Автор Тема: Те, кто красиво умирают  (Прочитано 11457 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Игорь Устинов

  • Полковник генштаба
  • Штабс-Капитан
  • ****
  • Дата регистрации: ШоЭ 2011
  • Сообщений: 556
  • Спасибо: 200
Те, кто красиво умирают
« : 07.09.2011 • 13:50 »
“Россия”. Курск. 1919. №8 от 10 октября

Те, кто красиво умирают
[attachment=1]
     У всякого полка есть своя физиономия. Неистощим задор и молодечество дроздовцев. Непоколебимо спокойное мужество, неотвратимый порыв корниловцев. Есть еще один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы, да верхи фуражки. Заглушенный, мягкий голос.
     
     Замедленные тихие движения. Точно эти люди знают какую-то тайну. Точно обряд какой-то совершают, точно сквозь жизнь в обеих руках проносят они чашу с драгоценным напитком и боятся расплескать её.
     
     Сдержанность – вот отличительная черта этих людей, которых провинциальные барышни давно очертили “тонные марковцы”. У них есть свой тон, который делает музыку, но этот тон – похоронный перезвон колоколов, и эта музыка – “De profundis”. Ибо они действительно совершают обряд служения неведомой прекрасной Даме – той, чей поцелуй неизбежен, чьи тонкие пальцы рано или поздно коснутся бьющегося сердца, чьё имя – смерть. Недаром у многих из них четки на руке: как пилигримы, скитающиеся в сарацинских песках, мыслью уносящиеся к далекому гробу Господню, так и они, проходя крестный путь жертвенного служения Родине, жаждут коснуться устами холодной воды источника, утоляющего всех. Смерть не страшна. Смерть не безобразна. Она – прекрасная Дама, которой посвящено служение и которой должен быть достоин рыцарь.
     
     И марковцы достойны своей Дамы: они умирают красиво. Помню смерть полковника N в тяжелых боях в Ставропольской губернии, когда большевики собрали лучшие силы, чтобы остановить наше продвижение, и с мужесвтом отчаяния наносили нам последние удары, он со своим батальоном, окруженный вдесятеро сильнейшим врагом, отходил к своим. Как всегда: первый во время атаки, в последних рядах во время отхода. И смертельно раненый пулей в живот, с парализованными конечностями, уже предчувствуя приближение смерти, он не издал ни крика, ни стона. Так же спокойно, только с бескровным, бледным лицом и лишь пробившись к своим, не оставив ни одного трупа полковник N вытянулся на повозке и затих. Помню еще одну недавнюю смерть. Молодой офицер, почти мальчик, капитан Гурбиков, в бою под Крюковым увидел, что левый фланг наших цепей, обойденный из леса, начал отходить. Он бросился туда, остановил стрелков и повел их в атаку на лес, занятый ротой большевиков. Он кинулся вперед и за ним ближайшие семь стрелков, семь против полутораста. И такова сила безумства храбрых, что рота товарищей начала отходить вглубь леса, не ожидая, пока к горстке безумцев присоединятся другие. На опушке леса капитана Г. настигла та пуля, что была ему предназначена. Он упал с простреленной головой, с рукой, протянутой к лесу, и костенеющими устами последний раз еще произнес: “Вперед!”.
     
     Будет время, под благовест кремлевских колоколов преклонят перед Добровольческими полками – Дроздовским, Корниловским и Марковским – свои венчальные головы двуглавые орлы старинных знамен. И поблекнут старые девизы, и на скрижали истории будут вписаны новые. Тогда девизом Марковского полка будет: “Ave patria, morituri te salutant”, а на братской могиле павших марковцев высечено будет: “Те, кто красиво умирают”.
"Демократия – это власть подонков" Альфред НОБЕЛЬ

Оффлайн Игорь Устинов

  • Полковник генштаба
  • Штабс-Капитан
  • ****
  • Дата регистрации: ШоЭ 2011
  • Сообщений: 556
  • Спасибо: 200
Re:Те, кто красиво умирают
« Ответ #1 : 08.09.2011 • 11:44 »
Виктор Ларионов   

Генерал Корнилов - стержень стальной

Не будь тебя, прочли бы внуки.
В истории: когда зажег
Над Русью бунт костры на муки,
Народ как раб на плаху лег
М. Савин

31 марта 1918 года, на рассвете весеннего дня, отлетала в надзвездные выси светлая душа генерала Корнилова.

Когда из-под осыпавшейся штукатурки вынули безжизненное тело его и отнесли на берег Кубани, молнией пронеслась весть о роковой утрате маленькой армии.

И на подступах к Екатеринодару, на смертном, ровном, как стол, поле, где редко разбросанные лежали рядами в цепях походники: "корниловцы", офицеры и солдаты, партизаны, казаки, горцы, ростовские студенты и русские девушки, обдаваемые дымными, едкими, беспрерывно грохочущими разрывами, хлещущей землю шрапнелью, где у редко дымящихся пулеметных стволов, у переставших подскакивать по команде "огонь" пушек, с замолкнувшими, без патронов, винтовками в руках, лежали спокойно и безропотно, дожидаясь, участи своей - раны или смерти; и в белых хатках Елизаветинской станицы, где корчились и стонали "выбитые из строя", с раздробленными костями и внутренностями, смешанными с пылью и кровью, страдая и мучительно прислушиваясь к гулу решительной битвы; и в толпе беженцев многострадальных - женщин, стариков и детей; в группе штабных" у фермы Экономического общества - у всех, у всех, за исключением, лежавших, слившихся со степью серыми фигурками, "на браня убиенных" - стал один вопрос, вопрос, ставший огромным, равнозначащим жизни, заслонившим призрак смерти и все личное: "А как же дальше? Кто другой, если его нет?.."

- Кто выведет? Кто спасет Россию и нас? С кем пойдут вновь бестрепетно умирать "корниловцы"? Кто пойдет вперед сам, бесстрашный?

- Кто же другой, как зоркий кормчий, различит пути во мгле туманной? Кто отыщет нам вехи исторических дорог?

Страница, еще небывалая в истории России, закрылась, пресеклась жизнь большого человека, кончилась великая трагедия великой души... Недавний Верховный Главнокомандующий, с именем грозным и славным Корнилова, прогремевшим в отдаленнейших уголках величайшей страны... Как простой ротный командир в самом пекле пехотного боя... В страде огня, под свист пуль, рокот осколков... Диктатор... Но не тот диктатор древнего Рима, окруженный рукоплещущим народом, повелитель 40 легионов. Нет. Русский диктатор - впереди пехотных цепей, в короткой солдатской, запачканной глиной шинели, на вспаханной гранатами вязи Кубанского чернозема...

Почти одинок... С тремя тысячами измученных, оборванных "корниловцев", без иностранной помощи, без друзей и союзников, без тыла, без базы, без снарядов и патронов, наперекор логике и законам войны, идя быстро и неутомимо, он побеждает там, где победа кажется немыслимой вещью... <...>

Пока живет в человеке инстинкт, в минуты смертельной опасности он думает о жизни...

И когда Корнилов посылал роты в бой, каждый думал не о смерти, а о жизни, о подвиге и кричал:

- Ура генералу Корнилову!

И увлекало это "ура", а еще большее он сам, едущий впереди, безразличный к опасности.

Корнилова не стало... Не стало диктатора - вождя "милостью Божией", и, как оказалось потом, когда стало возможным оценить прошедшее с высоты некоторой "исторической перспективы", этой смертью из тела, из остова Белого движения был вырван в самом зародыше его, 31 марта 1918 года, стальной стержень его - Корнилов.

О той поры Белое движение росло, развивалось и сокращалось без стального стержня, без хребта, без диктатора...

Огромная машина пошла в ход: было много в ней разных частей, было словно их взаимодействие: казачество, затуманенное сепаратизмом и политиканством; ставропольское крестьянство - темное, не пережившее большевизма, махновщина - Гуляй-поле, Запорожье, никому не желающее подчиняться, запуганное, задерганное, но обозленное крестьянство, способное к выстрелам в спину; передовая интеллигенция, не доверявшая "белым генералам"; добровольчество - жертвенно порывистое, способное на величайшие подвиги, но живущее нервами, реакция, широкий потоком вливавшаяся в армию, следовавшая за ней и сводившая к нулю все, что ценою крови и подвига было добыто на фронте, - вот те элементы, те "иксы" уравнения, с которыми пришлось оперировать белым вождям.

