Вера Викторовна Камша (5 ноября 1962, Львов, Украина) — русская писательница в стиле исторического фэнтези, журналистка. Узнать больше об этой личности Вы сможете в
Википедии и посетив
ее сайт.
Я сама не поняла, как и когда оказалась членом инициативной группы по увековечению памяти А.В.Колчака. Наверное, меня позвала в бой та же труба, которая в Англии созывала первых членов Братства Белого Вепря, вставших на защиту исторической справедливости.
Первую статью об адмирале, довольно-таки беспомощную, по крайней мере в том, что не касалась Севера, я написала летом 1995 года с подачи члена географического общества Александра Смирнова и офицеров-подводников, служивших на крайнем севере и отзывавшихся о Колчаке с большим уважением. Потом меня затянула история этого человека, которой бы с лихвой хватило на несколько биографий серии ЖЗЛ.
Чем больше я узнавала Колчака, тем больше его уважала и любила, потому что таких людей нельзя не уважать и не любить, какие бы ошибки они не совершили, хотя в ту кровавую и сумасшедшую эпоху не ошибались только те, которые сразу же покинули тонущий корабль со всем имуществом.
Здесь выложены некоторые материалы, связанные с адмиралом. Я надеюсь, что те, кто судил о нем только по написанным победителями учебникам, изменят свое мнение или хотя бы попробуют посмотреть на него беспристрастно и отдать должное тому, что он сделал для России.
Обычно я равнодушна к различным грамотам, памятным подаркам и прочим вещам, но вот грамотой ВМФ, полученной в день, когда мы таки добились открытия мемориальной доски памяти Колчака, горжусь безумно. Потому что мы, черт нас бей, это сделали, хотя порой руки и опускались, и это казалось невозможным!
По пути чести
Не секрет, что, контролируя ведущие средства массовой информации, можно за полгода внушить огромному числу людей практически все, что угодно. Можно заставить забыть, казалось бы, незабываемое, переставить все акценты, на ровном месте создать мираж, за которым пойдут. Чего уж в таком случае говорить о временах, когда монополия на истину была абсолютной! На протяжении более чем семидесяти лет в школах и университетах, научных трудах и художественной фильмах нам объясняли, что адмирал Колчак был предельно жесток, что это был реакционер и ставленник международного капитала, создавали впечатление, что был он "паркетным адмиралом" и чуть ли не морфинистом.
Затем наше прошлое было в очередной раз переосмыслено и ретушировано, и "Россия 1913 года" была провозглашена чуть ли не утраченным раем. Стал меняться и тон публикаций о Колчаке. История всегда служила козырной картой в политических играх, когда без колебания жертвуют истиной во имя конъюнктуры. Тем не менее, отыскать истину возможно. По крайней мере, в данном случае. Надо только, опираясь на непредвзятые свидетельства, понять Колчака как человека. А потом судить, что он мог бы сделать, а что было бы противно самой его природе. Каким же он был, этот человек? Военным преступником? Мучеником? Без вины виноватым?Нам годами объясняли, что Колчак был жесток. Но жестокость не возникает из ниоткуда. Да, очень часто власть развращает, проявляет черты, ранее тщательно скрываемые, но царский адмирал был на своем флоте царь и бог. Будь Колчак жесток от природы, это проявилось бы задолго до 1919 года.
Зоолог Бялыницкий-Бируля: "Колчак... уговаривал Толля не убивать больных собак, класть их на нары - авось отлежаться. А в усатых моржей прямо-таки влюбился и на мушку не брал..." Скажете, что многие тираны любили животных, но были жестоки к людям, но... Отправляясь в практически безнадежную экспедицию на поиски барона Толля, Колчак, набирая добровольцев-поморов, брал с собой лишь холостых, пусть и менее опытных. "Все спутники мои остались живы, - с гордостью скажет он потом на допросе. И повторит, подчеркнув, - мы вернулись все, не потеряв ни одного человека". Когда же на Севастопольском рейде взорвался линкор "Императрица Мария", велел спасать людей, а не корабль.
