диким завыванием местами сметает бруствер. Наши приникли к земле. Потом красные начали бить на удар. У нас вдруг перебита линия. Иваницкий, собравшись с духом, выскочил из окопа. Я взял трубку. Линия не работает. Ах, вот заработала! Лезет обратно Иваницкий. Слава Богу, перебили всего в десяти шагах.

К вечеру все утихло. Кухня поздно ночью привезла обед и ужин разом. Обед не то, что на погрузке. Целый бык на 80 человек! Комары кусают, нет покоя.

21-ое _августа. Ночь спали по очереди с Иваницким. Проклятые комары искусали страшно. Сижу на дне окопа и украдкой срисовываю полк.Логвинова
 Сегодня в полдень была жаркая перестрелка, убито два офицера. Один из них приподнялся - вынимал что-то из кармана - и хлопнуло. Они, прикрытые шинелями, лежат в окопе.

Вечером со стороны красных понеслись крики:

- Завтра все будете у нас! -

-        Смерть белогвардейцам! - Раздавим гидру контр-революции! - отборная ругань и т.д. Слышалось пение, крики. Очевидно, там шло пьянство. У нас же было тихо - ни в звука.

"Но тих был наш бивак открытый!

А налево, в камышах, несколько человек роют могилу. Нужно хотя бы как-нибудь похоронить двух товарищей. Они уже начали разлагаться.

22-ое Августа. Часов в 8 утра вдруг совершенно неожиданно справа, из-за пПротоки, ухнуло орудие, и снаряды начали ложиться вдоль окопа. Красные, видно, ночью как-то переправили орудие на тот берег. Неужели исполняются их вчерашние угрозы: "Завтра будете все у нас!"?

Красные пошли в атаку. Полк.Логвинов, заменяющий командира полка, с утра у нас в 1-й линии. Он не выпускает из рук трубки.

-        Батарея! - кричит он. - Сосредоточьте огонь по левом берегу, отвлекайте их батарею!

-        Пулеметчики, на вас вся надежда! - кричал Логвинов на левый фланг, где наготове стояли четыре люиса.


- Оставьте аппарат! - махнул он мне и Иваницкому. Мы взяли винтовки и легли на бруствер.

Снаряды рвутся то впереди, то позади окопа, то падают в воду и подымают водяные столбы. Но всё внимание наше сосредоточено вперёд, где между кустами и деревьями спокойно идут на нас красные. Они идут кучами. До них шагов полтораста.

-        Батальон, - закричал Логвинов, - Пли!

Грянул залп из 80 винтовок и яростно зарокотали четыре люиса.

Боже мой, что получилось! Красные все пали на землю и, как раки, полезли в разные стороны. Многие кинулись в камыши, прямо в болото. Другие кидались в воду. Мы бешено стреляли, пулеметчики выпускали диск за диском. Уже красных и не было, а наши всё стреляли

-        Разрешите в атаку? - кричали офицеры Логвинову, вылезая из окопа.

-        Куда? Куда? - закричал он. - Назад!

Ночью наши лазили в разведку. Притащили одного красного, раненого в грудь. Он говорил, что у них перед наступлением все были уверены, что мы еще раньше покинули окопы.

Нас, телефонистов, 4 человека (я, Изаницкий, Башлаев и Солофиенко), дежурим в первой и второй линиях день и ночь, подменяя друг друга.

     Говорят, завтра кончается погрузка всех частей.

23-е августа. Десять часов вечера, пишу при свете горящего кабеля. Все уже спят - утомились. Ну и денёк был сегодня! С раннего утра красные буквально засыпали нас снарядами. У меня в ушах до сих пор стоит визг и треск от них. Не могу уснуть. Нам, телефонистам, пришлось особенно жарко. Как я остался жив, не знаю. Приходилось все время выскакивать из окопа и поправлять порванные линии.

Потом красные пошли в атаку, они покрыли всю поляну. У нас за рокотали пулемёты и открылась отчаянная стрельба. Пришло на помощь человек 30 с полк.Логвиновым из 2-й линии. Все лежали на бруствере и выпускали обойму за обоймой.

Красные, невзирая на потери, шли напролом. Одни падали, другие сзади лезли. Было жутко!

-        Почему батарея молчит? - кричит Логвинов в трубку. Батарея! Батарея! Черт возьми! - орал он, ругаясь. - Связь! - прохрипел он, бросая трубку.

-        Я, г-н полковник! - кричу я.

-        В одну минуту батарею дать!

Я хватил моток кабеля, запасной аппарат и, забыв про снаряды к пули, колбасой несусь по камышам. Батарея в тылу в версте. Прибегаю, батареи нет.

-        Где батарея? - кричу я солдату, который грузит повозку какими-то вещами.

-        Сейчас ушла на погрузку.

-        Как?.. Куда?.. Почему?...

-        Не знаю, - флегматично ответил солдат.

Я быстро включил аппарат в брошенную линию - работает!

-        Алексеевский полк! Батарея ушла на погрузку!

В ответ слышу такие ругательства, каких я никогда не ожидал от полк.Логвинова. Бегу обратно. Стрельба почему-то утихла. Какая-то зловещая тишина.

Смотрю - навстречу бегут наши, их всего человек 50.

-        Тра-та-та-та, - опять засвистели пули.

-        Полк, стой! - слышу голос Логвинова. Остановились и легли на поляне. Я присоединился к ним. Около часу перебегали назад, пока не влезли в свежие, для нас приготовленные окопы. Вечером из Ачуева прислали патронов, продуктов и два люиса.

Темно. Впереди стоит секрет. Все, прильнув к брустверу, спят, ведь устали страшно.

Иваницкий контужен, сидит и все время так странно мотает головой. Жалко нашего Башлаева. Его убило осколком гранаты. Он и другие убитые и раненые - человек 40-45 - лежат там... Их оставили там, когда покидали тот окоп. Бедняги - раненые! Но что наши могли сделать?...

24-од августа. Часов в шесть утра мы и вчерашний окоп, так как красные открыли такой огонь, что нельзя было выдержать.

Наш последний окоп невдалеке от моря, отсюда видна Ачуевская церковь и мост. Красные нас оставили в покое и бьют по мосту. Если его разобьют, мы погибли. Отсюда до места погрузки верст семь. Уже известно, что грузимся сегодня вечером. Набежали черные тучи. Поднимается ветер, море неспокойное. При ветре будет скверно грузиться.

Наши четыре люиса уже пошли через мост на ту сторону. Они будут обстреливать противника, когда мы будем отходить через мост. Уже отправили новых раненых на погрузку. Я сдал аппарат и кабель с ними. Мы остались с одними винтовками. Второй батальон - человек 30 - пошел на погрузку. Красные не стреляют; они, очевидно, отчаялись нас взять и ждут, когда мы сами уйдем. За 2-м батальоном на мост пошел 1-й батальон - осталась только офицерская рота, человек 18. Едва только батальон взошел на мост, как красные с криком ура вылетели из своих окопов. Они, вероятно, не предполагали, что часть нас еще осталась на том берегу.

-        Рота, пли! - крикнул капитан Осипенко, который остался старшим вместо Логвинова. Офицерская рота дала залп, другой. Красные отхлынули.

Наконец, поднялась Офицерская рота.

-        Не спеши! - кричит Осипенко. - Реже шаг!

-        Рядами, господа, рядами, - слышен голос Осипенко.

-        Через мост вольным шагом, не беги! Вторая полурота, стой. Пусть 1-ая пройдет!

Красные открыли яростный огонь. Пули защелкали по мосту. Двух человек уже понесли на руках. Наступила нкаша очередь. Мы, человек семь, быстро перебежали по мосту. Наши 4 люиса, захлебываясь, трещали по красным. Мост был обмотан соломой и облит керосином, два офицера стояли с паклей.

-        Не отрываться, господа, скорым шагом! - кричит сзади Осипенко,*) - ждать никого но будем.

Пулеметы наши все еще строчат. Над нами поют красные пули. Проходим Ачуевскую часовню, хутор - никого. Я оглянулся назад.


    *) Капитан Осипенко за оборону Протоки и за героически проведенное отступление был награжден прдоном Св.Николая Чудотворца (Ред.)


Мост был охвачен пламенем. Две лодки неслись вниз по течению, а остальные, разорвавшись на две части, колыхались у нашего берега.

Шел мелкий осенний дождь. М11ы шли по вязкому песку к месту погрузки. Несем по очереди раненых, тяжелые люисы. Проходим место, где был лагерь: сломанные повозки, следы от костров, какие-то пустые банки, бумажки. Не поживятся красные тут, напрасно они так рвутся сюда.

