Кто он был? Политический авантюрист, вознесенный случайной волной истории на вершины тогдашней нетвердой власти и затем уничтоженный ею, или самоотверженный деятель, герой, бескомпромиссно выступивший против установившейся коммунистической диктатуры, патриот России, не пощадивший своей жизни ради этой святой цели? Или, может быть, он просто был именно тот человек, который всегда оказывается "в свое время и на своем месте"?
Скорее всего, в нем, как и во всяком другом человеке, присутствовали и те и другие черты и деяния, иногда превалируя одни над другими. Хотя в сумбурной обстановке Гражданской войны трудно было сохранить "чистоту риз" кому бы то ни было, мы все же думаем, что генерал Гришин-Алмазов старался все-таки действовать и поступать в рамках кое-каких установившихся на тот момент правил и норм поведения, почти не злоупотребляя своей временами огромной властью и не опускаясь в кровавую бездну насилия и террора, захлестнувших страну.
О его жизни известно мало, хотя имя его постоянно мелькает в мемуарах современников и трудах, посвященных Гражданской войне в Сибири и на юге России. Мелькнувши метеором на разных фронтах войны, сам генерал не успел оставить после себя никаких дневников и воспоминаний, а только туманный клубок легенд и вымыслов, частично созданных его же недоброжелателями, завистниками и соперниками. Несомненно, это был талантливый и энергичный офицер, и кто знает, как бы сложилась его жизнь, если бы не бурные события в России начала XX века...
Алексей Николаевич Гришин родился 24 ноября 1880 года в Тамбове. Родители его - коллежский секретарь Николай Алексеевич и Надежда Александровна Гришины были небогатые дворяне. Ничего не известно о том, были ли у него братья и сестры. Вероятно, это семья привила ему религиозное, даже набожное воспитание. Современники вспоминали, что при любых самых трудных обстоятельствах Алексей Николаевич неуклонно следовал обычаям Православной Церкви, набожно говел.
С детства он избрал себе чисто военную карьеру, поступив в Воронежский кадетский корпус и надев на себя черный кадетский мундирчик с золотыми пуговицами и белыми погончиками с вензелем великого князя Михаила Павловича. В 1899 году, по окончании корпуса, он поступил в Михайловское артиллерийское училище в Петербурге, которое окончил в 1902 году и был произведен в подпоручики.
Начавшаяся вскоре русско-японская война была первым испытанием для молодого артиллерийского офицера. С 3 августа 1904 года по 10 ноября 1905 он участвует в боевых действиях на территории Маньчжурии, в том числе и в крупном сражении под Ляояном. После окончания войны - опять лямка артиллерийского офицера, которую он тянул в частях Восточно-Сибирского и Приамурского военных округов. На протяжении шести лет он возглавлял команду разведчиков и учебную команду. В это время он много путешествует, главным образом, по Амурской области и Уссурийскому краю.
Девять лет мирной жизни - и снова война - первая мировая (или, как тогда говорили - Великая). Вскоре после ее начала Алексей Николаевич Гришин прибывает на германский фронт в составе 5-го Сибирского стрелкового корпуса. Корпус располагался в районе ст. Барановичи - Червонный Бор, на территории нынешней Белоруссии. Первоначально он возглавлял службу связи, был адъютантом командира корпуса. После производства в апреле 1915 года в капитаны становится командиром батареи в 35-м артиллерийском мортирном дивизионе, затем возглавляет и сам дивизион, входивший в состав ударных частей. Участвует во многих наступательных и оборонительных операциях. За время войны награжден многими медалями, а также орденами: Св. Анны 4-й степени с надписью "За храбрость", Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, Св. Анны 3-й степени, Св. Станислава 2-й степени с мечами. Уже в 1917 году, при Временном правительстве, награжден Георгиевским крестом за личную храбрость. К моменту ликвидации Русской армии имел чин подполковника.
В активную политическую жизнь А.Н.Гришин включился в 1917 году. Есть сведения, что после Февральской революции он был близок к партии эсеров (социалистов-революционеров) и поддерживал Временное правительство (правда, по другим сведениям, он всегда оставался монархистом). Октябрьский переворот не принял сразу же. Будучи в составе действующей армии, за сопротивление большевизму в ноябре 1917 года был арестован и ненадолго заключен в тюрьму, а затем в административном порядке уволен из разлагающейся армии.
