Белая гвардия > Личности
Из писем А.И.Деникина к Асе Чиж
Ольга:
Мать Аси и Елисавета Деникина тоже поддерживали дружеские отношения, как Антон и Василий Чиж. Даже после развода супругов Чиж Деникина всегда была рада Асиной матушке, с которой еще теснее сдружилась в годы своей болезни. И вот Ася решает ехать вместе со своей матерью в Житомир, к Деникиной-навестить старушку, а заодно расспросить ее об Антоне Ивановиче. Ася задумала "хитрый" план.
Старушка Деникина уже часто болела, ей нужна была помощь по дому и поддержка, поэтому Ася с матерью задержались в Житомире на некоторое время. И тогда как-то между прочим с "неподдельным удивлением" Ася сказала Деникиной: "Я несколько раз писала Антону Ивановичу, но так и не получила ответа..." Это, безусловно, не могло оставить равнодушной строгую и любящюю мать, которая иногда все-же надеялась, что "дружба" между ее сыном и "милой Асей" могла бы перерасти во что-то большее. Тем более, что жизнь сына никак не могла устроиться до сих пор...
Асин расчет оказался верным. В октябре 1915 г. "старый друг" прислал ей письмо.
"15(28) октября 1915
Милая Ася!
Быть может, так нельзя обращаться? Но я иначе не умею. Мать писала мне, что я не отвечаю на Ваши письма...Я их не получал. И грущу. Потому что образ милой Аси жив в моей памяти, судьба ее меня живо интересует и я от души желаю ей счастья.
Жизнь моя так полна впечатлениями, что их хватит на всю жизнь. Горишь, как в огне, без отдыха, без минуты покоя, испытывая острые ощущения боли, скорби, радости и внутреннего удовлетворения.
Славная дивизия, которой - судьба улыбнулась - я командую 14 месяцев, создала себе исключительное положение: неся огромные потери, исколесив всю Галицию, побывав за Карпатами - везде желанная, -то растаявшая, то вновь возрожденная пополнениями, исполняет свой долг с высоким самопожертвованием. Достаточно сказать, что в двух операциях, в сентябре и первой половине октября, взято ею до 12 000 пленных, 4 орудия, до 50 пулеметов и проч.
Здоровье лучше, чем в мирное время. Самочувствие - отличное. Но нервы истрепаны. И не раз в редкие минуты затишья мечтаешь о тех благодатных днях, когда кончится война (победой, конечно, - не раньше) и получишь нравственное право на отдых. Отдых полный, ничем не омраченный: мир, покой - как хорошо. Счастье? Его почти не было. И будет ли? Но на покой я , кажется, имею право...
А до тех пор, до славного исхода кампании-полное напряжение сил, воли, мысли.
Асенька, милая, Ваше здоровье меня печалит. Ваша жизнь, насколько могу судить, не вошла еще в колею. Почему?
Напишите несколько строк. Буду рад искренне. Жду..."
Ольга:
Отправив это письмо, Антон Иванович испытывал смешанные чувства. Он, безусловно, был рад тому, что Ася искала общения с ним, но ему непонятны были ее мотивы. Он решил просто ждать ответа и лишний раз не мучать себя сомнениями и догадками. Получив ответ, он решил, что нельзя больше допускать никаких недомолвок, так как сам уже осознал, что перешел "рубеж" их прежних товарищеских отношений, что будет неискренне держать Асю в неведении, раз уж судьба сводит их вместе снова. А там-будь, что будет...Но только прежде он хотел выслушать Асю, понять ее жизненную ситуацию.
Пережив однажды сильное разочарование, Деникин не стремился рисковать своим душевным покоем вновь, так как не хотел "ломать" себя ради неопределенных чувств и ждать новых огорчений. Другое дело - Ася. Это "свой", родной, дорогой человек, которого он знал всю свою жизнь. И разница в возрасте для духовного родства скоро перестала быть помехой. Когда Асины родители развелись, а ее отправили учиться в институт, поручив ее опеку Деникину, он стал практически единственным ее близким человеком. И в это время, когда начала формироваться Асина личность, когда она, как любой подросток, путалась в жизненных проблемах, которые никто не помогал ей разрешать - Антон был всегда рядом. Он выслушивал ее, обсуждал с ней вместе все ее страхи и обиды, приводил жизненные примеры, был ее Настоящим другом и уже не воспринимал ее как ребенка, но как личность. В такие же, как Ася тогда, свои годы Антон также был духовно одинок, также оказался один на один со "взрослыми" проблемами, когда умер его отец. Он также искал опоры и поддержки, но почти их не находил. И вот поэтому Деникин так сроднился с Асей, видя в ней сходство с собой. И так начало складываться их истинное душевное единство, не проходящее с годами, но облекавшееся в новые формы.
Ольга:
"10(23) ноября 1915 года
"Вспомнил..." - это неверно. Не забывал.
Но сантименты не идут старому генералу, который по рангу должен представлять собой нечто важное, бородатое и хриплое...
Вы шутите в письмах своих, Асенька, а я за шутками вижу хмурое личико и мятущуюся душу. И вместе с Вами искренне желаю, чтобы неведомое мне на Вас свалившееся горе прошло мимо, чтобы там действительно оказалось "что-нибудь не так".