Я вспомнил нашу высадку на Кубани, какой был теплый солнечный день. А провожая нас, даже природа плакала.

Идём не особенно быстро, раненые просят не качать их здорово.

На море стоят два судна: один миноносец и рядом небольшой пароход "Амвросий". У берега небольшой катерок, он перевезет нас на пароход.

Первыми высадились и последними уходим. Приехало 3 батальона человек 800, а уезжает 2 батальона, человек 120. Человек 200 уехало раньше раненых.

Прощай, Кубань! Вероятно, навсегда!

[Игорь Устинов]

Спасибо за публикацию, мне знакомы эти материалы, которые я все уже читал и не только... А вот рисунки Александра Судоплатова в именно таком хорошем качестве, вижу впервые.

[elektronik]

ЗАДНЕПРОВСКАЯ ОПЕРАЦИЯ Из дневника Александра Судоплатова.

23-е сентября.. Сегодня прошли верст 35. Говорят, уже близко Днепр. Сзади нас движется обоз с понтонными лодками и мостом. Значит, будем переправляться через Днепр.

Поздно вечером вошли в с. Ускалка, оно на берегу Днепра. Приказано быть в хатах, но не ложиться. Баба-хозяйка предлагает сготовить галушки.

-        Да мы, - говорим, - скоро уйдем.

-        Успею, - говорит хозяйка. Минут через 20-30 уже готовы галушка с салом. Я удивился такей быстроте.

В полночь выступили. Спустились по крутому берегу к Днепру. Оказывается, с нами будет наступать отряд Махновцев, человек двадцать. Их атаман Бурлак, высокий представительный парень в синей бекеше, разговаривал с нашим командиром полка. Он знает местность, берется всё доставить для переправы и идти первым. Оказывается, ген.Врангель заключил с Махно союз. *) Не знаю, насколько прочен будет этот союз.

Бурлак уже достал три душегубки, обещает еще достать большую лодку, нам нужно сперва пересечь р.Конку, рукав Днепра, затем перейти остров Пидпильный, а потом узко переправляться через Днепр. На Пидпильнсм иногда бывает большевистская застава, поэтому наши держат себя осторожно. Наш 1-й батальон уже

*) У Белые в это время заняли ту часть Нозороссии, где в эти годы хозяйничал Махно. Было занято Гуляй-Поле, их столица. Махновцам пришлось опять столкнуться с Добровольцами, с которыми у них были старые счеты еще со времен Деникина: тогда они, подняв восстание в тылу у белых, ударили в спину нашим войскам, наступающим на Москву. На этот раз они почему-то проявили готовность быть союзниками белых. Правда, такой "альянс" продолжался недолго, и союзниками они оказались неверными. Как только белый фронт заколебался, они опять ударили в спину Добровольцам, надеясь, верно, вместе с красными пограбить и поживиться в Крыму (Б.П.).

а острове. Остров большой, верст 5 длины, версты 3 ширины, весь в дремучем лесу. Темно, хоть глаза выколи. Тихо, только трава шуршит под ногами. Идем по тропинке гуськом за нашим проводником-махновцем, идем уже около часу. Бот и Днепр, он не широкий, три четверти версты, если не меньше.

Будем сейчас переправляться через Днепр. Это будет наш третий десант в зтом году. Будет ли он удачней?

Всматриваемся в большевистский берег. Темная полоска леса. Может быть, они уже нас заметили.

Уже светало. 1-й батальон уже переправился.

24-ое сентября. _ Уже рассвело. Переправляется на ту сторону 2-й батальон. Я лежал у аппарата и держал у уха трубку. Вдруг кто-то крикнул:

-        Смотри, смотри! Всадник!

Действительно, на той стороне между кустами ехал всадник. Там раздалось несколько частых выстрелов и крики.

-        Ай-ай-ай!.. Го-го-го! - понеслось по плавням эхо. Мы лежим и не спускаем глаз с того берега. Может, наших захватили в плен?

Вот оттуда отчалила лодка. Едут двое наших, а посередине пленный. Оказалось, наши захватили заставу и одного конного ординарца.

-        Неужели вы ночью не замечали наших лодок? - спрашивали мы потом пленных.

-        Заметили еще вчера. Да мы думали, что это бабы едут с солью - отвечали они.

Дело в том, что большевики пропускали - за самогон и другие "хабары" - баб на другой берег. Бабы же пробирались в Крым, за солью. Эта соль и послужила нам на пользу!

     Батальоны уже оба на том берегу. На этом берегу только командир полка, его адъютант Дьяков и я с аппаратом.

-        Замечательные места здесь! - говорил командир полка, лежа под огромный пнем. - И знаете, эти места исторические. Здесь когда-то, на этом острове была Сечь. Может быть, еще под этим дубом сидел Тарас Бульба! - смеется командир.

     Нам отдан приказ, что мы отныне не Алексеевцы, а 36-й пехотный полк. Это для того, чтобы ввести красное командование в заблуждение. А вчера был в связи с этим курьезный случай. Еще утром обгоняет нас наш начальник дивизии, ген.Канцеров, и здоровается с нами. Канцеров очень любит здороваться.

-        Здорово, молодец! - кричит он нашему Ушакову (взятому нами в плен на Кубани).

-        Здравь желам, Ваш-дитство! - надрывается Ушаков.

-        Какой части, молодец?

-        З6-го пехотного полка, Ваш-дитство! - Генерал выпучил глаза.

-        Как З6-го, что это за полк? Первый раз слышу!

-        Ваше Превосходительство, - подошел пор.Лебедев, - согласно приказу...

-        Ах, да, да! - рассмеялся генерал. - Я и забыл!

Вообще,Канцеров большой чудак.

25-ое сентября. Сегодня утром мне было приказано идти в 1-й батальон. Он находится в плавнях, в нескольких верстах от берега.

Интересно, вчера было перехвачено донесение красных, что у них высадились белые З6-го пехотного полка. Значит, поверили!

     Догнал батальон. Я и Иваницкий стараемся не отставать от него. В руках у нас на шомполе громадный деревянный барабан с проводом. Мы разматываем линию следом.

Приказано не шуметь и двигаться вперед по возможности осторожно. Вдруг сзади - крики и шум. Что такое? Оглядываемся. К нам на помощь идут Махновцы.

-        Тише, тише! - говорим мы им. Не хотят и слушать. Шумят, галдят, форменная банда. Одеты - кто во что, у каждого по 2-3 бомбы и разные винтовки. Шумя и галдя, они обогнали нас. Их было человек 25. Спереди застучал пулемет.

Ура! - гаркнули Махновцы и бегом кинулись на него.

И взяли его. Стрельба утихла, красные разбежались.

     Впереди плотина, оттуда строчит пулемет. Махновцы без выстрела кинулись к плотине. Наши пошли вброд через какое-то болото и кинулись на пулемет с фланга. И этот пулемет наш!

О Махновцах все отзываются с восторгом.

  Вдруг топот. Оглядываемся. Летит на коне наш ординарец.

-        Мост готов! - радостно кричит он. - Сейчас переправляется артиллерия, а петом пойдет кавалерия.

Ура! Ура! Дело пойдет. Батальоны идут быстро, рвутся вперед. Мы уже не успеваем вести лилию за батальоном и отстаем. Спешим, но наверное отстали на версту. Нас трое: Иваницкий и Солофненко, потом подошли пор.Лебедев и Куприянов. Вдруг щелкнул револьверный выстрел. Не успели мы сообразить, в чем дело, как слева зашумели камыши и из них вылезли красные в своих серых шинелях без погон. Двое тащили станок "максима", а один пес ствол. Один из них в кожаной куртке и фуражке со звездой. У меня, Солофненко и Куприянова были винтовки, а у Лебедева и Иваницкого не было. Но красные тоже опешили, когда увидели английские шинели. Спас положение Иваницкий. Он, не размышляя ни секунды, подскочил к одному красноармейцу и выхватил у него винтовку.

-        Бросай оружие! - дико заорал он и приготовился стрелять. Я тоже взял на-изготовку и подскочил к Иваницкому. Тут случилось то, чего мы никак не ожидали. Передние красноармейцы оторопели от неожиданности, а задние шарахнулись в сторону. Двое, тянувшие станок пулемета, бросили его и удрали. Человек 15 осталось стоять на месте. Винтовки и пулемет лежали на земле.