По некоторым данным, он мелькнул в самом конце 1917 года на Дону, где тогда создавалась Добровольческая армия во главе с генералами М.В.Алексеевым и Л.Г.Корниловым. Вероятно, здесь он мог получить какие-то конкретные инструкции по организации белого подполья в уже охваченной большевизмом Сибири.
Уже в самом начале 1918 года полковник Гришин обосновывается в Новониколаевске (ныне Новосибирск), где связывается с эсеровским подпольем и начинает энергичнейшую работу по организации законспирированных боевых офицерских групп. Он берет себе псевдоним Алмазов и с мандатом "Закупсбыта" разъезжает по городам Сибири, выступая то от имени ЦК партии эсеров, то от Центрального военного штаба и штаба Западно-Сибирского военного округа (с правами Главного), руководство которыми он и возглавлял. Надо сказать, что к тому времени (весна 1918 г.) по всем крупным городам Сибири уже были созданы подпольные офицерские группы, готовившиеся к свержению Советской власти. В Томске боевыми дружинами командовал молодой эсеровский подполковник А.Н.Пепеляев, в Омске - казачий полковник П.П.Иванов (псевдоним - Ринов), а в окрестностях Омска действовали летучие отряды войскового старшины Б.В.Анненкова, в Семипалатинске - есаул Сидоров, в Красноярске - полковник В.П.Гулидов, в Челябинске - подполковник С.Н.Войцеховский, в Петропавловске - полковник В.И.Волков, в Иркутске - полковник А.В.Эллерц-Усов.
В апреле-мае 1918 года через города Сибири с тайной миссией по подготовке вооруженного восстания против Советской власти и для ознакомления с обстановкой проехал посланец руководителя Добровольческой армии генерала Алексеева, генерал от инфантерии В.Е.Флуг. После этого и долгих пятидневных уговоров Гришиным-Алмазовым П.П.Иванова-Ринова упрямый казачий полковник согласился подчиниться в оперативном отношении подпольному военному штабу Западно-Сибирского комиссариата. Теперь наступала пора решительных действий...
Сибирским подпольщикам в некотором роде повезло. Назревавшее недовольство Советами в Чехословацком корпусе явно должно было разрешиться вооруженным столкновением. Чехокорпус к тому времени растянулся в эшелонах по линии железной дороги от станции Ртищево, близ Саратова, до Владивостока, защищая все важные узловые станции. Гришин-Алмазов договаривается о совместном выступлении против большевиков с расположившимися в районе Новониколаевска командирами чешских частей - капитанами Гайдой, Кадлецом и Клецандой. В ночь с 25 на 26 мая* 1918 года, в Новониколаевске и Мариинске начинается мятеж белочехов, поддержанный подпольными офицерскими дружинами Гришина-Алмазова. Уже к 12 часам дня 26 мая коммунистическая власть в Новониколаевске была свергнута, был захвачен Совет, арестованы и расстреляны наиболее активные большевики.
* Нового стиля. На территории Сибири, после свержения Советской власти остался новый стиль, введенный большевиками, в отличие от белого Юга России, где применялся старый стиль. В дальнейшем, при рассказе о событиях на Юге России, даты даются как по старому, так и по новому стилю. - М.И.
На следующий день, 27 мая, была объявлена мобилизация офицеров, и в этот же день была сформирована и отправлена на Тайгу и Томск рота из добровольцев и офицеров в двести с лишним человек, в помощь тамошним подпольщикам. 31 мая происходит падение Томска, а затем, как по команде, из-под власти большевиков освобождаются города Мариинск, Омск, Петропавловск, Курган, Челябинск, Ишим, Павлодар, Семипалатинск, Барнаул, Бийск, Красноярск, Ачинск и т.д. Исключение составил только Иркутск, где антибольшевистское восстание оказалось жестоко подавленным, а большинство его участников погибло. Но и это было недолго - 17 июля Иркутск был взят белыми. Безусловно, этот неудержимый откат советской власти из Сибири во многом произошел благодаря недюжинным организаторским и боевым качествам молодого полковника Алмазова и его сподвижников.
