Память Верховного Правителя России Адмирала Александра Васильевича Колчака ныне неразрывно связана с расследованием убийства Царской Семьи и Великих Князей Романовых на Урале.
25 июля 1918 года в город Екатеринбург вступили передовые отряды сибирских, чехословацких и казачьих войск, и на третий день после занятия города офицерами, состоявшими при штабе начальника гарнизона полковника Шереховского, было начато следствие по делу об убийстве Императора Николая II и его семьи.
17 января 1919 года адмирал Колчак возложил на генерала М. Дитерихса общее Руководство по расследованию дела об убийстве на Урале Членов Августейшей Семьи и других Членов Дома Романовых. Производство следствия выпало на долю Николая Алексеевича Соколова.
Верховный правитель России
3 марта 1919 г.
№ 588/Б-32
гор. Омск.
ВСЕМ
Настоящим повелеваю всем местам и лицам исполнять беспрекословно и точно все законные требования Судебного Следователя по особо важным делам Н. А. Соколова и оказывать ему содействие при выполнении возложенных на него по моей воле обязанностей по производству предварительных следствий об убийстве бывшего Императора, его семьи и Великих Князей.
(подпись): Адмирал А. Колчак
Исполняющий обязанности директора канцелярии верховного правителя
(подпись): генерал-майор В. Мартьянов.
Каким был легендарный Адмирал, Верховный правитель страдающей России, — останется ли он в памяти народной жестоким самозваным диктатором, персоной non grata в нынешней истории нашей родины?
Приведем мнение об Александре Васильевиче Колчаке его идейного противника историка Мельгунова («Трагедия Адмирала Колчака»): «Рыцарь подвига, безукоризненной моральной честности, брезгливо сторонившийся от интриг, бурно ненавидевший произвол.. Идеалист на фоне борьбы светлой и героической за восстановление России… Он был чище и идейнее других; пламенный темперамент, прямота и непосредственность, чарующие одних, создавали и врагов…»
7 февраля 1920 года трагически оборвалась жизнь легендарного вождя Белого Движения. На берегу небольшой реки Ушаковки, впадающей в Ангару стоит деревянный Крест, неподалеку — тюрьма, где адмирал провел последние дни. (Камере, где он содержался, недавно вернули прежний номер — пятый, сделав ее таким образом мемориальной.) «Его расстреляли здесь, под этим обрывом. Зима 1920 года выдалась суровой даже по сибирским меркам, на таком жестоком морозе даже при желании невозможно было выкопать могилу. А большевики спешили, им было не до церемоний», — рассказывает заместитель директора Иркутского областного краеведческого музея Владимир Свинин.
Есть рассказ одного из тех, кто принимал участие в расстреле легендарного Адмирала. Чернорабочий Солуянов в числе других своих «соратников», семи железнодорожных слесарей, расстреливали А. В. Колчака и председателя его правительства В. Н. Пепеляева.
По словам Солуянова, охрану в тюрьме, где сидел Колчак, сменили за день до его расстрела. Дело было рано утром. В камеру к Колчаку пришли ровно в четыре часа и сказали, что есть постановление местного революционного комитета о том, чтобы его расстрелять. Он спокойно спросил: «Что, без суда?» Ему ответили, что без суда. Сначала вывели из камеры Пепеляева, потом вывели Колчака и повели их на Ушаковку. В пятидесяти метрах от тюрьмы была прорубь, где обычно полоскали белье. (По другим сведениям это была Иордань — крестообразная прорубь, проделанная во льду в Крещенские водосвятия). Из семи сопровождавших Колчака только один был с карабином. Он освободил прорубь ото льда. Колчак все время оставался спокойным, не сказал ни одного слова. Его подвели к проруби и предложили встать на колени.
По воспоминаниям Солуянова, адмирал молча бросил шинель на меху около проруби и выполнил требование. Все это время он смотрел на небо в сторону севера, где ярко горела звезда и думал о чем-то своем. Приговор, конечно, никому не зачитывали. Самый главный у них сказал: «Давай так шлепнем — что церемонию разводить?»
Сначала расстреляли Колчака. К его затылку все семь человек приставили револьверы. Солуянов так испугался, что при нажатии на спусковой крючок закрыл глаза. Когда после выстрелов открыл их, то увидел, как шинель уходила под воду. Второго расстреляли немного позже. Потом все вернулись в тюрьму и уже там составили протокол, расписав казнь поминутно.
Протокол составили в пять часов. В нем сказано, что Колчака расстреляли на Ушаковке. Конкретное место не описано. Судя по времени, после того как о расстреле объявили Колчаку и составили протокол, прошел один час, казнь была недалеко от тюрьмы. К тому же потом гражданская жена адмирала писала в своих дневниках, что выстрелы были недалеко от тюрьмы.
Сохранились допросы Колчака следственной комиссией Иркутского военно-революционного комитета. Считая себя военнопленным, Адмирал ответил на все вопросы следствия о его деятельности, стараясь при этом как можно меньше давать материала для обвинения лиц из своего окружения. Очень подробно отвечал на вопросы следственной комиссии, вероятно, пытался воспользоваться последней возможностью быть услышанным своими потомками. Участь бывшего Верховного правителя была определена телеграммой Ленина с указанием о его ликвидации ввиду «опасности белогвардейских заговоров в Иркутске»:
«Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Берётесь ли сделать apxи-надёжнo»?…«.