-        Отойдите в сторону! - скомандовал пор.Лебедев. Они повиновались. Лебедев бурчит: "Всегда, надо иметь при себе винтовку и патроны! "

Мне приказано сопровождать пленных в тыл. Иду за ними и, не замечая того, напевало мотив "Интернационала"; он что-то лезет мне последние дни все время в голову.

-        Разве и у вас его поют?! - обернулся один пленный.

-        Да, бывает, - спохватился я.

Расспрашиваю пленных. Оказывается, их в плавнях бродит несколько рот, на одну из них мы и натолкнулись.

     Идут орудия, обозы, дымящиеся кухни, радиотелеграф.

Прибыл командир корпуса ген.Скалон.... Кочевали в плавнях.

26-ое_ сентября В 5 утра, двинулись. С нами ген.Канцеров и ген.Скалон. Они лично руководят операцией.

К вечеру подошли к какой-то речке. На той стороне ее большое село Покровское, на горе церковь, около того берега стоит паром. Только наши сунулись, посыпались пули, затрещали пулеметы. Наш берег низменный, песчаный, а противоположный - высокий. Им оттуда хорошо видно. В 100 шагах от берега лес и кусты. Мы лежим в кустах, а песок впереди буквально кипит под пулями. Ген.Канцеров с нами. Он кричит, вызывает охотников добежать до берега по песку и окопаться в песке.

-        Кто хочет, - кричит он, - серебряный или деревянный крест получить?

Но никто не решается. Берег прямо поливается пулями. Все лежат, не шевелятся. Пулеметы наши пускают ленту за лентой. Около них целые горы дымящихся патронов.

-        Никто не хочет?! - кричит Канцеров. - Эх, вы!... Придется мне старику... Господи, благослови!

Он перекрестился и, выскочив из-за кустов, пригибаясь, побежал по песку. Пыль подымалась вокруг него от падающих пуль. Все ожидали, что старик упадет мертвый. Но нет - добежал до берега, упал и начал руками нагребать перед собой кучу песку. Немного зарывшись, он обернулся и стал пальцем манить нас. Двое сразу побежали к нему, один упал раненый. Еще один вскочил, и вдруг весь батальон побежал к берегу. Несколько человек не добежали, остались лежать здесь навеки... Канцеров хохочет, указывает на свой сапог. Пуля разворотила каблук, не задев ноги.

Лежим на берегу, нагребли впереди себя песку. Красные немилосердно обстреливают. Только поздно вечером утихла стрельба. Ночью пришла весть, что Корниловцы заняли Никополь.

27-ое    сентября. Перестрелка с утра стоит адская. Около пулемётов такие кучи гильз, что едва виден сам пулемет. Красные бьют с горы, из-за заборов, а один стреляет, сидя на пароме. Но скоро перестал, наверное, ранен.

Наша конная разведка переправилась левее через речку и начала обходить Покровское с фланга. 2-й батальон пошел вброд левее деревни. Красные побежали.

Два крестьянина гонят сюда паром. На пароме сидит стрелявший в нас красноармеец. Это тяжело раненый китаец.

-        Ходя! Ходя! - зовем мы его. Молчит, только сопит.

Покровское хорошее село. Украинские хаты, вишневые сады. Жители поразились, когда мы сказали, что Махно с нами в союзе. Они все махновцы. Удивляются, что у нас есть соль, табак, спички. У них этого давно нет.

     Едет ген.Скалон. Увидев нас, остановился:

-        Алексеевцы?

-        Так точно, Ваше Превосходительство!

-        Спасибо, Алексеевцы! Будете тепрь отдыхать!

Наш полк остается в Покровском. Нас сменяет б-ая дивизия.

28-ое_снтября. Сегодня с утра полк ушел на позиции (отдых остался на словах), а мы часов до 11-ти сматывали линии. Пообедали и поехали к полку. Народ хороший. Накормили борщом, жареным картофелем с курятиной, молочной лапшой. Мы хозяина угостили табаком.

29-oe сентября. Мы наступаем на село Мариинское, которое верстах в шести виднеется на горизонте. Пока лежу в штабе полка, но, кажется, придется идти в цепь, там не хватает людей. От нечего делать срисовал горку, которую долго защищали красные, но наши, наконец, ее взяли. Она вся осыпается шрапнелью. Наши батареи стоят в поле и жарят беспрерывно.

Из штаба пор. Яновский приказывает мне взять катушку кабеля и идти в 1-й батальон. Идти туда небезопасно. Приходится перебегать от кустика к кустику. Наконец, вот и цепь. Лежит полк.Логвинов, а рядом наш пор.Аболишников, с аппаратом.

-        Цепь вста-ать!

Выключаем аппарат и разматываем катушку.

-        Бум!-Бух! - разорвался снаряд. Одновременно застучал пулемет.

-        Ло-жись!

Вышло, что легли как раз на бугорке. Видно, как за дорогой, на опушке леса, тачанка красных строчит из пулемета.

-        Цепь впере-ед!

-        Ох, ранен! - вскрикнул рядом пор.Аболишников и уткнулся лицом в землю.

-        Можете ползти? - кричит Логвинов поручику. Поручик поднял желтое лицо, глаза у него стали какие-то бессмысленные, он ранен в живот.

-        Цепь впере-ед!

-        Г-н поручик! - кричу я Аболишникову. - Можете ползти? Ответьте, а то я снимаю аппарат.

-        Передайте... Носилки! - прохрипел он.

-        Телефон, не отставать! - кричит Логвинов.

Я крикнул в трубку о носилках, выключил аппарат и, пригибаясь, побежал догонять цепь.

     Уже часа 4 дня. Слева наши роты выбили красных из окопов и пошли на "ура!" Мы тоже поднялись. Ура! Ура-а!

Красные бросились наутек. Батальон с командиром помчался вперед. Красные шпарят через огороды, заборы, плетни. Валяются винтовки, сумки, ботинки, которые они сбрасывали, чтобы легче было бежать

Забегаю в одну хату напиться воды. Мужик выносит кувшин воды.

-        Кавалерию треба... Кавалерию треба! - возбужденно шепчет он, хватая меня за рукав. - Кавалерию на них, сучих сынив! Хиба пишки их догонишь?!

Перед вечером сматываю линию. В поле масса валяется убитых. Деревенские бабы бродят по полю и снимают с убитых ботинки, одежду. До чего дошел народ!

Ночью получен приказ: Алексеевцам опять идти в Покровское.

30-ое сентября. Подошли к какому-то железнодорожному мосту. Рядом паром. Полк медленно переправляется. Целый день проторчали у парома. Смотрю - наша Алексеевская батарея устанавливает орудие куда-то назад и берет прицел. Что такое опять? Говорят, что в тылу замечена какая-то конница. Вечно у нас так! Идем в одном направлении, а сзади, в тылу у нас опять красные! Нас всегда чересчур мало! Вот и мечемся!

Наконец, поздно вечером переправились на пароме. Задымили кухни. Неприятельский бронепоезд издали открыл по ним огонь.

Под утро пришли в Мариинское.

1-ое октября. Покров Пресвятой Богородицы.

Наступаем от Мариинского на запад. Бабиев должен пойти в глубокий обход. Красных не слышно. Наконец, завязывается бой. Канцеров все торопит и торопит нас.

-        Бабиев, - говорит, - уже пошел!

Потом вдруг приказ - не спешить. Что такое? Бабиев почему-то не наступает, вертится на месте. Что за причина? *)


*) Как раз в это время случайным снарядом был убит ген.Бабиев. Бабиевцы, потеряв своего любимого вождя, потеряли веру в себя и в момент решающей атаки дрогнули и начали наступать (Б.П.).


Наши цепи лежат на месте.

Пор.Яновский прислал нам, телефонистам, смену. Нам приказано идти в тыл, в обоз 2-го разряда. Идем через Мариинское, там храмовой праздник. Бабы сидят на "призбах", лущат семечки.

Вот и обоз 2-го разряда. Повозки, мастерские, пулеметные линейки. Стоят только что пригнанные пленные красноармейцы.

     - Tax, тах! - защелкали в лесу винтовочные выстрелы.

Смотрю - несколько всадников мчатся меж кустами.

Повозки наши, напуганные неожиданностью, рванули, как бешеные. На ходу все цепляются за них, я тоже. С повозок сбрасывают то, что две минуты тому назад накладывали     Кавалеристы уже близко. Они изредка стреляют. Но они больше охотятся за самими повозками, роются в мешках около подвод. Это нас спасает.

     Выбегаем на поляну. Вот и речка. На другой стороне речки уже огороды с.Покровского. Стоит несколько лодок и ходит казак. Переправились.