Чем же он занят в это время?
С утра 28 мая он вступает в командование вновь формирующейся Западно-Сибирской армией. К 1-му июня были сформированы: Новониколаевский полк в количестве 470 человек (из них 330 офицеров), рота поручика Перова - 200 человек, конный отряд прапорщика Запевалова - 90 человек, конвойная команда - 25 человек (общая численность около 800 человек). На следующий день был сформирован штаб новой армии во главе с начальником штаба Генерального штаба полковником Г.А.Беловым. В первой половине июня численность войск стала расти и достигла 14 тысяч человек, при 17 пулеметах и 19 орудиях. Это позволило уже 13 июня образовать два армейских корпуса - Среднесибирский под командованием подполковника А.Н.Пепеляева и Степной Сибирский под командованием полковника П.П.Иванова-Ринова. Штаб армии с Гришиным-Алмазовым перебирается из Новониколаевска в Омск. Армия ведет активные боевые действия с большевиками в западном, восточном и южном направлениях.
В гражданской области из Западно-Сибирского комиссариата формируется Временное Сибирское правительство во главе с председателем Петром Васильевичем Вологодским* и ответственными министрами (23 июня).
* Вологодский П.В. (1863-1928) - сын томского священника, окончил Петербургский университет, юрист, присяжный поверенный. Служил в Туркестане по судебному ведомству. С 23.06.1918 - председатель Совета министров и министр иностранных дел Врем. Сиб. правительства, затем премьер-министр у Колчака. После падения Омска - эмигрант.
1-го июля Временным Сибирским правительством было образовано Военное министерство во главе с управляющим (министром) полковником Гришиным-Алмазовым, который наряду с этим остался и командующим Западно-Сибирской армией (с 27июля переименована в Сибирскую армию). Боевой состав Сибирской армии к концу июля доходит до 31 тысячи человек, в нее вливается еще один корпус - 3-й Уральский - под командованием генерал-лейтенанта М.В.Ханжина (генерал Ханжин был старше своего командующего на девять лет, он также окончил Михайловское артиллерийское училище и в 1904 году тоже участвовал в боях под Ляояном, где был награжден орденом Св. Анны 2-й степени с мечами).
В августе Алексей Николаевич Гришин-Алмазов был произведен в генерал-майоры Временным Сибирским правительством за военные заслуги. Вскоре он заявляет, что отныне отказывается от сотрудничества с эсеровской партией, намереваясь работать теперь "для всего народа в целом". Разделяя программные положения "Союза Возрождения России", он считал неосуществимыми в условиях Гражданской войны эсеровские лозунги "народоправства" и поддерживал сторонников установления режима твердой власти, чем вызвал резкое недовольство со стороны сибирского руководства партии социалистов-революционеров и Самарского комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧа). Некоторое представление о взглядах генерала того периода дает его приказ по армии: "Каждый военный начальник должен помнить, что на театре войны все средства, ведущие к цели, одинаково хороши и законны и что победителя вообще не судят ни любящие родную землю, ни современники, ни благоразумные потомки".
Работы у военного министра был непочатый край... Помимо ведения боевых действий с остатками большевиков в Сибири, необходимо было налаживать регулярное снабжение развертывающихся корпусов и дивизий, вести большую организационную и кадровую работу. Одним из первых шагов Временного Сибирского правительства было обращение к союзным державам с тем, что оно не признает позорного Брестского мира, навязанного России большевиками, и находится в состоянии войны с Германией. Гришин-Алмазов заявил по этому поводу: "Работа по организации армии весьма ответственная, т.к. требует ломки жизни общества, ведет к расходам и вовлекает в сферу опытов, от которых страдает сама же армия, как организм весьма хрупкий. В разработке вопросов надо иметь в виду, что метод войны с большевиками скоро кончится и тогда можно будет выйти из области импровизации и начать настоящую войну с немцами". Алмазов понимает, что выиграть войну только с самоотверженными, но малочисленными добровольцами невозможно, поэтому 23 августа он объявляет призыв о мобилизации 19- и 20-летних новобранцев, что должно было дать армии порядка 230 тысяч человек.