Распутица на время приостановила наши действия. Живем среди сплошных болот, среди обугленных развалин в скучном, пустынном месте. Вместо кровавых боев - нудная позиционная война с ее атрибутами: заплывшие водой окопы и серые холодные землянки. Непосредственно чувствуя пульс жизни, мы видим, что в рядах противника нет той нравственной силы, с которой он начал кампанию. В отбираемых у пленных дневниках - апатия, усталость, желание конца. Он не близок, он далек еще, но ясно чувствуется фатальная неизбежность поражения австро-германцев. И настанет новая светлая эра, если только кормчие сумеют уберечь страну нашу от внутренних потрясений.
В чем счастье человека? На 42-м году жизни не отдаешь себе совершенно ясное и отчетливое понятие об этом. Но вижу, что Вам оно не слишком ярко улыбается...Грустно.
Пишите, Ася, милая: я прочел Ваши строчки и опять, как тогда, в манчьжурской тайге, повеяло теплом".
Ольга:
"16(29)декабря 1915
Вот уже четыре месяца не имею своего угла. В одной комнате три-четыре человека. Конечно, памятуя о привелегиях начальнических, меня бы устроили лучше, но зато в ущерб другим.
Пишу ужасно нескладно, потому, что три пары глаз смотрят под руку и три головы не без ехидства думают: что это генерал, письма которого отличаются телеграфической краткостью, пишет уже 4-ю страницу?
Не могу пока послать своей карточки: фотографии нет, а кустарные снимки, отосланные в Киев, утеряны во время паники.
Над нашими болотами - густой непроницаемый туман. Сыро и скучно. Согревает только лишь извне, издалека...Жду...
Сердечный привет.
Асенька, что тот - "сильный и любящий" пришел уже?
Еще нет?"
"26 декабря 1915 (8 января 1916)
Спасибо, Асенька, милая моя, что, не считаясь с моим молчанием, написали письмо, не такое, правда, как раньше...
Но это неважно. Писал 4 декабря по старому адресу и 16-го по новому. Обидно, если не получили, - телеграфировал даже... Кругом море воды, грязи, ноль градусов. Окопы плавают. Это затрудняет серьезные действия, и наши, и противника. Поэтому на нашем фронте опять затишье.
В армии дерутся просто и с ясным сознанием необходимости и цели. Но в тылу, в особенности в Вашем Петрограде, - неблагополучно. То, что помимо воли приходится слышать со всех сторон, удручает.
Дай Бог разума нашим кормчим!
На столе - рождественская елка, настоящая елка, с украшениями, со свечами. В штабе атмосфера товарищеская.
Шумно и уютно. И немножко грустно...
Про карточку писал трижды, но мне хочется повторить еще раз: какя прелесть!
Будьте счастливы!
Жду письма".
Ольга:
"16(29) января 1916
Я не знаю, но вижу, но чувствую, что Вы больны серьезнее, чем Вам это кажется. Самолюбие, только самолюбие?
А нельзя немножко, хоть на некоторое время, поступиться им? Только на время? Чтоб быть здоровой. Чтобы потом было довольно сил радоваться жизни.
Глупо, конечно, посылать Вам такую большую образину, но, право, другой нет. Эта из альбома штаба армии. Сходство полное, но фотограф прикрасил, прибавил волос на моей лысой голове, сгладил морщины. Суди его за это Бог, а я не буду.
Штабная молодежь ожила и шумит еще больше: разрешены отпуска. Пока нет боев. пусть... Пусть живут и радуются, пока молоды.
В феврале, вероятно, и мне можно будет уехать. Не знаю...
Будьте счастливы. Жду".
"6(19) февраля 1916
10 января моя мама тяжело заболела воспалением легких. 24 удалось вырваться в отпуск. До 5-го просидел возле нее.
Устал нравственно и физически. Исход - неопределенный. Иногда - надежда, иногда - нет. Впереди ждет пустота и подлинное одиночество - у меня ведь никого нет, кроме нее".
"12 (25) февраля 1916
Был второй кризис, почти агония: пульс 36, температура ниже 36, длилось так дня четыре. И пошло на улучшение. Возраст почтенный, но доктор все же обещал недели через четыре поставить старушку на ноги. Чувствую себя разбитым. Еду в великолепную санаторию - свою дивизию".
"27 февраля(11 марта) 1916
Ждал долго. Сегодня получил письмо от 15. Не такое ласковое, как раньше. И потом, не все понял. Иногда кажется, что понимаешь, иногда сомневаешься. Но всегда жду с нетерпением и ищу ответа на вопросы незаданные и думы невысказанные.
Плохо, Асенька, моей матери. Сердце поддерживают камфорой [...] Но кажется мне, что врачи делают это лишь для очистки совести - напрасно только мучают бедную старушку. Положение все время тяжелое.
Жизнь угасает. Нити рвутся.
Дивизия вновь заняла фронт. Прибавилось дела. Асенька, родная, опять больна? Отчего я ничем, ну вот ровно ничем не могу помочь? Научите меня...
Теперь вот ответьте мне: неужели счастье, которое "прошло мимо" Вас, невозвратимо и незаменимо?"
Навигация
Перейти к полной версии