Спустя 39 лет советский адмирал Пархоменко загубил сотни жизней, устраивая построения на корме пострадавшего "Новороссийска", близкого по классу корабля. На "Императрице Марии" спаслись все, кто мог спастись. При этом заметим, что адмирал Колчак не искал "стрелочников", его кредо было: "во время войны потребность в офицерах ощущают корабли, а не тюрьмы".
Нам говорили, что он был ставленником и представителем крупного капитала, но у него не было ничего, кроме личных вещей. "С 1914 года, кроме чемоданов, которые я имею и которые моя жена успела захватить с собой из Либавы, не имею даже движимого имущества, которое погибло в Либаве... если кто-нибудь укажет или найдет у меня какое-то движимое или недвижимое имущество или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу охотно передать их, потому что их не существует в природе".
Самым дорогим для него были боевые ордена и золотая сабля, кровью заслуженная в Порт-Артуре. В 1917 году в ответ на революционные требования о сдаче личного оружия он ее бросил за борт со словами: "Вам я ее не отдам. Море мне ее дало – море и заберет". Современные золотоискатели до сих пор ищут "золотой кортик", не зная, что пресловутое "золотое оружие" на поверку было самым обычным, стальным, хоть и высокого качества. Просто на нем была надпись золотом "За Храбрость".
Он рвался к власти? Готов был пройти по трупам, чтобы быть первым? Д. Никитин, обучавшийся в Морском кадетском корпусе одновременно с Колчаком, вспоминает, что тот "был как бы постоянной справочной книгой для его менее преуспевающих товарищей. Если что-нибудь было не понятно в математической задаче, выход один: "Надо Колчака спросить!" Колчак закончил учебу официально вторым, хотя по сути был первым. Он отказался от первенства в пользу Д.Филиппова, которого счел способнее себя, и комиссия вынуждена была посчитаться с его мнением. Желай он власти, он бы повел себя иначе в 1917 году, когда в политику не бросился только ленивый. "Позорно проиграна война, в частности, кампания на Черном море, и в личной жизни нет для меня того, что было для меня светом в самые мрачные дни безрадостного и лишенного всякого удовлетворения командования в последний год войны, с давно уже витаемым призраком поражения и развала. Не знаю, насколько это справедливо, но мне доказывали, что только я один в состоянии удержать флот от полного развала и анархии, и я заставил себя работать.
До сего дня мне удавалось в течение 3-х месяцев удерживать флот от позорного развала, сохраняя дисциплину и организацию. Сегодня же на флоте создалось анархия, и я вторично обратился к правительству с указанием необходимости моей смены. За 11 месяцев командования я выполнил главную задачу – я осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже неприятельских подлодок..."
Вот так: главная задача – поставить на место германский флот, а вместо борьбы за власть - просьба об отставке... "Я, в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а служу Родине своей, которую ставлю выше всего". Он и служил ей, как мог и где мог. В арктических льдах, где навсегда потерял здоровье (Академик Чернышев отмечал, что "даже норвежцы не решаются делать такие отважные путешествия, как А.В.Колчак"), в Порт-Артуре, куда бросился сразу же из экспедиции (и через три дня после венчания) и где оставался до последнего дня, сначала на кораблях, потом командуя береговой батареей, проявляя столь присущую ему спокойную, неэкзальтированную храбрость.
"Я был ранен, но легко, так что меня почти не беспокоило, а ревматизм совершенно свалил меня с ног". Он был ранен и болен, но не это было для него самым страшным. "Флот не существует. Все разрушено и уничтожено... Ночь тихая, и эта мертвая тишина кажется чем-то особенным неестественным..."