И вот в тот момент, когда, казалось вот-вот загудит колокол Ивана Великого, выяснилось, что уравнение со многими неизвестными не решено, что у гиганта, белого колосса, нет стального стержня - спинного хребта, и за приливом побед у Курска и Орла начался отлив - драма в Новороссийске.

Благороднейшие, героические облики последующих вождей не походили на Корнилова - с его окладом ума и воли, столь нужными послереволюционной России.

Он, Корнилов, не считался ни с чем, что стояло на дороге к счастью и восстановлению России: ни прошлое, ни чины, ни ордена, ни титулы и положения, ни федеративная кукольная политика Кубанских демократов, ни реакционные стремления Русских помещиков - ничто не ослабило бы натянутую тетиву с направленной на коммунистическую Москву стрелою Корнилова; как огромным молотом, раздавил бы он своей громадной волей и "щуплого" самостийника, и спекулирующих на крови героев тыла, и "взыскивающего свое", секущего крестьян помещика, и работающего в подполье эсера, и бандита Махно...

Железо и кровь... Военная диктатура... Смерь за измену Родине... Быть может, потому и не долетела белая стрела до Москвы, что стержень волевой - Лавр Корнилов - был вырван из живого тела Белого движения 31 марта 1918 года.

У Ленина-Ульянова было монгольское в крови... Черная месса коммунизма была угодна Судьбе - диктатура полувосточного деспота полностью проведена над русским народом, но диктатура и воля ко злу, черная, сатанинская воля. Централизация власти и военного управления... Железо и кровь... Расстрел на месте и гибкая формулах "Контрреволюция, спекуляция и саботаж..." Сотни тысяч к расстрелу, но коммунистический интернационал спасен и груда черепов, во сто крат превыше чингизхановской, увековечивает диктатуру Ленина, но сотня тысяч своих же остаются обреченными на все ужасы Одесских, Новороссийских, Севастопольских и Киевских эвакуаций...

Удары железной перчатки Коминтерна парируются бархатной, и солдаты и офицеры белой армии не слышат, чтобы расстреляли какого-нибудь захлебнувшегося в грабеже спекулянта...

Часто приходилось слышать из уст солдат и казаков:

- Эх, был бы Корнилов... Ну, Корнилов этого бы не позволил... Простой народ чувствует правду "нутром".

Корнилов знал, чего он хочет, и умел желать: воля его не гнулась, она могла сломаться, как сталь, но лишь вместе с жизнью.

Корниловцы-походники помнят, как он не хотел уходить с фермы, находившейся в самом пекле артиллерийского ада, и наперекор почти всем советникам решил еще раз идти на штурм Екатеринодара. И каждому было ясно, что город будет взят - или Корнилова не будет.

Судьбе было угодно второе...

Корниловы родятся раз в сто лет. Напряжение их воли не знает предела и приводит лишь к двум путям: победе или смерти.

Не довелось генералу Корнилову донести гордо и высоко поднятое в шквале революционного урагана трехцветное знамя до стен зубчатых Московского Кремля. Изорванное и окровавленное, трепетало оно на берегах Кубани, но борьба, начатая в Донских степях, продолжается...

Настанет день, когда незримые нити Корниловской воли приведут руки с трехцветным знаменем на стены древних святынь, и тогда в складках победного родного блага, как и в памяти народной, будет вечно шить неумирающая, светлая душа убиенного "болярина" воина Лавра, генерала Корнилова, первого диктатора, борца и мученика за Русскую Землю.

ЛАРИОНОВ Виктор Александрович, р. 13 июля 1897 в Санкт-Петербурге. 13-я Санкт-Петербургская гимназия 1916. В сен.1916 - мае 1917 гардемарин Отдельных гардемаринских классов, с июня 1917 юнкер Константиновского артиллерийского училища. В Добровольческой армии с нояб.1917 в Юнкерской батарее, с 12 фев.1918 прапорщик. Участник 1-го Кубанского похода в 1-й офицерской батарее, на 21 мар.1919 в 1-м легком артиллерийском дивизионе, затем в Марковской артиллерийской бригаде летом 1919 Поручик, окт.1920 Капитан. В эмиграции член организации Кутепова, в июне 1927 участник диверсии в Петрограде, с 1927 во Франции, участник монархического движения, 1941 в германской армии в Смоленске. После 1945 в Германии. Умер после 1984. Соч.: Последние юнкера. Мюнхен, 1984.
Волков С.В. Первые добровольцы на Юге России. – М.: НП «Посев», 2001
[attachment=1]
"Демократия – это власть подонков" Альфред НОБЕЛЬ

Оффлайн Игорь Устинов

  • Полковник генштаба
  • Штабс-Капитан
  • ****
  • Дата регистрации: ШоЭ 2011
  • Сообщений: 556
  • Спасибо: 200
Re:Те, кто красиво умирают
« Ответ #2 : 08.09.2011 • 11:47 »
Виктор Ларионов   

Из записок добровольца

Жуть над городом; затаился уютный тихий Новочеркасск. Мрак. Еле мерцают фонари. Каждый день несет новую жуткую тревогу, а ночь - шаги патрулей, резкие выстрелы из-за углов: "Трах! Трах!.." Крики... Бег, и опять: "Трах! Трах!"

У лазарета гудит авто. В узкую дверь еле протискивают носилки с телами людей, покрытых шинелью или овчиной. Кровь... На полу, на комьях ваты, на скоробленной, прокисшей овчине, на пальцах и там - на искрящемся блестками снегу под Таганрогом, Батайском, Зверевом и Сулином.

Кровь и мозг из разбитого черепа. Вчера двенадцать мальчиков-юнкеров были найдены связанными и убитыми ударами шпал на полотне у маленькой степной станции. Убит удалой партизан Чернецов - защита, надежда и гордость Дона, убит подлым предательским ударом. Уходит от нас Каледин, чье сердце не выдержало позора России и Дона...

И дерутся еще из последних сил: Кутепов под Таганрогом, Марков под Батайском и Семилетов под Сулином.

Затаился уютный, тихий Черкасск в предсмертной тоске.

Надвигалась туча багровая, словно отразившись от варева бесчисленных пожаров и потоков невиданной крови; и грезились на фоне тучи багровой черные виселицы с болтающимися удавленниками, унизанные вороньем, хищные волки несметной стаей, слышался шорох ползущих пресмыкающихся, а в грохоте пушек - хохот бога тьмы; ведь можно поверить в бога тьмы, видя его звезду на лбу православного, видя загаженную церковь и замученного на навозной свалке священника. Близился грохот пушек, сжималось сердце от невыносимых предчувствий...

"Помогите партизанам! Пушки гремят уж под Сулином!" - гласит сорванное, трепещущее морозным ветром воззвание. Все чаще и чаще стонет и плачет воздух напевами похоронных маршей.

Молча, с серьезными лицами идут последние резервы на фронт: выздоравливающие от ран офицеры и юноши-добровольцы. А на другой день уже везут их назад - стонущими, окровавленными, или даже не их, а чужое тело, что-то застывшее, восковое, на замороженных досках.

Шагает история, раскрывая новые страницы героизма и трагедии: титаны Великой войны - Алексеев и Корнилов - подняли знамя борьбы за Родину. Они пошли первыми, отдавая себя в жертву... Не при восторженных криках толпы, не в буре благодарного энтузиазма - тогда не так тяжела жертва во имя Отчизны. Нет, при улюлюкании черни, при гробовом молчании большей части в страхе затаившейся интеллигенция, среди бушующей толпы, праздной, глумливой, пьяной. Лояльность к новой "народной" власти, принцип невмешательства, постольку-поскольку... Офицерский френч мелькает в роли ресторанного лакея, и десятитысячная месса фронтовиков гранит бульвары и тротуары Ростова и Новочеркасска. Глухи к призывам, глухи к голосу совести.

"Помогите партизанам! Спасите честь Родины и старого Дона!"

"Пушки гремят уже под Сулином!"

Четырнадцатилетний гимназист, увешанный патронами, с трудом, с забора карабкается на высокую, худую лошадь. Уходят последние.

В палате Н-ского лазарете умирает совсем молоденький юнкер - смуглый, курчавый, с кроткими карими глазами, прозванный товарищами "Сингапур" - вероятно, за смуглое лицо и за блеск жемчужных зубов.

Не спас его ни нежный уход дочери генерала Алексеева - Веры Михайловны, ни усилия профессора. Догорала еще одна жизнь, срезанная так дико бесцельно, так рано. Часы пробили три, но мало кто спал в этой палате: незримый, уже прилетел Ангел смерти. "Сингапур" не стонал, только дышал трудно и редко; от длинных, вздрагивающих ресниц ложилась тень.