А. И. Куприн в статье „Кровавые лавры“, впервые опубликованной почти сразу после расстрела Адмирала оставил слова:
„Лучший сын России погиб страшной, насильственной смертью. Великая душа — твердая, чистая и любящая — испытала, прежде чем расстаться с телом, те крестные муки, о которых даже догадываться не смеет человек, не отмеченный Богом для высшего самоотречения <...>. Будет ли для нас священно то место, где навсегда смежились эти суровые и страдальческие глаза, с их взглядом смертельно раненного орла? Или — притерпевшиеся к запаху крови, все равно, будь это даже кровь великомученика, равнодушные ко всему на свете, кроме собственного сна и пищеварения, трусливые, растерянные и неблагодарные — мы совсем утратили способность благоговеть перед подвигом <...> и расчетливо преклоняемся только перед успехом, сулящим нам еду и покой?“
Адмирал не поддержал Алексеева, разославшего телеграмму с призывом к отречению Царя. Через десять дней после отречения Государя Колчак писал:
„Десять дней я почти не спал … За эти 10 дней я много передумал и перестрадал, и никогда я не чувствовал себя таким одиноким, предоставленным самому себе, как в те часы, когда я сознавал, что за мной нет нужной реальной силы, кроме совершенно условного личного влияния на отдельных людей и массы; а последние, охваченные революционным экстазом, находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению, заложенным в основание духовной сущности каждого человека. Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей, и я не изменил себе и не пошел за ними… Каким-то кошмаром кажутся эти десять дней, стоивших мне временами невероятных усилий, особенно тяжелых, т. к. приходилось бороться с самим собой, а это хуже всего“.
’Будем называть вещи своими именами, как это ни тяжело для нашего отечества: ведь в основе гуманности, пацифизма, братства рас лежит простейшая животная трусость… ’Товарищ’ — это синоним труса, прежде всего’. Еще одна предельно внятная оценка: ’Что такое демократия? — Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа: каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже одного /…/, наконец, уже 20—30 человек не могут вынести никаких разумных решений, кроме глупостей’. Это сказано в 1919-м.
Рыцарь чести, человек безукоризненной честности, не имевший личного честолюбия, на предложение Маннергейма двинуть на Петроград стотысячный корпус взамен на признание независимости Финляндии ответил: „Идеей великой неделимой России я не поступлюсь никогда и ни за какие минутные выгоды. Это мое кредо“. Возможно, что профессиональный политик нашел бы такой шаг горячим и необдуманным, но предначертано России было испить горькую чашу страданий.
»Я прошу вас уяснить, как я сам понимаю свое положение и свои задачи. Они определяются старинным рыцарским девизом «Ich diene» — «Я служу». Я служу своей Родине, своей великой России так как я служил ей все время, командуя кораблем, дивизией или флотом«.
А вот другие его слова:
»Нет ничего выше Родины и служения ей. Цель и смысл всей моей жизни — создание России единой и могучей, создание мирной и спокойной жизни при производительном труде под охраной закона. Той жизни, по которой так истосковалось население нашей страны«.
Из личных качеств Верховного Правителя России также необходимо упомянуть о его личной скромности. Адмирал никогда не имел теплого пальто и ходил в шинели. Это был человек удивительной трудоспособности. Он работал по 18 — 20 часов в сутки.
Личная жизнь Адмирала сложилась не просто. Из Стенографический отчета Заседания чрезвычайной следственной комиссии 21-го января 1920 г. Протокол допроса:
Председатель Следственной Комиссии ЧК К. А. Попов: «Здесь добровольно арестовалась г-жа Тимирева. Какое она имеет отношение к вам?»
Это — об Анне Васильевне Тимиревой, гражданской жене Адмирала, добровольно пошедшей под арест, чтобы до конца не расставаться с ним.
Она пошла за Колчаком в тюрьму Иркутска, «самоарестовалась», возможно, чтобы поддержать, — сколько же пришлось пережить Адмиралу, сказавшему однажды Анне Васильевне: «Иуды встанут в очередь, чтобы предать меня». И эти слова адмирала оказались пророческими. Чехи, составлявшие охрану безоружного адмирала, передали его политическому центру иркутских эсеров в обмен на свободу своего передвижения на восток. В свою очередь, просуществовавший чуть больше двух недель центр выдал адмирала и его ближайших офицеров большевикам.
«Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я думаю только о тебе и твоей участи… О себе не беспокоюсь — все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать… Пиши мне. Твои записки — единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя… До свидания, целую твои руки». (Из письма Анне Тимиревой в период заключения в Иркутской тюрьме).
«Прошу чрезвычайную следственную комиссию мне сообщить, где и в силу какого приговора был расстрелян адмирал Колчак и будет ли мне, как самому ему близкому человеку, выдано его тело для предания земле по обрядам православной церкви. Анна Тимирева».
Резолюция на письме: «Ответить, что тело Колчака погребено и никому не будет выдано».
После гибели адмирала Анна Васильевна прожила еще 55 лет. Из них сорок ее гоняли по тюрьмам и лагерям, лишь на короткое время, выпуская «на волю». Но она сохранила и мужество, и стойкость, и любовь:
«Полвека не могу принять,
Ничем нельзя помочь,
И всё уходишь ты опять
В ту роковую ночь.
Но если я ещё жива
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе…»
Анна Тимирева
Сохранились для нас слова известного русского писателя Бунина о Колчаке, на смерть его. Автор «Окаянных дней» писал:
«Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, многое простят России за то, что всё же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов её. Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память, будет начертано Его имя в летописи Русской Земли».