В Покровском тоже храмовой праздник. Улицы полны принаряженного народа. Ген.Цыганок, командир Пластунского полка, стоял на улице с целым штабом. Вышли, встревоженные начавшейся стрельбой. Казак ведет нас к ним. Я без фуражки, потерял по дороге, Рамблевский (тоже один из наших телефонистов) босой.

-        Что такое? - спрашивает ген.Цыганок.

-        Вот прибегли! - доложил казак.

Я доложил все по порядку. Он встревожился.

-        Батальон пластунов немедленно в плавни, на перекресток, где дороги сходятся! - приказал генерал.

     Обозы все идут и идут. Пыль столбом. А парни и девки, разряженные, гуляют по улице, у людей праздник...

Потеряв своих, иду дальше. Попросился к казакам на пулеметную линейку. Часов в 11 ночи прибыли к берегу Днепра. Обоз у моста скопился во много рядов. Пропускают медленно в очередь    Иду по

мосту, он дрожит и лодки качаются. Понтонеры сидят в лодках с фонариками и вычерпывают воду. Здесь неделю тому назад мы переезжали Днепр на душегубках, а теперь... Какое тогда было настроение. И какое теперь...

     В Ушкалке на улицах обозы, горят костры. Бабиевцы с конями стоят на площади и греются у костров. Тут и Уманцы, Шкуринцы, Корниловцы, Черкасцы. Кони их жуют солому. Я подсел к одному костру. Хорошо, тепло!

2-    ое.    октября. Проснулся на площади. Казаков уже не_было, я один спал на* груде потухшего пепла. Пошел искать своих. Нашел пор. Яновского. Подошли Васильев, Солофиенко, Головин. А Иваницкого нет - он пропал там. Лежим в хате на соломе и делимся впечатлениями. Вспоминаем, как на наш обоз налетела конница. Это было часов в 12 дня, а полк, как мы потом узнали, стоял на позиции до 4-х часов и ничего не знал, что делалось в тылу. Как всегда, отличился полк. Логвинов. Он остановил свой батальон и отбивался залпами до темноты, прикрывая отход полка в плавни.

     Эта конница красных, говорят, пришла с Польского фронта.

Поляки будто бы помирились с Советами. Здесь конница Буденного, Гая, Червонное казачество, Огненная дивизия. Большинство донцы. Они будто бы кричали: "Станичники, куда бежите?"

     Стучит пулемет. Я вышел во двор. Двор наш над обрывом у Днепра. Он внизу, как на ладони. Мост уже убрали. На том берегу сидят трое наших и машут руками. Один бросился в воду и плывет, а двое сидят. Может быть, там Иваницкий. Слева из-за кустов к ним приближаются красные всадники. С нашего берега застучал пулемет. Всадники исчезли в кустах.

Эх, лодку бы им!...

3-ье    октября. Вчера выступили в направлении на северо-восток. Ночевали в немецкой колонии. Мы сейчас переведены в 6-ую дивизию. Говорят, красные прорвали фронт в Каховке. Заняли Ново-Алексеевку и отрезали нас от Крыма. Обстановка неважная. Да и у меня настроение грустное, или это в связи с осенней погодой. Не видно конца. Мы мечемся в разные стороны, и нас везде сжимает красная лавина. Как бы мы не задушились здесь.

Иваницкого нет, Башлаев убит, Борька Павлов отправлен в кадетский корпус, как "малолетний". Сколько было друзей, остался я один. Теперь новые появились, и опять я один. Поручик Яновский и Солофнепко сегодня уехали в Севастополь в командировку за аппаратами.

"И скучно, и грустно". Начинается осень.



ПЕРВОПРОХОДНИК № 21 Октябрь 1974 г.

[elektronik]

Алексеевцы

[Игорь Устинов]

В конце предыдущего поста над фото "Алексеевцы" написан источник, откуда взяты мемуары, это журнал "Первопоходник", но подписано "ПЕРВОПРОХОДНИК № 21 Октябрь 1974 г."
Вынужден поэтому внести уточнение:

  1-й Кубанский ("Ледяной") поход имеет принципиально название "ЛЕДЯНОЙ", а не "ледовый", и назван так самими белогвардейцами-первопоходниками (но, никак не "первопРоходниками") в силу тех неблагоприятных погодных условий в которых он проходил - снег, мороз, дождь со снегом, лед, обледенение одежды, всего, что было с ними в этом походе... Возникло впервые это название во время взятия станицы Ново-Дмитриевской, когда авангарду колонны похода пришлось вброд, ночью, под проливным дождем со снегом и перекрестным пулеметным огнем, форсировать реку и брать с ходу, не останавливаясь на подготовку к бою, эту станицу.
Читайте про это в 3-м томе белых мемуаров серии "РОССИЯ Забытая и Неизвестная" - ""1-й Кубанский "Ледяной" поход"" под редакцией С.В. Волкова.

[Игорь Устинов]

Алексеевский пехотный (партизанский) полк
Краткая история
   
                                      В битвах полк наш не робел... (Солдатск. песня)

    В конце февраля 1917 г. под давлением общественных деятелей и
старших чинов Армии Государь  Император отрекся от престола. Когда
Временное Правительство, не сумев удержать власть, уступило ее
большевикам, ген. Алексеев в это время находился на Дону, где и начал
формировать вооруженные дружины для борьбы с большевиками. Формировать
было очень тяжело: приходилось вести бои с большевиками, оказывать
помощь ген. Каледину. Денег не было, жалования не получали.
    Когда выяснилось, что оставаться на Дону дольше невозможно, ген.
Корнилов по соглашению с ген. Алексеевым решил выступить в поход.
Выступило около 4 тысяч человек. В станице Ольгинской ген. Корнилов
приступил к реорганизации Добровольческой Армии. Из мелких
партизанских отрядов был сформирован Партизанский полк (впоследствии
назван Алексеевским) под командой ген. Богаевского. До Егорлыкской  -
88 верст - шли с боями 6 дней; грязь была непролазная; многие шли
босыми. В Мечетинской ген. Корнилов решил идти на Кубань. Партизаны,
несмотря на то, что большинство было из донцов и командовал ими
донской генерал, не изменили Корнилову и пошли с ним на Кубань. Шли с
боями через Лежанку, Тихорецкую, Сосыку, Старо- и Ново-Леушковскую,
Ираклиевскую и 1 марта подошли к ст. Березанской. С большими боями и
большими потерями полк овладел Выселками. Участвовал в обхвате с
запада ст. Кореневской. Устойчиво выполнил свои задачи под Усть-Лабой
- сдержал большевиков. 15 марта начался Ледяной поход. Люди, лошади и
все покрывалось ледяной корой.
    После соединения с ген. Покровским  полк принял ген. Казанович, а
ген. Богаевский получил 2-ую отд. бригаду, в которую входил и
Партизанский полк.
    Участвовал во взятии Георгие-Афипской, а 28 марта полк под
командой ген. Казановича вошел в Екатеринодар и дошел до Сенной
площади.  Город был в руках большевиков, и только благодаря
распорядительности генерала Казановича полк благополучно выбрался из
большевицкого окружения. В этих боях были ранены ген. Казанович и
полк. Писарев.
    После смерти ген. Корнилова полк вместе с Добровольческой Армией
двинулся на Север, проходя с боями Екатерининскую, Старо и
Ново-Васильковскую, Медведевскую, Дядьковскую, Журавскую, Хоперские
Хутора, Успенскую и Белую-Глину. 19 апреля Лежанку и
Гуляй-Борисовку. 26 апреля занял с боями Ново-Леушковскую, 30 апреля
полк стал на отдых  в ст. Мечетинской. Полк пробыл в походе 80дней.
Прошел 1500 вер. в непрерывных боях.
    12 июня полк уже принимает участие в атаке Торговой, 19-го в
занятии Богородицкой, 23-го Белой-Глины. 3-го июля в атаке
Кавказской группы большевиков. Полком командует полковник Писарев.
Потом Тифлисская, Кореневская и содействие при взятии Екатеринодара.
Уход в Ставропольскую губ. и первый бой прямо при высадке из вагонов.
Наступление в тыл Армавирской группы. 2 сент. взятие стан.
Невымолинской. До ноября упорные бои в районе Ново-Марьевки.
    После смерти ген. Алексеева полк получил наименование
Партизанского генерала Алексеева пехотного полка. Временно полк был на
берегу Черного  моря. Оттуда принял участие в общем наступлении на Москву.
    Отступил полк, влив в себя Гренадерскую дивизию, через
Новороссийск в Керчь, где в составе 52-го Виленского генерала
Алексеева полка нес охрану по побережью Азовского моря.
    1-го авг. 1920 полк, выделившись из Виленского полка, под
командой полк. Бузуна высадился на Кубани вблизи Ахтарской-Приморской,
а 2-го уже участвовал в боях во время всей этой операции. После
возвращения обратно в Крым полк был послан за Днепр, а оттуда в
направлении к г. Александровску. Далее идет Галлиполи, Болгария и
рассеяние по всему миру. В Галлиполи из части алексеевцев, вышедшей из
России, и пехотных частей 13, 34, 6 и 7 пех. дивизий, Симферопольского
коннаго дивизиона (бывшего 1-го Коннаго полка). Гвардейская  пехота
составила 3-й баталион и выделилась из полка перед переездом в
Болгарию. Полком командовали: генер. Богаевский, ген. Казанович, ген.
Писарев, полк. кн. Гагарин, полк. Бузун (одного командира полка я
сознательно пропускаю). Генер. Писарев до сих пор поддерживает
связь с полком. В  настоящее время полком командует генерал М.М.
Зинкевич, много работающий на спайку тех, кому дорог полк. Алексеевцы,
помните, что Вами и всей Добр. дивизией начинается новая история
дорогой нам Родины - России.
                                                                                           Полковник Кривошей.
  Часовой. «Иллюстрированный военный журнал-памятка: Орган связи русского воинства за рубежом»
 №  43  Париж, 15 ноября 1930. С. 14