Тускло светила лампа. Из окон, сквозь узоры льда, заструился рассвет, но не уходил командир-полковник, просидевший всю ночь над умирающим, прикрывая слезы кистью облокотившейся о спинку стула руки. Вера Михайловна часто выходила в коридор, и было слышно, как она рыдает там: глухо и неутешно. Он ушел от нас на рассвете мутного зимнего дня...

Последний раз бросаются черно-красные "корниловцы", офицеры в черных траурных погонах, "чернецовцы" и "семилетовцы" в отчаянные контратаки. Вереницей везут сосновые, небрежно сбитые ящики.

Уже не хватает для всех оркестров, и воздух не плачет напевами похоронных маршей. Растет "партизанское" кладбище за городом. По двадцать, тридцать штыков осталось в маленьких отрядах на степных станциях, загородивших путь красным бандам. Лица давно небритые, шинели промерзшие колоколом, е глазе грустные и смертельно утомленные.

Но молодой полковник Кутепов не сдает, хоть и кажется, что спасения нет: все сильнее напор врага, охватившего со всех сторон Донскую область. Не сдает и храбрейший генерал Марков под Батайском и ведет юнкерский батальон в ночную атаку.

Метель бушует с невиданной силой, холодный ветер злобно воет в телеграфных проводах, заносит лицо сухим ревущим снегом. Сиротливые, запорошенные снегом стоят вагоны юнкерского батальона, затерянные в снежной степи. Выстрелы пушек глохнут в этих диких порывах ледяного ветра, а вспышки лишь на секунду разрезают мрак...

Снимается кольцо. Напирает щетина красных штыков, нависла багровая туча. Гибель! Спасения нет! Но Лавр Корнилов спасает армию и двигает черно-красных корниловцев, офицеров и партизан за Дон, в степные дали, в туманную мглу неизвестности.

Начинается Кубанский поход, смерть и раны многим и... слава! Поход к неведомому пункту в поисках потерянной Родины...
"Демократия – это власть подонков" Альфред НОБЕЛЬ

Оффлайн Игорь Устинов

  • Полковник генштаба
  • Штабс-Капитан
  • ****
  • Дата регистрации: ШоЭ 2011
  • Сообщений: 556
  • Спасибо: 200
Re:Те, кто красиво умирают
« Ответ #3 : 08.09.2011 • 11:49 »
Виктор Ларионов   
Из записок добровольца

От безбрежных степей кубанских, от фиолетовых предгорий Кавказа, от тертого Дона, болотного Маныча и синего Днепра прошли тебя, Русь, вдоль и поперек мы - добровольцы...

И стольный град Киев, древний Курск, шумный Харьков, златоглавый красавец Белгород - все они слышали грохот победоносных маршей и шелест развернутых знамен.

На ржи желтеющей и зеленой, на золотых колосьях пшеницы, на ковыле степном, в густых, душистых травах и садочках вишневых сочилась кровь добровольцев, словно кистью гигантской кто-то над Русью взмахнул и всю ее окропил слезами рубиновыми.

Жгло солнце, заметала дороги вьюга, трещал свирепый мороз, днем и ночью, в метель и в бурю, в сырую мглу осенних туманов шли мы бодро вперед: навстречу смерти, навстречу многомиллионному люто обманутому морю - цепочками, горсточками по несколько десятков человек. Лилась кровь; в промерзших вагонах, на голых досках, в жару тифозной агонии метались рядом: офицер и солдат. Обильно собирала смерть свою жатву. Уцелевшие шли, падали и шли цепочками редкими, неся эмблемы убитых вождей на погонах, неся в сердце веру неугасимую и любовь.

Любимая вся и желанная, от кривых березок на северных болотах до таинственных монахов - крымских кипарисов и тополей, шумящих в лунной серебряной паутине, - вся ты, Русь, а степи твои лучше всего, так часто их видишь перед собою: бесконечные, вечно волнующие далью; ночью мгла таинственная уносит в небытие, на заре каждая капля росы - блеск алмаза, красоты непередаваемой; днем - марева далекие, причудливые видения; вечера - тихие, грустные, пенные, а дали - сиреневые, то розовые или огненные перед ветром.

На всех сельских и станичных кладбищах есть затоптанные временем и людьми могилы добровольцев.

Без слов прощальных, без имени, без креста хоть деревянного, любимыми слезами омытого, погребены воины, свершившие подвиг, наградой не венчанный.
« Последнее редактирование: 09.09.2011 • 14:40 от Игорь Устинов »
"Демократия – это власть подонков" Альфред НОБЕЛЬ

Оффлайн Игорь Устинов

  • Полковник генштаба
  • Штабс-Капитан
  • ****
  • Дата регистрации: ШоЭ 2011
  • Сообщений: 556
  • Спасибо: 200
Re:Те, кто красиво умирают
« Ответ #4 : 08.09.2011 • 11:54 »
Иван Лисенко   
 
Записки юнкера 1917-го года

Как мы ехали на Дон

10 ноября 1917 года наша семья в последний раз собралась вместе.

Две недели уже прошло, как большевики захватили власть в городе, но по инерции жизнь шла по старому пути.

После позднего обеда в кругу близких я должен был ехать на Николаевский вокзал, откуда группа юнкеров Константиновцев-артиллеристов отправлялась "на Дон" в надежде найти там организованное сопротивление красным.

Старший брат находился на фронте и я чувствовал, что пришел и мой черед исполнять свой долг перед Родиной. Большой нравственной поддержкой для меня выли слова отца: "На твоем месте я поступил бы так же". Бесконечно жаль было плачущую мать, я сердце сжималось при мысли, что семья остается "на произвол врага". Наконец, простившись с родными я поехал на вокзал вместе с провожавшими меня сестрами.

Свежевыпавший пушистый снег и сумерки скрывали грязь и запущенность города, и, хотя пустынный и плохо освещенный, он в последний раз был для меня все тем же любимым, родным и прекрасным Санкт-Петербургом. На вокзале уже ждали нас приехавшие раньше две подруги сестер. Моих друзей юнкеров также провожали сестры, и присутствие таких провожатых мало соответствовало нашей маскировке "под революционных казаков". Несмотря на большую толпу отъезжавших солдат мы благополучно заняли места в вагоне 3-го класса скорого поезда Петроград - Ростов, и набитый до отказа поезд тронулся по расписанию.

Мои друзья заняли верхние места и улеглись спать. Я же расположился внизу, присматриваясь к соседям. Большинство из них казались безобидными и разговор шел о том, что "теперь войне конец и все вернутся по домам".

К несчастью, среди солдат оказался субъект лет сорока, имевший вид рабочего. Одетый в черное пальто, с испитым озлобленным лицом, он вытащил кучу прокламаций и, предложив солдатам послушать, начал, запинаясь на чужеземных словах, читать трескучую пропаганду о необходимости углублять революцию. Нередко он злобно поглядывал на меня и, очевидно заметив иронию на моем лице, обратился ко мне со следующим:

- Товарищ, здесь плохое освещение, мне трудно читать, а у вас глаза молодые - вот вы я почитайте нам про всю правду, здесь написанную.

Еле сдерживаясь от смеха, я ответил:

- Да я, товарищ, неграмотный.

Агитатор, казалось, хотел убить меня своим взглядом, но ничего не ответил. Я же притворился спящим. Через несколько времени один из солдат, посматривая на наши лампасы, сказал, что много казаков нынче едет. Рабочий злобно возразил:

Много юнкарей и прочей гидры к Каледину пробирается. Вот приедем в Москву, там разберут - кому куда.

Когда все заснули, я вызвал друзей на площадку и сообщил им о сказанном. Мы решили в Москве перейти в другой вагон.

Утром наш поезд медленно проходил через Москву и остановился на южном вокзале. Здесь произошло что-то неописуемое. Огромная толпа солдат, поджидавшая поезд, бросилась штурмовать окна я двери. Прикладами ружей били стекла закрытых окон и лезли внутрь, подсаживая друг друга. Часть прибывших лезла через окна из вагонов на перрон. Конечно, никакой проверки в этой свалке быть не могло. Мой "разоблачитель" исчез, и состав ехавших с нами солдат переменился.