Наградное Георгиевское оружие, Святая Анна 4 степени с надписью "За храбрость", "Станислав" 2-й степени с мечами. К "Владимиру", полученному за полярные экспедиции, пожалованы мечи... Позже он получит медаль в память о русско-японской войне и нагрудный знак участника обороны Порт-Артура. Но горечь от поражения, в котором виновна не армия, а бездарная и самонадеянная политика правительства и военного руководства, оставит знак в душе навсегда и наверняка определит всю его дальнейшую судьбу с победами, поражениями, гениальными открытиями в военной области (достаточно сказать, что тактика США во время Второй мировой на Тихом океане, да и сама концепция развития американского флота - во многом следствие идей Колчака) и чудовищной политической наивностью.
Советские историки утверждали, что Колчак был ярым монархистом, ставя это ему в вину. Нынешние апологеты "России, которую мы потеряли" лепят из адмирала монархиста сусального, на деле же... "Я приветствовал перемену правительства, считая, что власть будет принадлежать людям, в политической честности которых я не сомневался, и поэтому мог отнестись только сочувственно к тому, что они приступили к власти (не так ли думали и мы в 1991 году?) Затем, когда последовал факт отречения государя, ясно было, что уже монархия наша пала и возвращения назад не будет. Я об этом получил сообщение в Черном море, принял присягу вступившему тогда нашему первому Временному Правительству... Я считал себя совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к монархии…"
По всему видно, что Колчак, изо всех сил чуравшийся политики, не простил царскому правительству ни Порт-Артура, ни проволочек и интриг, препятствовавших возрождению флота после Цусимы, ни бездарного ведения германской войны. Он был единственным командующим флотом, не подписавшим письмо с требованием отречения Николая, но он был первым, присягнувшим Временному правительству.
Он был убежден, что Россия, прежде всего, должна победить в войне. Только тогда она займет то место в мире, которого она достойна. Он разрывался между севером (его работы "имеют значения как для научных, так и для практических целей полярного плавания" - оценка президента Академии Наук. За экспедиции 1900–1902 гг. Колчаку вручили Константиновскую медаль Географического общества, поставив в один ряд с Нансеном и Пржевальским) и флотом. Победил флот.
В должности начальника оперативного отделения штаба командующего Балтийским флотом Колчак сделал все, чтобы Россия встретила войну с Германией во всеоружии: "надо было сделать решительно все, чтобы не терять ни одного часа, когда нужно будет выставить минные заграждения, составить особый отряд минных заградителей, - одним словом, привести все в такое состояние, чтобы все могло быть выполнено по первому сигналу".
Командующий Балтийским флотом адмирал Эссен (друг и единомышленник Колчак с Порт-Артура) раз за разом телеграфировал в Петербург с просьбой указать, ставить ли заграждения. Ответ был один -"Нет".
Эссен: Все кончится тем, что германский флот прорвется в Финский залив... Высланные в море крейсера, конечно, не удержат его, и, не выставив минные заграждения, мы сможем задержать противника лишь на несколько дней.
Колчак: Надо самим принять решение и ставить минные поля, каковы бы ни были последствия.
Эссен: Ставьте.
В ночь с 30 на 31 июля 1914 года Эссен и Колчак на крейсере "Рюрик" со всем флотом вышли к Наргену, не дожидаясь приказа. Через несколько часов началась Первая Мировая Война, но она не застала русский Балтийский флот врасплох, как это было в русско-японскую войну.
Переход русского флота от оборонительных действий в Финском заливе к активным наступательным действиям осенью 1914 года в виде постановки минных заграждений в южной части Балтийского моря также связан с именем Колчака, который принимал активное участие в разработке плана минно-заградительных операций русского флота и руководстве их проведением. Эти операции явились полной неожиданностью для германского командования и причинили противнику большие потери в кораблях и судах. Только в 1914 – 1915 годах немцы потеряли на русских минах, поставленных в южной части Балтийского моря, 15 боевых кораблей и 14 транспортов.
К слову сказать, минные схемы Колчака в Великую Отечественную помогли отстоять Ленинград. Об этом тоже забыли. Как и о том, что назначение Колчака командующим Черноморским флотом в корне переменило ситуацию. Он в считанные недели совершил немыслимое, добившись того, чего его предшественник Эбергард не смог добиться за два года войны. Лишь с уходом Колчака с поста командующего немецкие корабли вновь вырвались на оперативный простор.