                                                    *****

  AЛЕКСЕЕВСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК

                                  Милостивый государь,
                                  Господинь Редакторь.

   В № 43 вашего журнала в статье "Краткая История Алексеевского пех. полка" полк. Кривошей, указывая части, которыми был пополнен Алексеевский пех. п. в Галлиполи, повидимому был неточно осведомлен относительно 1-го Кон. полка.
   Полк. Кривошей пишет, что в состав Алекс. полка вошел Симферопольский кон. дивизион (бывш. 1-й Конн. полк).
   В действительности, 1-й Конн. Офицерский полк был сформирован по окончании 1-го Кубанского похода из 2-х Конных Дивизионов полк. Гершельмана и полк. Глазенапа и ничего общего с Симферопольским конн. дивизионом никогда не имел.
   2-й Куб. поход и дальнейшую боевую службу до взятия Курска 1-й Конн. Оф. полк действовал самостоятельным полком, доходившим, с формированиями старых кавалерийских полков до 12-ти эскадронного состава.
   В Орловской губ. (1919 г.) вместе с полком 10-й Кав. дивизии составил 1-ю бригаду 10-й Кав. дивизии.
   Этой бригадой вначале командовал ген.-м. -вичь. За лихие действия этой бригады п. Барбович был произведен в чин ген.-м.
   Дальнейшую свою службу до сентября м-ца 1920 г. нес в составе 1-й кав. див. По прибытии в Галлиполи, полк, как имеющий одного шефа с Алекс. пех. п. был придан к этому последнему, как Конный Дивизион и в него влиты остатки Симферопольского и Виленского Конных Дивизионов.
                                                                                                                                                                                                                           Корнет Полторацкий.  Тунис.

[Игорь Устинов]

Памяти Б.В. Прянишникова
[attachment=1]
19 июля 2002 года в Силвер Спринг (Мэриленд, США) скончался, не дожив всего два дня до своего столетия, казак Б.В. Прянишников - Георгиевский кавалер, основатель и первый редактор журнала “Посев”.

Борис Витальевич происходил из потомственных дворян области Войска Донского станицы Новочеркасской. Он родился 21 июля 1902 г. в семье офицера, ставшего к февралю 1917 г. полковником и командиром 4-го Донского запасного полка.
Уже в ноябре-декабре 1917 г. 15-летний кадет, пятиклассник Донского кадетского корпуса Борис Прянишников принял участие в первых боях с большевиками. Летом 1918 г. он поступил добровольцем в Партизанский пеший казачий полк (впоследствии Алексеевский), с которым прошел весь 2-й Кубанский поход, был награжден Георгиевской медалью IV степени.
Учеба в Донском кадетском корпусе, дважды тиф, Атаманское военное училище, эвакуация в Крым, семь месяцев боев... В августе 1920 г. Прянишников был ранен, но остался в строю, награжден Георгиевским крестом IV степени. После эвакуации - Лемнос, Болгария... 12 июля 1922 г. в Ямболе - производство в первый офицерский чин.
В мае 1925 г. Борис Витальевич перебрался во Францию, в Лион. В феврале 1933 г. вступил в Национальный Союз Русской Молодежи (НСНП, затем НТС - Народно-Трудовой Союз), стал членом правления Лионской организации, с 1936 г. печатается в союзной газете “За Россию”. В 1936-37 гг. активно участвует в создании Общества друзей Национальной России, созданного для мобилизации общественного мнения на борьбу с советским коммунизмом.
В начале 1938 г. по заданию НТСНП Б.Прянишников переезжает в Германию, где участвует в создании подпольного издательства “Льдина”, выпускавшего материалы для распространения в СССР. В ноябре 1939 г. перебирается в Белград, став помощником редактора “За Россию”.
В июле 1940 г. руководство НТС направило Прянишникова в Бухарест для подпольной работы на “Льдине-2”. На сей раз под руководством Г.С.Околовича было организовано нe только подпольное издательство, но и передовой командный пункт, занимавшийся переброской членов НТС в СССР.
Удалось даже выпустить 3 номера журнала “Oгни”, заменившего закрытую властями Югославии “За Россию” (и, в свою очередь, тоже закрытого).
С началом советско-германской войны “Льдина-2” утратила свое значение, и в августе 1942 г. Прянишников отправился в Берлин. Работая корректором в газете “Новое слово”, он принял деятельное участие в работе берлинского подполья НТС. В 1944 г. вступил в Комитет Освобождения Народов России, став членом редколлегии газеты “Воля Народа”. В феврале 1945 г. Прянишников по заданию КОНР перебирается в Гамбург, чтобы ходатайствовать перед союзниками о невыдаче бывших подсоветских людей Сталину.
В августе 1945 г. в беженском лагере Менхегоф Прянишников зарегистрировал еженедельник “Посев” (став под псевдонимом Б.Серафимов его главным редактором). Первый номер вышел 11 ноября. “Посев” выходил до 31 октября 1946 г, когда возникла проблема перерегистрации в американской администрации. После странствий по Германии супруги Прянишниковы поселились в Регенсбурге, где Борис Витальевич издает газету “Эхо” Регенсбургского отделения НТС.
В августе 1949 г. - переезд в США. До сентября 1951 г. Б.В.Прянишников был председателем Северо-Американского отдела НТС, оставив этот пост по болезни. В 1954 г. он вместе с рядом членов Нью-Йоркского отделения НТС вышел из Союза и некоторое время печатал на ротаторе “Трибуну свободных солидаристов”.

В 1968 г. деятельность этой организации окончательно прекратилась, и раскрылся талант Прянишникова как писателя. В 1979 г. в США выходит его книга “Незримая паутина”, описывающая действия ОГПУ-НКВД против русской эмиграции (в 1992 г. переиздана в России), а в 1986 г. вторая книга - “Новопоколенцы”, в которой приведены интересные факты из ранней истории НТС. В середине 90-х годов Борис Витальевич передал свой архив в ГАРФ.