Ехать в вагоне с выбитыми окнами было неуютно, и в Харькове, где многие покинули поезд, мы вышли на платформу. К нашей радости мы увидели двух наших юнкеров в очереди за кипятком. Они пригласили нас к себе. Оказалось, что за взятку кондуктору они втроем ехали в отдельном купе 1-го класса, запертом на ключ. На дверях и в окне была вывеска: "Делегация революционного фронтового комитета". Находившийся в купе юнкер открыл нам окно, и мы, забравшись внутрь, отлично выспавшись, доехали до Таганрога. Здесь "товарищи", ехавшие в коридоре и на площадках, покинули вагон и проводник открыл наше купе.

Чудесная теплая осенняя погода позволила нам из открытых окон наблюдать спокойную жизнь на станциях Донской области. На платформах бабы продавали всякую снедь. И отсутствие толпы солдат напоминало дореволюционные времена.

После Ростова в почти пустой вагон вошел казачий патруль, проверяющий документы. Один из наших юнкеров находился в коридоре, и мы услышали громкий спор его с казаками. Старший казак, заглянув в наше купе, спросил:

- Кто вы такие, братцы? Тут ваш товарищ заврался. Называет себя приписным казаком с 16-го года, а во время войны приписки не было.

Оценив обстановку, мы объяснили, что мы юнкера из Петербурге и что Союз казачьих войск послал нас к атаману. Казаки рассмеялись и сказали:

- Давно бы так, а то дурить вам нас нечего. Мы коммунистов задерживаем, а вы поезжайте себе спокойно. Видно, что вы и впрямь юнкера.

К вечеру мы прибыли в красочный Новочеркасск и направились на Барочную улицу, куда имели словесное приказание явиться к полковнику Баккалову.

Первые пушки Добровольческой армии

Во время нашего пребывания в Ростове командование узнало, что в селе Лежанка Ставропольской губернии, в 16 верстах от Донской области, расположилась часть самовольно уведшей с "Турецкого фронта" 39-й артиллерийской бригады. С разрешения атамана туда была послана группа конных юнкеров артиллеристов под командой поручика Давыдова. Для маскировки "под казаков" к нам добавили юнкеров Казачьего училища. Начальником экспедиции был лейтенант Герасимов.

После двухдневного похода отряд ночью проник в село, снял караул в батарейном парке и, будя по хатам ездовых, заставил их заамуничивать и запрягать лошадей. К рассвету из села выступили два орудия образца 1900 года, 4 зарядных ящика со снарядами и телефонная двуколка. Несмотря на организованное Дербентским полком преследование, отряд благополучно вернулся в Новочеркасск и сдал добычу в первую артиллерийскую часть Добровольческой армии - Михайловско-Константиновскую юнкерскую батарею.

По возвращении юнкеров из Ростова был произведен орудийный расчет. Я попал 3-м номером во второе орудие. В батарею прибыли артиллерийские офицеры и заняли командные должности. Начались занятия при орудиях и уход за лошадьми. "Пленных" ездовых 39-й бригады отпустили по домам.

Вскоре скончался от ран полученных под Ростовом, юнкер К.А.У. Малькевич. Батарея заимствовала для похорон орудие запасной казачьей батареи. Сняли тело орудия, отвезли на лафете гроб и похоронили соратника. Но орудие образца 1902 года не вернули.

Долго требовали казаки обратно свою пушку, но им отвечали, что "юнкера не умеют собрать орудие". Тогда казачий комитет заявил, что будет разговаривать только с юнкерским комитетом. Командир приказал юнкерам-студентам постарше разыграть роль комитета. После долгой торговли постановили: вернуть казакам деревянную платформу, на которой прикреплялся гроб и траурное покрывало. Орудие же осталось в нашей батарее до перевооружения летом 1919 года на английские орудия. Благополучно прошло Чернецовский, 1-й и 2-й Кубанские походы под командой доблестнейшего штабс-капитана Шперлинга, нося название 1-го или похоронного орудия батареи.
***
После разоружения 272-го и 273-го пехотных запасных полков в Новочеркасске Сводная Михайловско-Константиновская батарея продолжала свои занятия пехотным строем и несение караулов. Но недолго продолжалась спокойная жизнь батареи в Платовской гимназии.

В город Ростов-на-Дону прибыла яхта Черноморского флота "Колхида" и вооруженные тральщики. Местный подпольный революционный комитет с помощью красной гвардии из рабочих и солдат двух запасных пехотных полков захватил важнейшие учреждения города, разоружил казачий гарнизон и заключил начальника Ростовского войскового округа генерала Потоцкого и его офицеров на яхте "Колхида". Донской круг поручил атаману подавить восстание.

Вернувшиеся с фронта и запасные казачьи части были ненадежны. Утром 25 ноября донской атаман послал по железной дороге спешенную сотню юнкеров Новочеркасского казачьего училища и по соглашению с генералом Алексеевым - Юнкерский батальон добровольцев. Отряд под командой полковника Хованского с боем взял город Нахичевань, но, понеся большие потери, отошел к станции Кизитеринка.

К нам пришел казачий полковник и спросил: "Правда ли, что юнкера-артиллеристы не владеют винтовками?" Мы, конечно, возмутились и объяснили, что большинство из нас кадеты и что мы занимались пехотным строем под руководством пехотных офицеров. Оказывается, что наш командир доложил, что мы не подготовлены для ведения пехотного боя. Так как положение стало угрожающим, командование вызвало на погрузку вторую сотню казачьих юнкеров. Пришло приказание приготовиться к отправке и нашей роте (батарее).

Утром второго дня наступления на Ростов наша полурота должна была атаковать кирпичные заводы на окраине Нахичевани. После первого неудачного боя настроение у всех было напряженное. Каждый понимал, что будут большие потери, и вспоминал убитых и раненых вчера друзей.

Позади навей цепи появилась фигура в черных форменных пальто и фуражке. Взводный спросил:

- Кто вы такой и что вам нужно?

И получил спокойный ответ:

- Семинарист, - я хочу воевать с вами.

- Но у вас нет винтовки!

- А вот, когда кого-нибудь из вас убьют, я и возьму винтовку. Хотя этот юноша был совершенно прав, но юнкера возмутились и потребовали, чтобы он ушел "подальше".

После двухдневного боя и пребывания почти все время под открытым небом все мы испытывали чувство зверского голода. Выданный заплесневелый и промерзший насквозь хлеб приходилось есть, отковыривал куски штыком. Желтое с черными пятнами сало вызывало отвращение. К вечеру первого дня пребывания в резерве удалось найти путевого сторожа, желающего продать нам барана. Собрали по карманам необходимую сумму и получили живого барана. Резать его никто из нас не хотел. Наконец, кто-то решился застрелить беднягу. Видя нашу "неприспособленность к жизни", сторож предложил освежевать барана, если мы дадим ему шкуру. Конечно, мы с радостью согласились. Тушу разрезали на кусочки, и каждый, нанизав на шомпол свою часть, поджаривал ее на костре. То был первый урок приспособления к жизни в Добровольческой армии петербургских юнкеров.

Нам прислали пехотных офицеров, занявших места взводных и полуротных командиров. В строевом отношении роту принял поручик Костандов, но и наш командир капитан Шаколи остался с нами. После короткой молитвы мы отправились на вокзал и погрузились в поданный состав. Долго ждали отправки - оказалось, что машинист не хочет нас везти, так как "Викжель" (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников) держит нейтралитет. Донское командование занялось уговорами. Пользуясь темнотой, машинист скрылся. Тогда капитан Шаколи вызвал юнкеров путейцев и технологов, отбывавших летнюю практику машинистами. Вызвались юнкера Раскин и Ф. Эти машинисты долго потом обслуживали наш состав. Юнкер же Р. получил пожизненное прозвище "Викжель".

Поздно ночью, в полной темноте двинулся в путь наш эшелон. Грязные, холодные товарные вагоны тускло освещались свечами. Неопытные машинисты "дергали состав" и вели его медленной скоростью, ожидая попыток вызвать крушение. Казалось - все кругом враждебно, а впереди ждут нас потерпевшие неудачу наши немногочисленные соратники.

Настроение поддерживалось несмолкаемыми песнями, связывающими нас со славным прошлым. Оно обязывало нас двигаться по выбранному пути. Продрогшие и сонные, прибыли мы на станцию. Кизитеринку. Все помещения ее были наполнены вповалку спавшими юнкерами и кадетами. Люди настолько утомились, что не чувствовали, когда проходившие наступали им на тело. После неудач настроение у них было неважное. Я спросил про знакомого юнкера-павловца. Ответили - убит.

Опасаясь ночного нападения, капитан Шаколи "заблиндировал" шпалами открытую платформу и приспособил ее для пулеметов. Юнкера на руках выдвинули это сооружение на линию заставы.