В Сибирской армии лета 1918 года не было даже отличительных знаков на форме одежды, так как "демократическое" правительство Сибири принципиально не хотело возвращаться к форме одежды и знакам различия старой Императорской армии. Сибиряки носили либо имевшееся у них обмундирование старой армии - гимнастерки, кителя, френчи, шинели, либо чисто гражданскую одежду, иногда с элементами форменной. Гришин-Алмазов, чтобы не раздражать "демократов" и недавно прибывших с фронта солдат, где все эксцессы начинались из-за срывания погон, поступил вполне благоразумно. Он отдает приказ о введении знаков различия Сибирской армии; бело-зеленая ленточка на околышке фуражки вместо кокарды и такой же расцветки нарукавный шеврон на правом рукаве углом вниз. Затем появляется приказ по Военному ведомству о введении в армии нарукавного знака для различия чинов. Знак этот представлял собой щиток, носился на левом рукаве, был разной расцветки в зависимости от рода войск, а для различия званий на него нашивались тесьма, галун и звездочки. Конечно, кадровый офицер Гришин понимал, что вся эта мишура - лишь временная уступка сложившимся обстоятельствам и рано или поздно Русская армия возвратится к своей овеянной славой форме. Кстати, все эти новые знаки различия касались только регулярных армейских частей Сибирской армии - казаки (уральские, оренбургские, сибирские, семиреченские, забайкальские и енисейские) сразу же не приняли эти нововведения и продолжали носить свою традиционную форму одежды, принятую до революции.
Позаботился Гришин-Алмазов и о награждении особо отличившихся бойцов и командиров Сибирской армии, сделав это, правда, в завуалированной форме. Он созвал комиссию из 36-ти георгиевских кавалеров, которым предстояло решить вопрос о допустимости награждения военнослужащих орденом Святого Георгия и другими русскими орденами. В этот период многие белогвардейцы считали борьбу с большевиками только частью великой войны с Германией и Австро-Венгрией и готовились к новым битвам с внешним противником. Такими настроениями был продиктован и единогласный вердикт георгиевских кавалеров:
"...В данный момент при ведении внутренней междоусобной войны награждать этими высокими наградами совершенно не следует, а начать награждение этими наградами в момент столкновения с внешним врагом..."
Гришин-Алмазов несколько скорректировал это решение комиссии, указав, что в любом случае честь награждения орденом Св. Георгия может принадлежать лишь будущему Верховному Главнокомандующему всеми национальными Вооруженными силами. Пока же следует вести списки воинов, совершивших подвиг и достойных ордена Св. Георгия или его знаков отличия.
Впоследствии, уже при адмирале А.В.Колчаке, в Сибирской армии возобновили традицию награждения особо отличившихся воинов орденами Российской армии, в том числе и орденом Св. Георгия. Начало же этому было положено еще первым командующим - генералом Алмазовым.
Многих и очень многих в Сибирском правительстве раздражала, вызывая зависть, бурная и результативная деятельность свежеиспеченного генерала. Но были и доброжелатели, понимавшие, что именно он взвалил на свои плечи неимоверную тяжесть и ответственность. Генерал Д.В.Филатьев писал впоследствии: "энергию и организаторские способности он (Гришин-Алмазов. - М.И.) выявил недюжинные и оказался вполне на своем месте". А вот мнение управделами Временного Сибирского правительства Г.К.Гинса: "Я не знал в Омске военного, который бы годился больше, чем Гришин, для управления военным министерством в демократическом кабинете". И тот же Гинс пишет, что "недостатком Гришина была его самоуверенность. Он был убежден в неспособности всех прочих конкурировать с его влиянием и значением в военных кругах. Он игнорировал министров Сибирского правительства, забывая, что это может вооружить их против него, и действительно нажил себе врагов... Все это проистекало исключительно из-за молодой самовлюбленности генерала". Премьеру же Вологодскому, который сам был больше всего обеспокоен личным отдыхом и спокойствием, всюду мерещились пьянки и кутежи Алмазова.