Вот личное письмо одного из сослуживцев Колчака: "Три дня мотался с нами в море и не сходил с мостика. Бессменную вахту держал. Щуплый такой, а в деле железобетон какой-то! Спокоен, весел и бодр. Только глаза горят ярче. Увидит в море дымок и сразу настораживается и рад. Как охотник. И прямо на дым. Об адмирале говорят много, говорят все. А он - сосредоточенный, никогда не устающий, делает свое дело вдали от шумихи. Почти никогда не бывает на берегу, зато берег спокоен".
Он работал на победу в войне, на усиление мощи России. Увы...
Мы пошли другим путем. И все равно, ни в первые недели после революции, ни позднее на Черноморском флоте разнузданность анархиствующих элементов не дошла до той степени, что на Балтике.
Адмирал уводил корабли в море. Во-первых, чтобы немцы, обнаглевшие ввиду внутрироссийских потрясений, знали, что Черноморский флот по-прежнему боеспособен; во-вторых, для того, чтобы сохранить вверенный ему флот от разложения.
"Возвращаюсь из боевого похода. Погода совсем осенняя, довольно свежо, холодно, пасмурно, серое небо, серое море... Я отдохнул в эти дни и без всякого удовольствия думаю о Севастополе и политике". Адмирал ненавидел политику. А она занимала всё больше места в его жизни.
Интересно впечатление, которое Колчак произвел на Плеханова:
"Сегодня у меня был Колчак. Он мне очень понравился. Видно, что в области своей молодец. Храбр, энергичен, неглуп. В первые же дни революции стал на ее сторону и сумел сохранить порядок в Черноморском флоте и поладить с матросами. Но в политике он, видимо, совсем неповинен. Прямо в смущение меня привел меня... Зато о Черноморском флоте "очень хорошо рассказывал. Об его состоянии и боевых задачах. Дельный адмирал, только уж очень слаб в политике".
Но вообще-то визит Колчака к Плеханову был жестом отчаянья. "Я... сказал, что... обращаюсь к нему с просьбой помочь мне, приславши своих работников, которые могли бы бороться с пропагандой разложения, так как другого способа бороться я не вижу в силу создавшегося положения, когда под видом свободы слова проводится все, что угодно. Насильственными же мерами прекратить – в силу постановления правительства – я этого не могу, и, следовательно, остается только этот путь для борьбы с пропагандой..."
Разумеется, визит этот ничего не дал. И не мог дать.
"Я хотел вести свой флот по пути чести и славы, я хотел дать Родине, - писал он своей великой любви Анне Тимиревой, - вооруженную силу, как я ее понимаю, для решения тех задач, которые так или иначе рано или поздно будут решены, но бессмысленное и глупое правительство и обезумевший, неспособный выйти из психологии рабов народ этого не захотели". То, что позднее случилось с Александром Васильевичем, было предрешено.
Колчак был человек войны. Он служил своему Отечеству и не мог перенести его поражение. Он считал Германию врагом (возможно, дополнительную роль играли и сербские корни), а Антанту - союзниками. Борьба с внешним врагом России для него была превыше всего; те же, кто шел с ним на соглашение, были предателями.
Что ж, захоти кто-то превратить войну 1812 года в войну гражданскую (даже во имя падения крепостничества), заключи кто-то сепаратный мир с Наполеоном, отдав ему, к примеру, Смоленск, реакция Раевского, Багратиона, Ермолова мало бы отличалась от реакции адмирала. Да и те, кого потом назовут декабристами – Волконский, Пестель, Трубецкой - вряд ли согласились бы на реформы ТАКОЙ ценой. Если судить Колчака, придется оправдывать Власова. Иногда их обоих (как борцов с большевизмом) пытаются записать в один ряд. На деле же они были абсолютными антагонистами. Власов перешел на сторону Гитлера, повернув оружие против своей страны. Для Колчака любой компромисс с немцами был неприемлем, он оставался верен воинскому долгу и союзническим обязательствам. Известно, что он просился в английскую армию чуть ли не рядовым, только бы иметь возможность с оружием в руках противостоять Германии.