С рассветом первая рота юнкеров-константиновцев повела наступление на город Нахичевань правее железной дороги. Навстречу ей вышли густые цепи большевиков-матросов и рабочих. Их поддерживала судовая артиллерия с Дона. 8-й Константиновская и 4-й Михайловский взводы залегли на линии окраинных огородов станицы Александровской, прикрывая станицу и станцию.

Обойденная с флангов, 1-я полурота отошла к станице, и до темноты мы пролежали под сильным огнем, неся потеря. Ночью огонь прекратился, и, выставив охранение, мы отошли на станцию.

На другой день в наступление пошла 2-я полурота. Командир 3-го взвода поручик 146-го Каспийского полка Харламов вызвал охотников обнаружить противника. Вызвалось трое. Только что мы поднялись на ближайший гребень возвышенности, как увидели подымающуюся нам навстречу густую цепь. Редко выделялись черные фигуры матросов и рабочих. Мы легли на землю и открыли огонь. На наше счастье - красные сделали тоже.

Через несколько минут подошел наш взвод, и мы оказались на правом фланге цепи. Поручик Харламов, положив цепь, управлял огнем. Сам же, стоя, с руки бил красных. Мы пытались встать, но он резко приказал нам лечь, заявив, что стоять может только командир. Скоро он упал, раненый в кость ноги, а за ним и заменивший его, тоже раненый, взводный портупей-юнкер Голицынский. Санитаров не было, цепь таяла, относя в тыл раненых и их винтовки.

Красные стали обходить нас с правого фланга, и отделенный портупей-юнкер Иегулов подал команду!

- Правофланговому отделению занять положение, перпендикулярное существующему!

Долго мы потом вспоминали это "восстанавливание перпендикуляра к цепи". Но тогда было не до смеха, и, загнув фланг, мы удачно залпами отбили красных.

Одновременно наступали и отходили юнкера-казаки, но мы слышали только их ружейный и пулеметный огонь. К вечеру отошли к станице. Долго еще пришлось нам лежать в замерзшей степи в сторожевом охранении. Выручил нас единственный раненый, но оставшийся в строю офицер - командир 4-го взвода, поручик 5-го пулеметного полка Гегеман, сменивший нас и пославший нас на станцию.

За эти два дня мы потеряли убитыми 5 юнкеров: старший портупей-юнкер Неклюдов (правовед), юнкер Певцов (2-й Морской корпус), юнкер Баранов (студент) и кадет Донского корпуса Горбачев. Юнкер Малькевич (2-й кадетский корпус) был смертельно ранен и умер в Новочеркасске. Ранено было пять офицеров и 29 юнкеров. Красные стреляли из старых французских винтовок Гра. Крупные пули с тупыми концами оставляли тяжелые ранения.

Сменила нас подошедшая студенческая дружина, старики станицы Аксайской и часть (добровольцы) 6-го пластунского батальона. Следующие три дня мы были в резерве, находясь в готовности, на станции, и ночуя в холодных вагонах и случайных помещениях. Наскоро посланная батарея не имела кухни. Нам прислали только пожелтевшее сало и насквозь промерзший серый хлеб. Юнкерские шинели не спасали от холода.

На станцию прибыло несколько дам-казачек во главе с Ольгой К. Мягковой. Они привезли нам шоколад и теплые перчатки. Они не предполагали, что у нас нет теплых вещей и горячей пищи. Тотчас же они организовали заботу о раненых и питательный пункт. Эвакуацию раненых, доставку боеприпасов и продуктов производили все те же наши юнкера-машинисты.

Часть юнкеров под командой капитана Шаколи была послана занять места номеров в казачьей батарее. Ездовые казаки согласились привезти орудия, но номера воевать не хотели. Здесь впервые юнкера артиллеристы стреляли по красным из орудий. Я же с двумя десятками юнкеров попал в команду бомбометчиков и минометчиков. Мы произвели только пробную стрельбу по Дону.

30 ноября на станцию прибыл атаман Каледин. К его вагону и паровозу выставили караул сводной юнкерской батареи.

Утром 1 декабря началось согласованное наступление на Ростов. От станицы Николаевской шел наказной атаман генерал Назаров с возвращающимися с фронта казаками. От Кизитеринки - юнкера добровольцы и казаки, прибывший из Новочеркасска офицерский отряд, студенческая дружина, сводная сотня 6-го Донского пластунского батальона, пулеметная команда 5-го пластунского батальона, дружина аксайских стариков в 4 орудия казачьей батареи с номерами юнкерами-добровольцами. Красные испугались окружения и рассеялись без боя. Команда бомбометчиков предназначалась для уличного боя. Для перевозки материальной части нам дали две одноконные повозки. Наши бедные клячи с трудом поднимали тяжелый груз на заснеженных холмах.

Так как шли мы по каким-то тропинкам и колеса скользили на подъемах, юнкерам приходилось помогать лошадям втаскивать повозки. Уже в темноте вошли мы в город Нахичевань и остановились для выяснения обстановки, выслав вперед патрули. Мы были очень утомлены и голодны, но голод заглушала жажда. Нарядные освещенные домики городка казались чем-то из другого мира. Из-за закрытых шпорами окон доносились заглушенные звуки рояля и мелькали фигуры людей.

Я не выдержал и постучал в дверь. Вышел хорошо одетый молодой человек и спросил, что мне угодно. Я ответил: "Воды - пить". Он вынес стакан воды и спросил, кто мы такие. Я ответил: "Юнкера, освободившие Ростов от большевиков". Вопрошавший исчез и больше не появлялся.

Ко мне подошел мой однокашник и возмущенно оказал, что не ожидал от меня подобной выходки.

- Посмотри, какой ты грязный и обтрепанный. Ты совсем перепугал мирных людей.

Патрули выяснили, что дорога свободна, и мы втянулись в улицы Ростова. Веселая, живая южная толпа поглотила нашу грязную скромную группу. Казалось, никому до нас нет дела. Город жил своей жизнью и обыватели совсем не понимали происходящих событий. На ночлег мы остановились в какой-то гостинице, выставив часового. А на утро присоединились к нашей батарее, расположившейся в женской гимназии Берберовой.

Через два дня наши машинисты отвезли нас в Новочеркасск, и мы вернулись на старое место в Платовскую гимназию на Ермаковском проспекте.
***

Чернецовский поход

В середине декабря 1917 года в Новочеркасск прибыли "Быховцы" - генералы Корнилов, Марков, Деникин и другие. Первым неожиданно привел к нам в штатском генерал Марков. Собрав вокруг себя юнкеров, он сказал, что счастлив видеть нас здесь, так как сам он окончил в 1898 году Константиновское артиллерийское училище и преподавал в Михайловском. В живой и остроумной беседе он знакомил нас с общей обстановкой и просил задавать вопросы, обещая и впредь навещать нас. Эта и последующие беседы очень поднимали нам настроение. Однажды генерал прочел нам блестящую двухчасовую лекцию "о национальном воспитании", произведшую сильное впечатление на юнкеров и вызвавшую еще большее уважение и симпатию к лектору.

После инспекции батареи генералом Алексеевым он назначил нам нового командира батареи, подполковника 31-й артиллерийской бригады, георгиевского кавалера Дмитрия Тимофеевича Миончинского, создавшего боевую репутацию батарее.

Красная пропаганда разложила казачьи части, и на них Донское командование не могло пополниться. Были созданы "партизанские отряды" из учащейся молодежи. Они поддерживали порядок и защищали область от вторжения большевиков. Среди них прославился отряд есаула гвардии Василия Михайловиче Чернецова. Он быстро перебрасывал свой отряд по железным дорогам и внезапно нападал, громил собирающиеся на границах области части красных. Особенно удачно было его ночное нападение в канун Рождества Христова на станции Дебальцево.

Горячо призывал Чернецов казачьих офицеров присоединиться к нему. И, получив ответ, что его силы ничтожны и что он "только зря погибнет", - сказал:

- Я знаю, за что я иду умирать, а вот вас будут истреблять, как баранов, и вы не будете знать, "за что".

Дошла очередь и до нас. Наша батарея выделила 13 юнкеров в распоряжение полковника Мамантова. Его группа партизан заняла станцию Чир и прикрывала Царицынское направление. Была выделена "подрывная команда" из юнкеров и офицеров и послано несколько юнкеров на Кубань в экспедицию за орудиями.