Военный министр тем временем, не обращая внимания на всю эту возню, продолжал со свойственной ему кипучей энергией деятельность по организации Сибирской армии, частенько взваливая на себя и функции других министров. Он постоянно находится в разъездах - в середине июля прибывает в Челябинск для встречи с представителями Чехословацкого командования, Комитета членов Учредительного собрания и антибольшевистской Народной армии, образовавшейся к тому времени в Поволжье, по вопросу создания единого командования и скоординированности действий против красных. Там же он встречается с представителями Антанты - французским майором Гинэ и членами Чехословацкого национального совета, а также "учредиловцами" из Москвы - Аргуновым, Павловым и Кролем. После переговоров их снимают на кинокамеру (интересно, сохранилась ли где эта пленка?). Затем опять бесконечные переговоры по поводу создания Всероссийской центральной власти, где "сибиряки" и "поволжцы" ведут себя строго официально, как посланцы двух иностранных держав.
На этих переговорах КОМУЧ заявил, что в состоянии исполнять функции центральной власти впредь, до созыва Учредительного собрания. Алмазов категорически отверг претензии КОМУЧа на власть и заявил, что его армия "приняла лозунг стоять вне политики" (как современно это звучит!), а "учредиловцы", по его мнению, страдают в подходе ко многим вопросам принципом партийности, игнорируя общегосударственные интересы, не учитывают в своей политике "национальные права башкир и киргизов".
В конце концов, договаривающиеся стороны не приняли никакого конкретного решения, за исключением некоторых вопросов военного характера, и решили отложить на будущее вопросы государственного строительства. Генерал Гришин-Алмазов, министр финансов ВСП И.А.Михайлов и товарищ министра иностранных дел Головачев уезжают обратно в Омск.
В конце августа состоялось второе Челябинское совещание, на которое съехались члены КОМУЧа, Сибирского и Уральского правительства, представители ЦК эсеров, находящегося в Самаре, и проэсеровского комитета национальных групп. Опять начались бурные дебаты о создании всероссийской власти, объединении военного командования, о судьбе захваченного в Казани частями Народной армии золотого запаса России. Наконец, все сошлись на том, что в Уфе состоится государственное совещание по решению всех этих проблем.
После закрытия этой конференции устроили банкет с выпивкой, где Гришин-Алмазов, возбужденный очень резкими и неприятными для русского патриота замечаниями и отзывами о России английского консула в Екатеринбурге Престона, наговорил ему в ответ дерзостей и, между прочим, добавил: "Еще вопрос, кто в ком больше нуждается: Россия в союзниках или союзники в России". Случился дипломатический скандал, поднялся шум и последовала нота протеста Омскому правительству. Враги и недоброжелатели Гришина-Алмазова, и в первую очередь сам премьер Вологодский, решили использовать это обстоятельство и отправить Алексея Николаевича в отставку с занимаемых им постов.
5 сентября 1918 года на должность командующего Сибирской армией и управляющего Военным министерством Временного Сибирского правительства был назначен недавно избранный войсковым атаманом Сибирского казачьего войска генерал-майор П.П.Иванов-Ринов, сподвижник Гришина-Алмазова по подпольной работе в Сибири, а затем командир 2-го Степного сибирского корпуса. Интересно отметить, что уже на следующий день, 6 сентября, он издает приказ по армии, восстанавливающий погоны, петлицы и кокарды, отмененные большевистской властью.
Постановлением административного совета от 13 сентября 1918 года А.Н.Гришин-Алмазов был зачислен "по полевой легкой артиллерии с назначением состоять в распоряжении Совета министров", т.е. фактически остался без какой-либо должности.