"Союзники" же решили, что адмирал Колчак должен сыграть другую роль. Роль, к которой он был абсолютно не пригоден. Ну не было у него качеств, необходимых военному диктатору. Кроме объективных причин поражения – остановить большевиков на том этапе было уже вряд ли возможным (так же, как и 70 лет спустя стало практически нереальным остановить развал СССР) - были и субъективные причины, обрекающие адмирала Колчака не только на поражение, но и на гибель, так как его характер заставлял стоять насмерть.
Весьма характерно и то, как он стал Верховным Правителем. Его задержали в Омске, когда он с Дальнего Востока ехал на юг. Вспоминает И.И.Серебрянников (временно возглавлявший Совет Министров Омского правительства): "...Мне чрезвычайно понравилась импонирующая манера адмирала говорить громко, четко, законченными фразами определенного содержания, не допускающего каких-либо двусмысленных толкований. Не хитрец, не дипломат, желающий всем угодить и всем понравиться, - думал я, слушая адмирала, - нет, честный русский патриот и человек долга.
Я стал убеждать адмирала принять участие в работе Сибирского правительства. Насколько помню, адмирал не дал мне определенного ответа, заявив, что он, вероятно, не останется здесь, в Омске, а последует на юг России к генералу Деникину."
Если бы он так и поступил! Увы, умело взывая к чувству долга, из адмирала можно было вить веревки. Член Директории Верховный главнокомандующий генерал-лейтенант Болдырев через адъютанта пригласил Колчака к себе. "Я узнал, что вы едете на юг. Вы здесь нужнее. И я прошу Вас остаться". Колчак согласился задержаться на какое-то время, потом его уговорили стать морским и военным министром, а потом...
18 ноября 1918 года в 4 часа утра членов Совета министров разбудили по телефону и созвали на заседание. Директорию призвали несуществующий, совет министров взял власть в свои руки и решил избрать военного диктатора. Предложили кандидатуру Колчака. Он удалился с заседания. В итоге один голос получил отсутствующий Болдырев, остальные Колчак. Адмиралу объявлено решение совета министров об избрании его верховным правителем России. "О совершившемся перевороте я узнал в 4 часа утра на своей квартире. Меня разбудил ординарец и сообщил, что меня просит к телефону Вологодский. Было еще темно. От Вологодского я узнал, что вечером были арестованы члены Директории. Около шести часов Совет министров собрался... Я увидел, что разговаривать не о чем, и дал согласие, сказав, что принимаю на себя эту власть..."
Из "Обращения" Верховного Правителя:
"Всероссийское Временное Правительство распалось. Совет Министров принял всю полноту власти и передал ее мне, Адмиралу Александру Колчаку.
Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что НЕ ПОЙДУ НИ ПО ПУТИ РЕАКЦИИ, НИ ПО ГИБЕЛЬНОМУ ПУТИ ПАРТИЙНОСТИ.
Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевиками и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру.
Призываю вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, к труду и жертвам!"
Путь в ад, по которому ему пришлось пройти, был выстлан самыми благими намерениями: "Государства наших дней могут жить и развиваться только на самом широком демократическом основании... Я сам был свидетелем того, как гибельно сказался старый режим на России, не сумев в тяжелые дни испытаний дать ей возможность устоять от разгрома. И, конечно, я не буду стремиться к тому, чтобы снова вернуть эти тяжелые дни прошлого, чтобы реставрировать все то, что признано самим народом ненужным!"