На севере, в станице Каменской, возвращавшиеся "фронтовики" и лейб-гвардии 6-я казачья батарея объявили "Донскую Советскую республику". Их вожаки - войсковой старшина Голубев и подхорунжий Подтелков угрожали разогнать войсковой круг и правительство. Их подкрепляли отряды красной гвардии и запасные части но Воронежа и Орла.

12 января 1918 года вечером в помещение батареи прибыл есаул Чернецов и от имени атамана просил нашего командира выделить два орудия для усиления его отряда. Подполковник Миончинский ответил, что он подчиняется только штабу Добровольческой армии и предложил есаулу отправиться туда. На что Чернецов возразил, что "если мы будем делиться на казаков и добровольцев, то через два дня здесь будут красные и не станет ни тех, ни других". Затем, обратившись к собравшимся юнкерам, он опросил:

- А вы, юнкера, хотите работать со мной? Если да, то я поеду к генералу Алексееву, если нет, то буду драться и без вас.

Юнкера дружно просили популярного партизана ехать к генералу Алексееву. Через два часа пришло приказание генерала Корнилова выслать взвод для погрузки с отрядом Чернецова. Одновременно 2-й взвод добровольцев должен был грузиться для отправки на "Таганрогский фронт" в распоряжение полковника Кутепова.

18 января, во время погрузки сотни партизан и взвода батареи с пулеметной командой, получено было донесение, что запасной казачий дивизион идет громить дворец атамана. Отряд прекратил погрузку и отправился ко дворцу, где и расположился на плошали. Действия отряда отрезвили казаков, и их делегаты прибыли к атаману о повинной. Отряд с песнями вернулся на станцию.

Наш эшелон был составлен следующим образом. Впереди - обычная товарная платформа, на коей при помощи шпал и стальных тросов прикреплено трехдюймовое орудие и передок со снарядами. Дальше - классные вагоны с людьми и товарные с лошадьми. За ними опять паровоз с пулеметами и товарная платформа с орудием.

14 января эшелон прибыл на станцию Каменоломная, где соединился о двумя "державшими фронт" сотнями партизан. 15-го отряд занял узловую станцию Зверево, а 16-го, давши для острастки два выстрела шрапнелью, - станцию Лихую. С последней в панике бежали передовые отряды красной гвардии и революционная сессия Луганского военно-революционного комитета.

В ночь о 16-го на 17-е прибывшие из Дебальцева большевики выбили оставленный на станции Зверева взвод партизан, и связь отряда с Новочеркасском была прервана. Чернецов с одной сотней и одним орудием капитана Шперлинга отправился назад очищать Зверево. Остальному отряду под командой командира батареи подполковника Миончинского приказал двигаться на север к станции Каменской. Перед разъездом Северный Донец эшелон Миончинского остановился, ибо перед ним по обе стороны полотна железной дороги находились густые цепи красной гвардии и казачьих частей Голубева. От них отделилась группа с белым флагом, подошедшая к эшелону. В ней оказался очень смущенный сотник и два урядника Лейб-гвардии Атаманского полка, предложившие партизанам для избежания кровопролития вернуться в Новочеркасск. Они уверяли, что казаки не хотят "братоубийственной бойни", Миончинский предложил казакам собраться вправо от пути и сказал, что если они не будут стрелять, то и он по ним стрелять не будет.

К этому времени Чернецов выбил красных со станции Зверево и, подъехав к эшелону Миончинского, приказал открыть огонь. После первого нашего выстрела красные сосредоточили огонь многочисленных пулеметов по передней орудийной платформе. Быстрое продвижение эшелона и бегущих за ним цепей вызвало бегство красных.

Батарея потеряла убитыми двух юнкеров - телеграфиста Николаевского инженерного училища Евг. Крамаренко и юнкера Константиновского артиллерийского училища Перница - и ранеными двух юнкеров и офицера-пулеметчика. Партизаны не имели потерь, так как все внимание и огонь красных были устремлены на импровизированный "бронепоезд". Одна из последних выпущенных красными пуль попала в снаряд, уложенный в передке. Все оставшиеся в передке шрапнели загорелись ярким пламенем. Подполковник Миончинский остановил эшелон и приказал юнкерам подавать ему снег, а сам снегом тушил огонь, изрядно обжегши себе руки.

В темноте отряд занял Каменскую, откуда правительство Донской советской республики во главе о Подтелковым я Голубевым, а также все их вооруженные сило отошли на север к станциям Глубокое - Миллерово. Население окружной станицы тепло встретило партизан. Из старших классов местной гимназии и других учащихся была сформирована 4-я сотня отряда. Дамы и гимназистки устроили на вокзале питательный пункт и лазарет.

18-го, опять в тылу у отряда, красные заняли станцию Лихую. Оставив сотню в Каменской, Чернецов двумя эшелонами пошел на Лихую. Орудия, стрелявшие с платформ, сбили запасную конную батарею, прибывшую из Орла. Партизаны бегом во весь рост двинулись на станцию. Красные не выдержали порыва партизан и бежали. Было захвачено более 1000 снарядов для трехдюймовых орудий, часть лошадей бежавших поездом конно-артиллеристов и более 10 пулеметов 5-го пулеметного полка из Воронежа. Но и партизаны потеряли 25% своего состава.

Ночью вернулись в Каменскую, и Чернецов решил предпринять наступление на Глубокую. Обходная колонна под командой произведенного атаманом в полковники Чернецова состояла из сотни партизан, офицерского взвода (местных офицеров), 2-го орудия юнкерской батареи (образца 1900 года), нескольких разведчиков и телеграфистов, а также двух легких пулеметов батареи.

Колонна отправилось перед рассветом степью без дорог, рассчитывая обойти Глубокую и внезапно атаковать ее с севера. Остальному отряду Чернецов приказал к 2-м часам дня подойти к разъезду Погорелово и по условленному высокому разрыву обходного орудия начать наступление на Глубокую с юга. План был дерзок до отчаянности, но вся предыдущая работа доказывала, что только в нем надежда на успех.

Лихой кавалерийский начальник ошибся во времени. Голодные и замерзшие пешие партизаны не могли двигаться быстро против сильного северного ветра и только к заходу солнца вышли в тыл поселка Глубокое. Чернецов приказал открыть огонь из орудия и двинул вперед цепи. В ответ орудие покрыли ровные очереди 6-й Гвардейской батареи, управляемой кадровым артиллеристом войсковым старшиной Голубевым, и появились густые цепи красных. Они давно открыли движение колонны, следили за ним и ждали партизан. Темнота прекратила неравный бой. У орудия были ранены два юнкера (Икишев и Полевой).

Партизаны ворвались на станцию, но, понеся большие потери, были выбиты. Остатки офицерского взвода, потеряв связь с остальным отрядом, пробились через цепи красных и в темноте отошли вдоль железной дороги к Каменской. В затворе орудия был отбит боек. Собрав отряд у орудия, Чернецов, пользуясь темнотой, решил заночевать в будке церковного сторожа у одиноко стоявшей на окраине селения церкви. Там удалось передохнуть и исправить затвор. Части 5-й казачьей дивизии и 6-я Гвардейская батарея под командой Голубева тем временем искали в степи исчезнувший отряд.

С рассветом партизаны обходной дорогой вышли на Каменский шлях, и, желая всполошить красных, Чернецов открыл орудийный огонь по станции. Красные после первого замешательства густыми цепями вышли из селения, а привлеченный выстрелами отряд Голубята преградил партизанам путь в Каменскую. После утомительного марша усталые партизаны встретили отряд Голубева. Шесть орудий 6-й Гвардейской батареи прямой наводкой разметали жидкие цепи партизан и заставили замолчать одинокое орудие.

Чернецов начал отход, преследуемый артиллерийским огнем и густыми лавами казаков. Прямым попаданием гранаты выбило лошадей первых уносов. Далее орудие шло на корне. При переходе глубокого оврага сломалось дышло и по приказу Чернецова юнкера, утопивши подо льдом ручья прицел и угломерный круг, сбросили орудие с крутого склона оврага, где оно и повисло, зацепившись колесом за дерево. Подполковнику Миончинскому с конными Чернецов приказал пробиваться на юг, а сам наотрез отказался от лошади. Чудом удалось двум десяткам измученных людей на заморенных упряжных и строевых лошадях (частью без седел) уйти от свежей конницы.

На дне оврага возле Чернецова собралось около 60 человек партизан и юнкеров. Подпустив без выстрела лаву донцов партизаны залпом в упор отбросили ее назад. Огнем голубевских пулеметов Чернецов был ранен в ногу. Подъехали два парламентера с белым флагом с предложением сдаться. Чернецов сказал им:

- Передайте войсковому старшине Голубеву, что мы не сдадимся изменникам.