Талантливый и мужественный человек, верный сын России, донской казак Борис Витальевич Прянишников навсегда останется в нашей памяти!                                                         А. Штамм, гл. редактор журнала “Посев”

Борис Прянишников
С ПАРТИЗАНСКИМ АЛЕКСЕЕВСКИМ ПОЛКОМ во 2-м Кубанском походе

   1918 год. Россия охвачена пламенем братоубийственной войны. Мой родной Дон, подняв восстание против большевиков, стал колыбелью контр-революции, базой противобольшевистских сил. В освобожденном Новочеркасске тогда велась лихорадочная работа по организации и вооружению Донской армии. На фронте ежедневно происходили кровавые схватки. Донцы шаг за шагом продвигались на север и восток Области Войска Донского, очищая край от красных.
   В это время в Задонье, в Мечетинской, Кагальницкой и Егорлыцкой станицах отдыхала и готовилась ко Второму Кубанскому походу маленькая героическая Добровольческая армия генерала Деникина.
   В эти дни я был объят единственной мыслью: как бы послужить делу спасения России от большевиков? Мои родные и слышать не хотели о моем поступлении в ряды борцов с большевиками. Пришлось принять решение против их воли. Был яркий солнечный день, такой, каких бывает немало в июне. Не говоря ни слова родным, в этот день я вышел из родительского дома и отправился на сборный пункт, где формировался обоз, везший снаряды и патроны для Добровольческой армии. С этим обозом я прибыл в Мечетинскую, где в то время находились штаб и большая часть Добровольческой армии.
   Я намеревался поступить в Дроздовский стрелковый полк, который спас мой родной Новочеркасск от нового вторжения большевиков в критический момент казачьего восстания, охватившего весной 1918 года низовья Дона. Но бывший со мной случайный спутник-доброволец сказал мне: "Ведь вы - казак, вам нужно поступать в Партизанский пеший казачий полк". И я последовал его совету.
   В штабе полка, где я подписал обязательство добровольца, меня представили командиру полка. К моему большому удивлению, им оказался полковник Петр Константинович Писарев. Взглянув на меня, Писарев спросил:
   - А ты не сын Виталия Яковлевича?
   Этот вопрос меня встревожил. Я ответил:
   - Так точно, господин полковник!
   И тут я вспомнил, что Петр Константинович и мой отец были сослуживцами и приятелями по 5-му Донскому казачьем полку. "Ну вот сейчас вернет меня домой!" - мелькнуло у меня в мозгу.
   - Сколько тебе лет?
   Хотя мне небыло полных шестнадцати, я, не моргнув глазом, ответил:
   -Восемнадцать.
   Недоверчиво покачав головой, Писарев сказал:
   - Ладно. Если ты такой рослый и крепкий, то иди во второй батальон к капитану Бузуну. Он найдет тебе место.
   И так кадет 6-го класса Донского Кадетского корпуса начал свои летние каникулы в рядах славного Партизанского, впоследствии Алексеевского пехотного полка. Капитан Бузун определил меня в молодежный своего батальона. Во взводе было примерно 20 человек, командовал им высокий, стройный поручик, имени которого не помню. При взводе была тачанка с пулеметом Максима.
   До выхода в поход оставались считанные дни. За это время я успел познакомиться со своими молодыми однополчанами. Были они сплошь - учащаяся молодежь из разных мест России. Юнкер Терещенко - из Киевской школы прапорщиков, которую он не успел закончить вследствие захвата власти большевиков; вольноопределяющийся Шевчук, кажется, из Полтавщины; два армянина из Нахичевани. И другие, имен которых память не сохранила. Все мы быстро сдружились, и к моменту выступления в поход взвод был сколоченной, маленькой, но надежной силой.
   9/22 июня 1918 года Добровольческая армия начала свой Второй Кубанский поход. Наша 2-я пехотная дивизия  под командованием ген. А.А. Боровского была тогда в следующем составе: Корниловский Ударный полк, Партизанский пеший казачий полк, 4-й Сводно-Кубанский конный полк, Улагаевский батальон, Корниловская батарея (6 или 8 трехдюймовых пушек), Корниловская Инженерная рота. Самым сильным был Корниловский полк, в нашем же двухбатальонном шестисотенном полку насчитывалось 600 добровольцев и взвод конной разведки. Всего в дивизии было три тысячи штыков и сабель.

                                                         Первые бои.
   В ночь с 22 на 23 июня Добровольческая армия двинулась из Егорлыкской по направлению к узловой станции Торговая. 24 июня наша дивизия заняла без боя заняла село Лопанку. Село было опустевшим - под влиянием большевистской пропаганды почти все жители покинули село и ушли с красными.
   Ранним утром Корниловский и Партизанский полки выступили из Лопанки и подошли к селу Крученая Глина, занятому красными. Начался первый бой, закончившийся стремительной атакой. Красные поспешно отступили, оставив на поле убитых и раненых. После привала оба полка двинулись на Торговую. В послеобеденные часы полки подошли вплотную к Торговой. Главный удар наносил Корниловский полк, а наш полк обеспечивал его наступление охватом левого фланга красных. Как и под Крученой Глиной, так и здесь красные не оказали серьезного сопротивления. Не выдержав атаки, они бежали.
   Взятие Торговой было первым крупным успехом Добровольческой армии: были захвачены пленные, пушки, снаряды и большие интендантские запасы. Взятие Торговой имело и большое стратегическое значение: перерезав железную дорогу Царицын-Новороссийск, Добровольческая армия прервала связь Северо-Кавказской армии красных с центральной Россией. Первые успехи вселили в наши сердца несокрушимую веру в окончательную победу над большевиками. Хотя мы знали, что численно и вооружением красные превосходили нас в несколько раз, тем не менее считали, что врага бьют не числом, а умением. А в эти дни умения было на редкость много.

                                                           Песчанокопская.
   После взятия Торговой и Великокняжеской Добровольческая армия начала поворот на Тихорецкую, в тыл группе Сорокина, занимавшей позиции у Батайска и к западу от железной дороги Батайск-Торговая.
   Это движение вначале вылилось в ряд фронтальных боев, тяжелых и кровопролитных. Партизанскому полку пришлось вынести напряженный двухдневный бой за Песчанокопскую. Рано утром 2 июля наш полк выступил из Крученой Балки. День был жаркий, солнце немилосердно жгло, мучила жажда. Оба батальона развернулись на широком, даже слишком широком для 600 человек фронте. С большим трудом, под сильным огнем красных из многочисленной группы Калнина, полк медленно продвигался по открытой равнине. Наступление полка поддерживали две пушки Корниловской батареи. Слева от нашего полка, на расстоянии зрительной связи, находился Улагаевский батальон, обеспечивавший наш фланг. А на этом фланге - наш молодежный взвод с пулеметной тачанкой.
   Солнце склонялось к западу, когда полк подошел на расстояние одной версты до Песчанокопской. На окраине этого большого села закрепились красные, обильно снабженные пулеметами и поддерживаемые огнем десятка орудий.
   Стало смеркаться, когда полковник Писарев отдал приказ атаковать село. Первый батальон ударил во фланг противника, наш второй - в лоб. И тут оправдались сказанные генералом Деникиным слова: "Полк - несравненный таран для ударов". Атака была стремительной, хотя от огня красных мы несли чувствительные потери. Со стоном упал молодой доброволец. Я задержался на несколько минут, перевязывая его рану. А за это время цепь батальона продвинулась вперед и, полуоборотом вправо, стала примыкать к левому флангу 1-го батальона. Ушел вперед и мой взвод. В сумерках я быстро догнал цепь. Но, присмотревшись к ней, увидел, что она была слишком густая и на нашу непохожая. Это были не наши, а отступавшие красные. Взволнованный неожиданным открытием, я сперва остановился, а затем повернул назад, провожаемый выстрелами отступавших красных.
   Наступила полная темнота. Ориентируясь по звездам, я шел примерно в том направлении, где можно было найти своих. Вдруг раздался грозный окрик: "Стой! Кто идет?" Голос показался знакомым, и я ответил: "Свои". Подойдя ближе, увидел поручика, командира нашего взвода, и остатки взвода, залегшие полукругом, с пулеметной тачанкой в центре. Оказалось, что в темноте наш взвод оторвался от батальона и поручик, не зная складывавшейся обстановки, приказал взводу залечь в открытом поле. Я рассказал поручику о только что виденном и пережитом. Я считал, что красные отошли от Песчанокопской, но полной уверенности в этом не было.
   В это время на окраине села, примерно там, где у меня произошла неожиданная встреча с красными, пылал пожар. Немного подумав, поручик отправил юнкера Терещенко и меня на разведку в этом направлении. Осторожно двигаясь, часто приседая, чтобы лучше рассмотреть лежавшую перед нами местность, мы минут через двадцать пять добрались до удобного укрытия по соседству с пожаром. Вблизи ходили вооруженные люди. По их говору и повадкам мы определили, что это были свои. Осмелев, мы вышли из укрытия и натолкнулись на командира своего батальона. Часть села была занята нашим батальоном, и капитан Бузун обрадовался, узнав о том, что взвод наш цел. Он приказал нам немедленно привести в село наш взвод на ночлег.
   Было 11 часов ночи, когда мы, усталые от напряженного боя, замертво свалились на землю и заснули глубоким сном.
   Спать пришлось недолго. В третьем часу утра 3-го июля наш полк был поднят по тревоге. Брезжил июльский рассвет. Где-то недалеко завязалась оживленная перестрелка, сердито застучал пулемет.
   Выяснилось, что красные ночью проникли в наше расположение и окружили полк с трех сторон. Положение создалось критическое. И в эту минуту каждый Партизан ощутил, что во главе полка стоял доблестный, хладнокровный, храбрый и волевой командир. Верхом на гнедом коне, представляя заманчивую для противника мишень, полковник Писарев нанес короткие контр-удары по вражеским клещам и вывел полк из окружения. Выбравшись из села на степной простор, полк занял оборонительные позиции в одной- двух верстах от Песчанокопской, примерно там, где накануне он занимал исходное положение перед вечерней атакой. Красные вели вялое наступление, поддерживавшееся довольно сильным артиллерийским огнем. К счастью, меткостью красные артиллеристы не отличались, и на их снаряды мы внимания не обращали. Гораздо чувствительнее были потери от пулеметного и ружейного огня.
   В течении первой половины дня, под давлением превосходства сил, наш полк медленно подавался назад. Но после полудня к флангам полка подошли другие части Добровольческой армии и полк вновь перешел в наступление. Атака была решительной, и к вечеру Песчанокопская была окончательно взята и закреплена. Потерпев поражение, красные отошли в район Белой Глины.
   Двухдневные бои обошлись полку дорого: убитыми и ранеными выбыло около 300 офицеров и Партизан.
   Под предлогом смертельной угрозы со стороны белых красным удалось увести с собой почти все население Песчанокопской. Все же остались кое-какие аборигены, от которых мы узнали много интересного о деятельности большевиков. Священник одного из двух больших приходов - обе церкви были каменные в этом богатом селе Ставропольщины - рассказывал нам о начинавшихся уже тогда непристойных выходках красных против религии. Впрочем, эти выходки вызвали неблагоприятную реакцию среди жителей Песчанокопской.