Алексей Николаевич, глубоко возмущенный и оскорбленный тем, как поступили с ним, еще попытался бороться и устроить нечто вроде нерешительной и неудачной попытки переворота. Вот как пишет об этом в общем-то благожелательно настроенный к нему управделами ВСП Георгий Константинович Гинс: Алмазов "уволен был без прошения, без назначения на какую-либо другую должность... Несколько дней было заполнено борьбой, возникшей на почве отставки Гришина... Поздно ночью к моей квартире подъехал автомобиль. Раздался звонок. Гришин-Алмазов просит меня к себе. Ворча на судьбу политического деятеля, не знающего покоя ни днем ни ночью, но чувствуя неловкость отказа человеку, которого удаляют, я решил поехать. У Гришина я встретил Михайлова, Пепеляева (покойного премьера)* и Павловского (как оказалось потом, авантюриста, выдавшего себя за представителя Франции). Гришин объяснил мне, что он находится в затруднении, как поступить. Обратиться за поддержкой к войскам он не хочет. Желание Гришина одно - оформить все так, чтобы не повторялась корниловская история. Гришин решил послать письмо Вологодскому с уведомлением, что он не считает себя законно уволенным, пока не получит приказ об увольнении, и до тех пор не сдаст командование армией. Это решение было всеми одобрено... Впоследствии мне сообщили, что Гришин делал попытку призвать на помощь одну часть, но его распоряжение было перехвачено. Я считаю это сообщение похожим на правду. В эту ночь я увидел в Гришине маленького, честолюбивого и самоуверенного человечка, не умевшего вести большой игры и доверявшего случайным людям.
* Пепеляев Виктор Николаевич (1884-1920) - брат командира 1-го Среднесибирского корпуса А.Н.Пепеляева, депутат 4-й Государственной Думы, член партии конституционных демократов (кадетов). При Колчаке - министр внутренних дел, затем, с 23.11.1919 - председатель Совета министров. Расстрелян вместе с Колчаком в Иркутске 7.02.1920. - М.И.
Я с большим сожалением вспоминаю об этом способном человеке, который так подходил, по моему мнению, ко времени, но ?amicus Plato sed magis amico veritas - недостаточная солидность толкала его в авантюристы. Сибирские эсеры и Сибирское правительство окончательно толкнули его на этот путь, лишив Сибирь одного из наиболее любивших ее офицеров".
Надо отметить, что Алексей Николаевич оставлял после себя неплохое наследство: за время командования Сибирской армией (с 28.05 по 5.09.1918 г.) он довел ее численность до 60 тысяч бойцов при 70 орудиях и 184 пулеметах, положил начало ее объединению с Народной армией КОМУЧа и освободил от большевистской власти почти всю Сибирь.
Оставшись не у дел, оскорбленный недоверием и установленной за ним слежкой, молодой генерал решил перебраться в Добровольческую армию генерала А.И.Деникина, освобождавшую к тому времени области Северного Кавказа. Прекрасно представляя себе, каким трудным будет этот путь через территории, занятые красными, Алексей Николаевич решает оставить в Омске свою жену - Марию Александровну.
22 сентября он покидает Омск со своим адъютантом. Едут сперва на поезде, потом верхами до Гурьева, из Гурьева через Каспий добираются до Петровск-Порта (ныне Махачкала), а затем, перевалив Кавказский хребет, добираются в октябре до Екатеринодара - ставки генерала Деникина. Все путешествие заняло в общей сложности свыше месяца пути.
Антон Иванович Деникин, ничего не знавший о Гришине, встретил его весьма сдержанно. Но доклад Гришина о положении в Сибири произвел на него благоприятное впечатление, и он решил командировать его в Румынию, с информацией об обстановке в Омске и вообще на востоке страны. В это время в Яссах открывалось так называемое Ясское политическое совещание, между военными и дипломатическими представителями держав Антанты и США, с одной стороны, и русской делегацией, с другой. В состав русской делегации входили представители Совета государственного объединения "Россия", кадетско-октябристского "Национального центра", а также "Союза возрождения России". Председателем русской делегации был барон В.В.Меллер-Закомельский. Совещание проходило в Яссах, с 16 по 23 ноября, а затем по 6 января 1919 года в Одессе.
Выезжая из Екатеринодара 29 октября 1918 года, Гришин-Алмазов познакомился там с еще одним членом русской делегации - представителем Добровольческой армии, известным политическим деятелем Василием Витальевичем Шульгиным*. На их знакомстве и сотрудничестве настаивали генералы А.И.Деникин и А.М.Драгомиров. Они познакомились буквально на пути к вокзалу и, судя по всему, тогда не произвели друг на друга особого впечатления.