Еще две атаки были отбиты. После второй был захвачен подхорунжий 27-го казачьего полка, потерявший убитой лошадь. Он кричал, что все это недоразумение, что казаки не хотят кровопролития, и если партизаны сдадут оружие, то их отпустят в Каменскую. Желая выиграть время и ожидая помощи, Чернецов послал его к Голубеву с предложением выпустить нас в Каменскую. Стрельба прекратилась, и казаки густыми толпами придвинулись к группе партизан. Подъехавший Голубев подтвердил "словом русского офицера", что отпустит остатки отряда.

Вопреки всем обещаниям, бросивших оружие партизан с издевательствами повели в обратную сторону, к хутору Гусеву. Часа через два обнаружилось наступление партизан и одного юнкерского орудия от Каменской вдоль железной дороги. Голубев повел 27-й полк и батарею против наступающих, а пленных поручил вести подхорунжему Подтелкову с сотней конвоя. Впереди колонны ехали Подтелков и раненый в ногу Чернецов. Уже в сумерки вышли к железной дороге, по которой медленно двигался железнодорожный состав. Чернецов шепнул ближайшим партизанам приказ кричать - "Ура". Сам же неожиданно вырвал револьвер у Подтелкова и ударив его, поскакал в степь с криком:

- Ура, наша взяла! На эшелон!

Дружное ура пленных ошеломило конвоиров. Их лошади шарахнулись в стороны, партизаны с криком побежали - частью к эшелону, остальные же врассыпную. Эшелон встретил бегущих пулеметным огнем, так как в нем были красногвардейцы, возвращавшиеся после боя у Каменской. Все побежавшие к эшелону погибли, и трупы их были зверски изуродованы. Около 15 человек - и я в их числе - под покровом темноты, после долгих мытарств и приключений добрались до Каменской.

Чернецов, отвлекая конных, добрался до станции Бело-Калитинской был там выдан казакам и зарублен Подтелковым. В этот день батарея потеряла 17 юнкеров и одного офицера убитыми и замученными.

На другой день подполковник Миончинский выдвинул оставшееся орудие к хутору Астахову и под огнем противника погрузил (с помощью рельс) 6 орудий и 12 зарядных ящиков, оставленных в туторе разошедшимися после предыдущего боя гвардейскими казаками. Пущенный большевиками паровоз-брандер был расстрелян орудием капитана Шперлинга я не произвел предполагаемого крушения платформы с орудием.

Вечером оставшиеся в живых юнкера погибшего орудия во главе о подполковником Миончинским отправились с захваченными 6-ю орудиям в Новочеркасск для сформирования батареи заново.

Этот эшелон счастливо проскочил Лихую и Зверево и в Новочеркасске, пополнившись добровольцами учащимися, сформировал новый взвод. В эту же ночь красные заняли Зверево и Лихую.

Партизаны и орудие батареи под командой капитана Шперлинга пытались пробиться на Лихую, но были отбиты. При вторичной попытке прямым попаданием снаряда в орудийную платформу были убиты три юнкера и офицер. Ранено два юнкера. Остатки отряда, сгрузивши орудие и взорвавши путь, тяпнулись походным порядком в Новочеркасск, куда и прибыли после тяжелого шестидневного перехода.

Подполковник Миончинский, закрепив два новых орудия на пульмановских металлических платформах и с пулеметами на паровозе, отправился эшелоном на станцию Сулин на выручку чернецовцев. Но занимавшие Сулин партизаны Семилетова получили приказание войскового штаба взорвать мост и отойти на юг.

Подполковник Миончинский, считая отряд Чернецова погибшим, направился с оставшимися чинами батареи в Ростов, где собирались части Добровольческой армии. Тула же направилось позже орудие капитана Шперлинга и присоединившиеся к нему юнкера Чирской экспедиции.

Второй взвод батареи принимал участие в боях под станциями Морской, Хопры и Синявской в составе отряда полковника Кутепова, сдерживая наступление красного военачальника Ф. Сиверса от Таганрога. В бою у хутора Адабашева била убита разведчица батареи супруга поручика Давыдова (урожденная княжна Черкасская).

30 января взвод получил приказание сдать орудие во 2-ю офицерскую батарею и отправиться в Ростов, где находился подполковник Миончинский с 6-ю орудиями.

На станции Матвеев Курган, окруженная со всех сторон, взорвала себя команда подрывников. Здесь погибли 5 офицеров и 18 юнкеров.

После смерти атамана Каледина Добровольческая армия сосредоточились в Ростове. Юнкерская батарея, сдав два орудия 3-й офицерской батарее, с двумя орудиями на пульмановской платформе и двумя погруженными эшелонами отправилась на станцию Батайск. Там в эшелонах находился спешенный кавалерийский дивизион полковника Ширяева и Морская рота. Паровоз эшелона батареи обслуживали юнкера путейцы.

8 февраля на рассвете с юга подошел бронепоезд противника и открыл огонь по нашим составам. Его сопровождали эшелоны красных из Ставрополя. Местные большевики и железнодорожники ждали этого нападения и тотчас же присоединились к красным. Все железнодорожные стрелки были повернуты в тупики.

Эшелон батареи, стрелял картечью с платформы под сильным ружейным и пулеметным огнем, стал отходить к Ростову. Капитан Миончинский и юнкера шли впереди и переводили стрелки, причем был убит юнкер М. и ранен капитан Менжинский.

Эшелон отошел к Дону и, обстреливал Батайск, зажег его.

Морская рота и кавалеристы с большими потерями отошли по льду реки Койсуг частью к разъезду Заречный, а частью к станице Ольгинской. Батарея в продолжение дня защищала мост через Дон и потеряла четырех человек ранеными.

К вечеру прибыл генерал Марков с юнкерским батальоном и принял оборону моста. 7 и 8 февраля части готовились к выступлению в поход.

9 февраля красные повели комбинированное наступление с севера и обходное движение с юга. 1-й взвод о корниловцами отбивал атаки красных, а 2-й, будучи к вечеру в Темернике окружен обходной колонной, отбился картечью и гранатами и, оставленный своею пехотой, отошел на рысях через занятое уже красными предместье к Лазаретному городку, где и присоединился к выступающим из Ростова частям Добровольческой армии. Взвод потерял убитым подпоручика Дормана.

Так начался для 1-й юнкерской батареи 1-й Кубанский поход.
*******   
ЛИСЕНКО Иван Эрастович, р. 1899. Сын офицера. Юнкер Константиновского артиллерийского училища. Участник боев в Петрограде. В Добровольческой армии с нояб.1917 в Юнкерской батарее, участник рейда партизанского отряда полк. Чернецова. Участник 1-го Кубанского похода в 1-й офицерской батарее. С 12 фев.1918 прапорщик. Осенью 1918 в 1-й батарее, на 21 мар.1919 в 1-м легком артиллерийском дивизионе, в июле 1919 командир орудия 1-й батареи в Марковской артиллерийской бригаде, в сен.1920 штабс-капитан 4-й батареи той же бригады; до эвакуации Крыма в Севастопольском морском госпитале. Эвакуирован на корабле "Румянцев".. Галлиполиец. Осенью 1925 в составе Марковского артдивизиона в Чехословакии. Капитан. В эмиграции 1933 в Чехословакии, затем в США, член отдела Общества Галлиполийцев. Умер 17 янв.1969 в Сан-Франциско (США). Брат офицер на фронте, семья в Петрограде. Соч.: воспоминания; главы истории Марковской артиллерийской бригады.
Волков С.В. Первые добровольцы на Юге России. – М.: НП «Посев», 2001
"Демократия – это власть подонков" Альфред НОБЕЛЬ

Оффлайн Игорь Устинов

  • Полковник генштаба
  • Штабс-Капитан
  • ****
  • Дата регистрации: ШоЭ 2011
  • Сообщений: 556
  • Спасибо: 200
Re:Те, кто красиво умирают
« Ответ #5 : 08.09.2011 • 11:59 »
Иван Лисенко   
 
Ново-Дмитриевка

После тяжелых боев у Филипповских хуторов и трудных переходов наша 1-я отдельная батарея стала на ночлег в ауле Шенджий. Отведенная нам бедная сакля с трудом вмещала состав батареи, и от тесноты спать было невозможно.