                                                           Белая Глина.
   4-го июля полк отдыхал в Песчанокопской и приводил себя в порядок после кровопролитной схватки. Тем временем красные собрали кулак около Белой Глины, а без овладения этим крупным селом, больше похожим на средней руки уездный город, нельзя было приступать к операции по овладению стратегически важным пунктом - узловой станцией и станицей Тихорецкой.
   Бои за Белую Глину начались 5 июля и кончились 6 июля разгромом красных, охваченных с трех сторон. Здесь произошло некое подобие Канн.
   Наибольшая тяжесть выпала на 3-ью дивизию полковника Дроздовского, наступавшую в лоб вдоль железной дороги Царицын - Тихорецкая.
   У Белой Глины красные сосредоточили 39-ю пехотную дивизию старой армии, отличившуюся в боях с турками на Кавказском фронте, отряды Жлобы и более мелкие формирования. Дроздовцы, ведя ночные бои, напоролись на пулеметную батарею красных, понесли большие потери и с трудом продвигались вперед. В это время наша дивизия - Корниловцы и Партизаны - ударила во фланг и тыл красных, противостоявших Дроздовцам, и нанесла им сокрушительное поражение. Остатки разбитой группы Калнина частью бежали в степи Ставрополья, частью откатились к Тихорецкой. Победители захватили много пленных и богатые трофеи.
   На фронте воцарилось кратковременное затишье.

                                                            Рейд Боровского.
   Стремясь обеспечить левый фланг армии в предстоящей операции по овладению Тихорецкой, генерал Деникин решил оттеснить группу красных, находившуюся севернее Ставрополя в районе уездного села Медвежьего. Он вызвал к себе начальника нашей дивизии генерала Боровского и поставил перед ним важную оперативную задачу.
   Вот что пишет ген. Деникин в третьем томе своего труда "Очерки Русской Смуты":
   "Удар по этой группе, чтобы не задержать общего наступления, требовал от начальника большой решимости и стремительности. Этими качествами обладал в высокой степени начальник 2-й дивизии генерал Боровский. И кроме того, еще одним: он никогда не вел речи о малочисленности своих войск, их переутомлении и т.д. Разговор наш 27-го был краток:
   - Необходимо в три дня разбить большевиков у Медвежьего, Успенской и Ильинской с тем, чтобы 30-го сосредоточиться в тайоне Ильинской, так как 1-го июля состоится общее наступление на Тихорецкую.
   - Слушаю.
   - Александр Александрович, вы взвесили, что перед вами 115 верст пути и 6 тысяч красноармейцев?
   - Исполню.
   - Можете выступить завтра с рассветом?
   - Выступлю сегодня к вечеру.
   Мы простились. Вечером я провожал колонну Боровского, вытягивающуюся из Белой Глины, а 30-го пополудни к штабу, перешедшему в Новопокровскую, подъехал автомобиль: Боровский вдвоем с адьютантом по дороге, по которой еще бродили разъезды большевиков, приехал с докладом... из Ильинской. Рейд Боровского, как назвали этот поход, протекал с быстротой, поистине кинематографической".
   Такой быстрый бросок можно было совершить при одном условии: переброске пехотных колонн на обывательских подводах. В Белой Глине осталось подавляющее большинство населения. По требованию командования, население предоставило в распоряжение Боровского нужное количество повозок, большей частью пароконных. На этих подводах мы и Корниловцы в течение ночи 10-го на 11-ое июля, с конной разведкой в авангарде, выехали по направлению к Медвежьему. Утром  11-го июля у хутора Богомолова мы столкнулись с противником, насчитывавшим до четырех тысяч человек при четырех орудиях. Произошел короткий, но горячий бой. Особенно ожесточенное сопротивление оказали роты красных матросов, полностью уничтоженные Корниловцами. Перейдя вброд Егорлык, дивизия опрокинула красных, бежавших в Ставрополь, и после полудня заняла Медвежье.
   Несмотря на большевистскую пропаганду, население Медвежьего почти полностью осталось на месте. В этом богатом селе было всего вдоволь. Расположившись по дворам на отдых, Партизаны и Корниловцы вкусно и сытно поужинали, поблагодарили любезных, уже не боявшихся нас хозяек и легли спать.
   Теперь настал черед Медвежьему поставить подводы для нашей дивизии. Довольные белоглинские возчики возвращались домой, а медвеженские, опять ночью, повезли нас на запад - к станице Успенской.
   На заре 12-го июля передовые части дивизии вошли в соприкосновение с противником, который бежал, не оказывая сопротивления. Наш полк, не слезая с подвод, вступил в станицу, население которой радостно приветствовало нас. Казачки угощали нас чудным жирным молоком, великолепным кубанским белым хлебом, "оришками" и другими изделиями кубанской кухни.
   Днем мы отдыхали. Медвеженские возчики покатили домой, их сменили радостные успенцы. Наш полк получил пополнение - молодые казаки вступили в полк добровольцами. В ночь мы выехали в Ильинскую. Утром 13-го мы въехали в Ильинскую. Боя не было, бывшие здесь красные бежали по направлению к Тихорецкой. Казаки восторженно встретили освободителей, в полк пришло очередное, новое пополнение казаков-добровольцев.
   Таким образом рейд Боровского, некий прообраз будущего мото-механизированного блицкрига, уложился точно в срок, определенный планом генерала Деникина.