Да, Александр Васильевич Колчак совершил немало ошибок. Военные моряки вообще склонны излишне доверять тем, кого почитают своими, слишком неискушены в интригах, чтобы заниматься политикой. Одной из ошибок адмирала была попытка поставить армию вне политики (и это во время гражданской войны!) вплоть до законодательного запрета участвовать в политической деятельности офицеров и солдат. К тому же Колчак был не из тех, для кого "Париж стоит мессы", не желал давать всем столько суверенитетов, "сколько они могут съесть". Напротив, он выступал за "Россию единую и неделимую", не признавая даже независимость Финляндии. Он отнюдь не был послушной марионеткой в руках Антанты, а, вынужденно опираясь на её помощь, разговаривал с ней, стоя на позициях интересов России вплоть до отказа от их помощи, препятствовал белочехам вывозить эшелоны с награбленным из России, он... Короче, он был обречен. И погиб. Но погиб с честью.
Генерал-лейтенант М.И.Занкевич: "Мы остались одни, адмирал с горечью сказал: "Все меня бросили", после долгого молчания прибавил: "Продадут меня эти союзнички..." Я самым настойчивым образом советую ему этой же ночью переодеться в солдатское платье и скрыться в одном из проходящих чешских эшелонов. Адмирал задумался и после долгого и тяжелого молчания сказал: "Нет, не хочу я быть обязанным спасением этим чехам".
Александр Васильевич Колчак был никудышным психологом, но насчет "союзничков" он не ошибся. Правда, у некоторых из них совесть все же была.
Французский разведчик Пьер Бержерон: "16 января. Вчера адмирала вместе с золотым эшелоном выдали иркутскому комитету. В среде союзников все наперебой спешат свалить вину на чехов. Мы усиленно стараемся перекричать других, что вполне понятно: наше участие в этом сомнительном деле слишком бросается в глаза. Генерал Жаннен - официально командующий Чехословацким корпусом в Сибири, без его ведома чехи никогда бы не решились на такой шаг.
Головой несчастного адмирала союзники расплатились с комитетчиками за свой беспрепятственный проезд через Байкальские туннели на восток. Тимирева сдалась добровольно, предпочитая остаться с ним до конца. Какая сила любви и духа перед лицом низкого предательства! Стыдно считать себя после этого мужчиной и офицером. Встречаясь, мы стараемся не глядеть друг на друга, делаем вид, будто не случилось ничего из ряда вон выходящего, в разговорах - об аресте адмирала ни звука, словно мы и впрямь находимся в доме покойника. Такое чувство, что все кругом обгажены с головы до ног, но трусят в этом признаться. Боже, как это унизительно. Утром у меня был на эту тему разговор с полковником Пишоном.
- Ах. Пьер, - горестно воскликнул он в ответ, - если бы вы знали, как мне все это надоело. Мы лжем, изворачиваемся, лукавим, лишь бы уйти от ответственности. Вам, Пьер, известны мои взгляды. Я никогда не симпатизировал адмиралу, но то, что сделали с ним при нашем молчаливом согласии, - это свинство. Это больше, чем свинство".
Колчак не пошел ни по пути Керенского, ни по пути известного нам по "Дням Турбиных" гетмана Скоропадского. Его мужество в последние недели и дни поразило не только друзей, но и врагов.
Председатель чрезвычайно следственной комиссии, заместитель председателя Иркутской губернской ЧК меньшевик Попов (потом его сменил С.Чудновский): "Держался, как военнопленный командир проигравшей кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством, этим он резко отличался от большинства своих министров, с которыми мне приходилось иметь дело в качестве следователя по делу колчаковского правительства. Там была, за редким исключением, трусость, желание представить себя невольными участниками кем-то другим замешанной грязной истории, даже изобразить себя чуть ли не борцами против этих других, превращение из вчерашних властителей в сегодняшних холопов перед победившим врагом. Ничего этого в поведении Колчака не было".
Он не обольщался насчет своей участи. Его последняя записка, переданная через сочувствующего надзирателя Анне Тимиревой, безнадежно спокойна: "Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось, – только бы нам не расставаться".
Судьба Верховного Правителя России, моряка и ученого была решена на самом высоком уровне.