* Шульгин В.В. (1878-1976) - один из лидеров российских националистов, монархист, талантливый публицист, член 2-й, 3-й и 4-й Государственной Думы. Один из тех, кто принял акт об отречении от престола в Пскове у императора Николая II. После Октября - один из организаторов и идеологов Белого движения, член "Особого совещания" при Деникине. С 1920 г. - в эмиграции. Автор ряда талантливо написанных книг - "Дни", "1920", "Что нам в них не нравится", "Три столицы". В 1945 г. в Югославии арестован НКВД и препровожден в СССР. В заключении до 1956 года, умер во Владимире. Посмертно вышла в 1980 году книга "Годы". - М.И.
На Ясском совещании генерал-майор Гришин-Алмазов делает сообщение о положении на востоке России, присутствует на всех заседаниях и знакомится с недавно назначенным французским консулом в Одессе Эмилем Энно. В это время Шульгин валялся в постели с испанкой (тяжелой формой гриппа) и почти не появлялся на заседаниях. Вскоре Ясское совещание переезжает в Одессу...
В то смутное время Одесса была сумбурным, суматошным городом с беспрерывно менявшимися властями - большевики, германцы, гетмановцы, петлюровские самостийники, белые, французские интервенты. И вся эта "политическая свистопляска" проходила на фоне безудержной спекуляции, грандиозных афер, разнообразного политического подполья и просто уголовного беспредела различных бандитов, во главе с некоронованным "королем Одессы" Мишкой Япончиком.
После ухода в конце ноября оккупационных германо-австрийских войск, власть в городе удерживалась немногочисленными и слабыми отрядами русских офицеров-добровольцев в количестве нескольких сот человек во главе с генералом В.В.Бискупским. На город помимо большевиков со стороны Вознесенска и Жмеринки двигались отряды петлюровского атамана Григорьева. Представители Антанты объявили Одессу, Николаев, Херсон и Крым зоной своих интересов и готовились ввести туда свой экспедиционный корпус.
Банды Григорьева под "жовто-блакитным" флагом фактически "прошли" ряды войска Бискупского, даже не заметив их присутствия, и подошли к Одессе. В городе началась паника. Жители с ужасом представляли себе "прелести" жизни под властью погромно-самостийного атамана. Находившийся в Одессе сербский полк отказался вступать в противостояние с Григорьевым, отряды польских колонистов также не хотели самоуничтожения и заняли нейтралитет.
Минимальное сопротивление григорьевским бандитам пытались оказывать только немногочисленные офицерские дружины, у которых не оставалось никаких шансов на жизнь при победе погромного атамана. Офицеры надеялись только на ввод в Одессу французских войск, или на эвакуацию по морю, в случае победы григорьевцев.
В центре города стали вспыхивать перестрелки между польскими легионерами и оставшимися немецкими солдатами. Почувствовав полное ослабление власти, бандиты Мишки Япончика тоже перешли к активным действиям. Была брошена бомба в Русский театр во время спектакля для офицеров, совершены налеты на ряд гостиниц и на остатки немецких частей.
26 ноября /9 декабря Григорьев предъявил ультиматум о сдаче Одессы. Гришин-Алмазов решил остаться в городе, но уйти в подполье. Петлюровские отряды вступают в Одессу 28 ноября /11 декабря 1918 года. Через шесть дней, 4 /17 декабря, в одесском порту высаживается и первый эшелон французских войск под командованием генерала Бориуса. Они занимают несколько улочек в районе порта и Николаевского бульвара. Как писал генерал А.С.Лукомский, "французы предполагали 5/18 декабря вступить в город с музыкой, но вследствие выяснившегося враждебного настроения петлюровцев, занимавших город, было решено первоначально очистить его от них.
Эта задача, под прикрытием огня с французских судов, была выполнена офицерским добровольческим отрядом, под начальством генерал-майора Гришина-Алмазова.
Потери добровольческого отряда исчислялись в 24 офицера убитыми и около 100 ранеными.