Еще перед рассветом нас, номеров, вызвали помогать вьючить лотки со снарядами на строевых лошадей для облегчения передков и зарядных ящиков. Предстоял трудный переход по заполненной водой равнине. На дворе - острый ветер и мелкий холодный дождь. Выступили еще в темноте. Идем по сплошной воде и размокшей грязи. Изредка раздаются отчаянные крики ездовых: "Номера на колеса!" Надо помогать лошадям вытащить попавшее в покрытую водой рытвину колеса ящика или орудия. Быстро промокли до нитки и перемазались с головы до ног. Становится все холодней и трудней идти против ветра.

Непрерывные переходы и бои и связанные с ними недостаточный уход и кормежка лошадей сказываются. Запряжки орудий идут еще бодро, но ящики, где лошади послабее, сдают. Начинают выпрягать более слабых лошадей и дают их номерам - вести на поводу. Впрягают заводных и строевых.

Веду и я одно из выбившихся из сил животных. Часто конь останавливается, и мне все труднее заставить его двигаться. Все больше отстаю от колонны. На ногах у меня сапоги с кожаными грубыми головками и брезентовыми голенищами. На правом сапоге брезент оторвался от коми, и верх кожаного задника, скоробившись, буквально резал ногу. Носок в крови, и каждый шаг - мучение. Наконец, в отчаянии, снимаю и выбрасываю сапог. Боль утихает, но нога мерзнет.

После долгих напрасных усилий я оставил бедное животное. Поднялась метель, и давно уже никто не перегонял меня. Медленно брел я по затопленным просекам и полянам, ориентируясь по брошенным повозкам и павшим лошадям.

Нога все больше коченела. Господи, думаю, хотя бы тряпку найти на ногу! Вдруг вижу в стороне от дороги занесенную снегом полевую двуколку. Пробираюсь по воде к ней и думаю: "Дай Боже, чтобы в ней была обувь!" Взобрался на двуколку и вижу ботинок. "Мелькнула мысль - только бы на правую ногу! Не верю глазам - новый, крепкий ботинок - на правую ногу. Перевязываю рану носовым платком и надеваю ботинок. Как раз впору! "Слава Тебе, Господи!" Больше в двуколке ничего не было.

Ветер становился все крепче. Шинель превратилась в ледяной панцирь. Выйдя из леса, увидел толпу людей у овечьего загона. Оказалось - отставшие от колонны наши номера и пеший взвод.

Рассказывают, что станица близка, но перед нею разлившаяся горная река и конные перевозят пеших. Передохнув за плетеным загоном, я направился к реке.

Там энергично распоряжался генерал Марков и наш командир подполковник Миончинский. Конные искали брод для второго орудия. По направлению, указанному конными, с разгона рысью спустилось в реку наше орудие. Среди облака брызг наша лихая запряжка вынесла орудие на другой берег.

Нас - счастливых и гордых номеров - перевезли вне очереди конные. Помню, как потешались конные, когда я в своем ледяном "кринолине" с трудом поднимался на лошадь.

Орудие, покрытое ледяной корой, шло за нами.

Впереди начался оживленный ружейный огонь, и пули засвистели над нами. Команда: "Стой! С передков!" Почти в темноте навели орудие на окраину станицы. Перед нами - две яркие вспышки и резкие звуки орудийных выстрелов. Гранатами красные били по переправе, Одна из них ударила по костру и ранила несколько человек. По звуку ясно, что дистанция минимальная.

- Прямой наводкой по орудийным вспышкам, гранатой, прицел 15!.. Огонь!

Вслед за выстрелом - разрыв нашей гранаты.

Здесь произошло нечто исключительное. Наше орудие образца 1902 года после отката не накатилось обратно, то есть дуло орудия осталось под лафетом, и мы не могли продолжать огонь. То был единственный орудийный выстрел нашей армии в этом бою.

                                                        Ледяной поход
[attachment=1]
Пехота вошла в станицу и выбивала красных из домов. Красная батарея больше не стреляла и успела удрать. Наш первый взвод и пулеметчики отправились греться в стоявшую на окраине хату.

Отправился и я, но когда я забрался в набитое людьми помещение, началась жаркая стрельба, и я решил вернуться к орудию. По дороге свистели пули.

В темноте я увидел нашего доблестного командира пулеметной команды Гагемана. После ранения в Чернецовском походе он ходил, хромая. Я подошел к нему и, взяв его под локоть, сказал:

- Разрешите мне помочь вам идти.

На что он ответил:

- Да вы голубчик сами еле двигаетесь.

Мы пошли рядом и подходили к батарее под уже редким огнем, когда раздался звук шлепнувшей о что-то пули. Поручик не сгибаясь навзничь упал. Пуля попала ему в висок. Через несколько минут он умер.

Наше орудие вышло на площадь. Нам отвели хаты, и, распрягши лошадей, мы завалились спать.

На другой день наши ездовые ездили за реку помогать перевезти первое орудие и ящики. М же чистили и приводили в порядок наше орудие. Потеплело, и орудие само накатилось, как должно.

                                                                                    3-й номер 2-го орудия 1-й отдельной батареи прапорщик Иван Лисенко
"Демократия – это власть подонков" Альфред НОБЕЛЬ

Оффлайн Игорь Устинов

  • Полковник генштаба
  • Штабс-Капитан
  • ****
  • Дата регистрации: ШоЭ 2011
  • Сообщений: 556
  • Спасибо: 200
Re:Те, кто красиво умирают
« Ответ #6 : 25.10.2011 • 21:55 »
Ангел Хранитель. (П а м я т и М а р к о в а) - Е. КОВАЛЕВСКИЙ

Глухая ночь. Плотной пеленой облекли облака далекое небо, не пропуская света луны. Резкий ветер срывает клубы пыли и мчит их далеко по степи.

Спит степь. И спится ей странный, невиданный сон.

По бесконечной степной дороге, извиваясь бесконечной лентой спешат во мраке повозки, одна за другой.

Верста за верстой тянутся они без конца и счета с одной и той же поклажей. То не купец везет свой товар, не хуторянин спешит на ярмарку, не табор цыганский переходит на новые места. На этих повозках спит то, что осталось от некогда Великой Армии; той Армии, от имени которой бледнели враги и на которую пол мира смотрело, как на защиту и опору чести, порядка и мира.

Здесь на этих повозках собралось все, что осталось от нее честного, верного, непреклонного. Все, что не признало позора Родины, власти насильников, отравы и соблазна предательских слов и награбленных денег.

Здесь и только здесь, на этих повозках, еще осталась Россия — кочующая, не имеющая ни клочка территории, но независимая и сильная любовью к Отечеству и верой в его воскресение   

Вчера был бой. Жестокий, беспощадный, до самой вечерней зари. Враг кругом. Еще до рассвета придется с ним биться в смертельном бою.

Но спят беззаботно герои. Не слышно ни стука колес, ни лая встревоженных собак, оставшейся сбоку станицы, ни свиста далекого паровоза.

Не слышно говора, не чиркнет спичка, не заметно никакого движения.

Встречая, как в ратном поле, друг в друге поддержку, склонились усталые воины и грезят во сне о том, чего давно не видали наяву; о том, что было еще недавно у всех и что для многих из них уже никогда не вернется. Грезят о счастьи спокойной жизни, об уюте родного угла, о ласке семьи. Грезят о всем том, что добровольно принесли они в жертву самому дорогому — величию и счастью России.

Не спит лишь один. Впереди на маленьком крепком коне, в огромной белой папахе, с закинутым за плечи башлыком, поминутно зажигая нервным движением руки потухшую папиросу, едет таинственный всадник.

Зорко глядят в темноте его усталые очи. Он ясно видит лежащую перед ним дорогу. Он видит и знает, что встретит он на этом пути. Он видит и знает, куда приведет этот путь его боевых сотоварищей.

И когда на пути встречается опасность, когда отдыхающим воинам угрожает беда, он поднимает нагайку и от взмаха ее расступается нечистая сила, гибнет враг, и снова стелется ровный путь по степи, и снова дремлют беззаботно, оставшиеся в живых его верные воины...

И видит степь, как разрывается облачная пелена. В сиянии лунного света видит она чудесного всадника в терновом венке. Крупные капли крови падают с его чела. Белоснежные крылья простираются за его плечами над спящей степью и дремлющим воинством. Неземной красотой сияет его бледное лицо. Восторгом и радостью сияют чудные глаза. И молитвенно шепчут уста:

«Я верю: Россия снова будет единой, великой, могучей...»

Е. КОВАЛЕВСКИЙ
"Демократия – это власть подонков" Альфред НОБЕЛЬ