Ленин - Склянскому: "Пошлите Смирнову (РВС-5) шифровку: Не распространяйте никаких вестей о Колчаке. Не печатайте ровно ничего. А после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске". Подпись "Ленин" тоже шифром. И последняя фраза-вопрос: "Беретесь ли сделать архинадежно?".
Взялись. И сделали. С. Чудновский: "Я поехал в тюрьму, чтобы привести в исполнение волю революционного комитета. Удостоверившись, что караул состоит из верных товарищей, я вошел в тюрьму и был проведен в камеру Колчака. Адмирал не спал и был одет в меховое пальто и шапку. Я прочитал ему решение революционного комитета и приказал моим людям надеть на него ручные кандалы. "Таким образом, надо мной не будет суда?" - спросил Колчак.
Должен сознаться, что этот вопрос застал меня врасплох, но я не ответил и приказал моим людям вывести Колчака. На вопрос, имеет ли он какую-либо просьбу, он ответил: "Передайте моей жене, которая живет в Париже, что, умирая, я благословляю моего сына". Я ответил: "Если не забуду, то постараюсь исполнить вашу просьбу".
О.Гришина-Алмазова: "Среди кольца солдат шел адмирал, страшно бледный, но совершенно спокойный".
Их вывели за город в устье реки Ушаковки при впадении ее в Ангару. Тогдашний комендант города И.Бурсак позже с видимым удовольствием рассказывал, как все было: "Колчак все время вел себя спокойно, а Пепеляев – эта огромная туша – как в лихорадке. Полнолуние, светлая морозная ночь... Перед расстрелом Колчак спокойно выкурил папиросу, застегнулся на все пуговицы и встал по стойке "смирно". На мое предложение завязать глаза ответил отказом.
Взвод построен. Винтовки наготове. Чудновский шепотом говорит мне: "Пора?". Я даю команду: "Взвод, по врагам революции – пли!"
После первого залпа сделали еще два по лежащему – для верности. Напротив Знаменского монастыря была большая прорубь, там монашки брали воду. Вот в эту прорубь и протолкнули сначала Пепеляева, а затем Колчака вперед головой. Закапывать не стали, потому что эсеры могли разболтать, и народ бы повалил на могилу. А так – концы в воду".
Было 5 часов утра 7 февраля 1920 года.
Адмирал говорил "Если что-нибудь страшно, надо идти ему навстречу – тогда не так страшно". И еще: "За все надо платить". Он и заплатил...
На многие годы его имя стало символом жестокости. У него отобрали, растащили по своим монографиям научные открытия, остров его имени был переименован, старательно забывались военные подвиги, к тому же оказавшиеся совсем ненужные в связи с официальной исторической версией, согласно которой германская война состояла сплошь из одних поражений царского правительства, а значит, никаких побед на Балтике и Черном море не было... Но недаром говорят, что глас народа – глас божий. Взамен адмиралу Колчаку молва подарила самый лучший, самый любимый из русских романсов "Гори, гори моя звезда...", тем самым простив ему все грехи вольные и невольные... Трагическая, жертвенная и высокая нота романса, которого он не писал (хотя очень любил) в умах людских оказались связана с именем Колчака, а значит, он был понят своей Родиной и она его не забыла, а больше этому человеку ничего и нужно-то не было...
"Молча склоняю голову и перед его могилою. Настанет день, когда дети наши многое простят России за то, что все же
не один Каин владычествовал во мраке этих дней. Настанет время, когда золотыми письменами на вечную славу и
память будет начертано его имя в летописи Русской земли."
Иван Бунин. Памяти адмирала А.В.Колчака.
Источник:
http://kamsha.ru/uvletchen/kolchak/return.htmlВ дополнение к теме читайте также:Возвращение адмиралаСами себя высекли"На вечную славу и память" История рода КолчаковИз интервью Александра Розенбаума "Независимой газете"Вся информация была взята с сайта:
http://kamsha.ru/