                                                            Тихорецкая.
   14 июля вся Добровольческая армия была собрана в кулак для нанесения удара по Тихорецкой. Расстроенная неудачными боями под Песчанокопской Белой Глиной, группа Калнина не оказала сопротивления концентрическим ударам Добровольческой армии. Бой за Тихорецкую был скоротечным и неожиданно легким. Наш полк развернулся к востоку от Тихорецкой, но противника не встретил. Красные бежали на Екатеринодар, бросив в Тихорецкой громадное военное имущество.
   Наша армия, вооружавшаяся преимущественно за счет противника, захватила большие трофеи: три бронепоезда, около 50 орудий, в том числе несколько дальнобойных пушек Канэ, множество снарядов и патронов, полевые телефоны и разное интендантское имущество.
   Падение Тихорецкой встревожило Сорокина, продолжавшего свое сидение под Батайском и к западу от железной дороги Батайск - Торговая. Во время боев Добровольческой армии у Песчанокопской и Белой Глины Сорокин зашевелился и атаковал заслон генерала Покровского и группу Донцов полковника Постовского на фронте Мечетинская - Кагальницкая - Егорлыкская с намерением создать угрозу флангу и тылу Добровольческой армии. При помощи подоспевшего из Новочеркасска отряда полковника Тимановского, шедшего на присоединение к армии, наступление Сорокина было отвращено. Теперь же положение Сорокина еще больше осложнилось - взяв Тихорецкую, добровольцы выходили в тыл и на пути сообщения этой группы красных. Угроза тылу вынудила красного командарма к активным действиям. Точнее, ему надо было уходить из полуокружения, в котором он очутился в середине июля: с севера немцы, с востока донцы, с юга Добровольческая армия. К сожалению, последняя была недостаточно сильной, чтобы прижать его к морю и разгромить на голову.
   После взятия Тихорецкой главные силы армии - 1-я пехотная дивизия полковника Кутепова,  конница генералов Эрдели и Покровского и другие части - ударили на север против Сорокина. 16 июля эта группировка перешла в наступление, и 18 июля части полковника Кутепова с боем овладели узловой станцией Сосыка.
   Дальнейшее продвижение на Кущевку натолкнулось на упорное сопротивление частей Сорокина, выводившего свою армию в направлении на Тимашевскую.
   Наша 2-я дивизия после взятия Тихорецкой была направлена на юг с заданием овладеть важной узловой станцией Кавказская и тем обеспечить левый фланг Добровольческой армии для дальнейших действий в направлении на Екатеринодар. 18 июля наша дивизия утром с налета взяла станицу Малороссийскую и к вечеру ворвалась в хутор Романовский и на станцию Кавказскую, пройдя за сутки 60 верст. Население хутора сердечно и радостно приветствовало освободителей, и полк получил очередное пополнение из местных казаков.
   Когда под Кущевкой создалось напряженное положение, то наш полк был вызван на помощь дивизии полковника Кутепова. На этот раз мы впервые были переброшены по железной дороге. Но вступить в бой нам не пришлось - армия Сорокина, покинув насиженные места под Батайском, ушла вглубь Кубанской области, отдав Кущевку 23 июля без дальнейшего сопротивления. Сорокина преследовала конница генералов Эрдели и Покровского, но сколько-нибудь решительного поражения она им нанести не смогла.
   Наш полк вернулся на станцию Кавказская, и на следующий день наш второй батальон был переброшен по железной дороге на станцию Милованово на линии Кавказская - Екатеринодар. В станице Ладожской мы заняли нагорный правый берег Кубани, обстреливали красных, занимавших позиции на левом берегу и больше отдыхали, чем воевали. С помощью примитивного бронепоезда часть батальона совершила диверсию в сторону Екатеринодара, где главным силам армии пришлось вести тяжелые бои с армией Сорокина под Кореновской, Выселками, а в заключительной стадии операции - под самым Екатеринодаром.

                                                            Ставрополь.
   Тем временем на нашем левом фланге произошли следующие события. В тылу у красных действовал партизанский отряд полковника Шкуро. В конце июня Шкуро занял Кисловодск, но удержать этот город ему не удалось. Оставив Кисловодск, Шкуро бродил по тылам красных и при нашем приближении к Кубани установил связь с Добровольческой армией. Когда наша дивизия овладела Кавказской, Шкуро появился со своим отрядом у Ставрополя. Находившемуся там гарнизону красных Шкуро предъявил ультиматум - немедленно сдать ему город. Красные покорно подчинились требованию Шкуро и очистили город.
   Поскольку силы Шкуро были незначительны, постольку у генерала Боровского возникли новые заботы по предотвращению покушений на Ставрополь со стороны красных. Боровский выделил часть дивизии (кажется, 4-й сводно-Кубанский полк, 1-й батальон нашего полка и несколько рот Корниловцев с одной батареей). Одно время красные держались пассивно и Ставрополю не угрожали. Но в середине августа, сосредоточив довольно крупные силы, они атаковали защитников Ставрополя и поставили их в тяжелое положение.
   Генерал Боровский был вынужден бросить на Ставрополь остальные части нашего и Корниловского полков. 21 августа мы были спешно погружены в поезда и направлены со станции Кавказской к Ставрополю. Красные завершали окружение города в тот момент, когда наши эшелоны подходили к станции Пелагиада, верстах в десяти севернее Ставрополя. Не доходя до станции, наши эшелоны остановились. Быстро выгрузившись из вагонов, мы развернули наши цепи и ударили в тыл и во фланг красным. Неожиданный удар вызвал в рядах красных панику. Они бежали в разных направлениях, бросая оружие и снаряжение. Все это произошло в ранние после обеденные часы и так быстро, что уже вечером мы гуляли по улицам Ставрополя, жители которого сердечно и радостно приветствовали победителей.
   В последующие дни наша дивизия расширяла плацдарм вокруг Ставрополя. Красные отступили сперва к селу Татарка, верстах в десяти южнее города. Будучи выбиты из Татарки, они отошли к хребту и заняли сильную позицию на горе Недреманной. Попытка вытеснить красных с Недреманной была неудачной, и бои за Недреманную приняли затяжной характер.
   Наш молодежный взвод продолжал нести потери убитыми и ранеными. Вышел из строя и наш поручик. На место павших и раненых приходили новые добровольцы, в большинстве своем кубанцы. В Ставрополе взвод был преобразован в команду связи. Мы получили несколько полевых телефонов и десятка два катушек проводов. Конечно, использование этого трофейного имущества дало возможность улучшить связь между штабом полка и его подразделениями.
  
                                                            Невинномысская.
   В первой половине сентября наша дивизия ударом через Беломечетинскую вышла на Кубань и 15 сентября с боем ворвалась в станицу Невинномысскую. Эта большая станица расположена у пересечения Владикавказской железной дороги с Кубанью. В данной обстановке занятие Невинномысской означало, что красные, зажатые между Лабой и Кубанью, лишались возможности отступления через Невинномысскую и Ставрополь на Царицын. Занятие Невинномысской привело к тому, что весь правый берег Кубани от этой станицы до Армавира оказался в наших руках. Пала гора Недреманная, были заняты станицы Темнолесская, Убеженская и Прочнокопская.
   Значительные силы армии Сорокина, с присоединившейся к нему Таманской армией Матвеева, оказались в окружении. К сожалению, наша армия не была достаточно многочисленной, чтобы разгромить втрое сильнейшего противника. Именно используя свое численное превосходство, красные прилагали все усилия к тому, чтобы вырваться из окружения и уйти на Ставрополь. 17 сентября, после энергичной артиллерийской подготовки, они атаковали наш и Корниловский полки по всему фронту. Под бешеным огнем пулеметных команд наших двух полков, не щадя своих животов, неся колоссальные потери, красные с мужеством отчаяния рвались вперед. Попытка увенчалась успехом, и наши части вынуждены были оставить Невинномысскую. Но ненадолго. 21 сентября, после перегруппировки и усиления резервами, генерал Боровский вновь овладел Невинномысской. Бои вновь приняли ожесточенный характер. В один из дней мы отбили четыре атаки сильной группы красных. В полном смысле слова, Кубань окрасилась кровью. В течении недели красные вели атаки превосходными силами и каждый раз терпели неудачи.
   Но 20 сентября, после отражения всех лобовых атак на всем участке нашей дивизии, красным удалось переправиться через Кубань выше Невинномысской, на крайнем левом фланге, прикрывавшемся небольшим отрядом конницы. Глубоко охватив наш левый фланг, красные вынудили генерала Боровского отдать приказ об отходе. Измученные боем, красные нас не преследовали. Партизаны и Корниловцы отошли в полном порядке. Нам, телефонистам, пришлось срочно снимать линии и аппараты, грузить их на повозки и отвозить имущество в тыл. Наши полки отошли к хребту, поднимающемуся верстах в десяти от Невинномысской.
   Вскоре, протягивая телефонный провод от 2-го батальона к штабу полка, я неожиданно встретился с командиром полка. Я видел П.К. Писарева несколько раз в Невинномысской, где он спокойно и уверенно руководил отражением атак красных. Но тогда ему было, конечно, не до меня. Но сейчас, в момент затишья, Писарев спросил меня:
   - А не пора ли молодому воину вернуться домой? Тебе нужно учиться, кончать корпус. Теперь и без тебя обойдемся. Спасибо за службу.
   И в этот день был выписан мне литерный билет для возвращения в Новочеркасск. Сердечно распростился я со своими соратниками. На душе было спокойно - вера в победу была слишком велика, слишком сильна. Было спокойно и потому, что и я внес внес свою лепту в святое дело борьбы за Россию.

                                                           *****

                                      Из поэмы "ПЕРЕКОП"

                        Сильней в стремянах стыли ноги
                        И мерзла с поводом рука.
                        Всю ночь шли рысью без дороги
                        С душой травимого волка.

                        Искрился лед отсветом блеска
                        Коротких вспышек батарей,
                        И от Днепра до Геническа
                        Стояло зарево огней.

                        Кто завтра жребий смертный вынет?
                        Чей будет труп в снегу лежать?
                        Молись, молись о дальнем сыне
                        Перед святой иконой, мать!

                                                                Николай Туроверов