7/20 декабря генерал Бориус по соглашению с представителем Добровольческой армии возложил на генерала Гришина-Алмазова обязанности военного губернатора Одессы".
Эти же события очень интересно описывает и ближайший сподвижник Гришина-Алмазова по Одессе В.В.Шульгин.
"В Одессе среди русских командных лиц была не то что паника, но полная нерешительность. Выделился среди адмиралов и генералов недавно прибывший сибиряк Гришин-Алмазов. Очень зорко это понял Энно, сказав мне:
- Гришин-Алмазов производит на меня впечатление волевого человека.
Тем более было удивительно, как он это понял, ведь Гришин-Алмазов не говорил по-французски, все переводила будущая жена Энно...
И вот, по приглашению консула Энно, у него в номере состоялось совещание. Были приглашены все эти растерявшиеся русские генералы и адмиралы. В соседней комнате, моей, сидел Гришин-Алмазов, ожидая приглашения.
Энно в нескольких словах изложил присутствующим положение, т.е. анархию, безначалие.
- Chere amie, traduisez!
Присутствовавшие выслушали, склонив голову, но не отвечали.
- Единственный человек, который производит на меня впечатление волевого характера, это генерал Гришин-Алмазов. Chere amie, traduisez!
И это выслушали растерявшиеся. Тогда пригласили генерала (он, собственно говоря, был полковником). Фамилия его была Гришин, Алмазов был псевдоним.
Вошел человек, явственно молодой для генерала. Одет он был в грубую солдатскую шинель, но с генеральскими погонами, широкую ему в плечах. Шашка, не сабля, была на нем, пропущенная, как полагается, под погон. Он сделал общий поклон присутствующим. Энно предложил ему сесть. И снова повторил в его присутствии то, что говорил раньше.
- Chere amie, traduisez!
- Сущность слов Энно состояла в том, что при безвластии в Одессе надо сконцентрировать власть в одних руках, а именно в руках генерала Гришина-Алмазова.
- Chere amie, traduisez!
Генерал Гришин-Алмазов, держа шашку между колен, обвел твердыми глазами "растерявшихся" и спросил:
- А все ли будут мне повиноваться?
"Растерявшиеся" ничего не сказали, но сделали вид, что будут повиноваться.
На этом собрание закончилось. Гришин-Алмазов стал диктатором в Одессе. Я увел его в свой номер. Там он сказал:
- Ну теперь мы посмотрим!
И, схватив кресло, сломал его.
Как я ни был печален, я улыбнулся.
- Александр Македонский был великий человек, но зачем же стулья ломать.
.........................................................................................................................
За несколько дней до того как Гришин-Алмазов стал диктатором в Одессе, небольшие отряды Добровольческой армии севернее Одессы были разбиты большевиками. Они бежали, в Одесском порту захватили корабль "Саратов" и собирались уходить в Крым. К этим саратовцам явился новоиспеченный диктатор и сказал:
- Я назначен консулом Энно и представителем Деникина в Одессе Шульгиным главным начальником военных отрядов Добровольческой армии. Потрудитесь мне повиноваться.
Тут для меня впервые обозначилась магическая повелительная сила у Гришина-Алмазова. Повелевать - это дар Божий. Саратовцы подчинились. Диктатор в течение нескольких дней учил их, как простых солдат, умению повиноваться. Отшлифовав их таким образом, он бросил их в бой.
Против кого? Против большевиков, украинцев и примыкавших к ним, которые захватили Одессу и, в частности, "французскую зону", примыкавшую к гостинице, где жил консул Энно.
Саратовцы дрались прекрасно, но были малочисленны. К концу дня Гришин-Алмазов пришел ко мне:
- Формально мы победили, но потери есть. Если мы продержимся ночь, за завтрашний день я ручаюсь.
В это время явился адъютант Гришина-Алмазова, который был при нем неотлучно, кроме времени, когда сидел на гауптвахте.
- Ваше превосходительство, там один офицер, очень взволнованный, добивается увидеть вас немедленно.
- Просите.
Вошел офицер действительно совершенно, как у нас говорят, "расхристанный". Он махал руками в воздухе, поддерживая "расхристанные" слова.
- Ваше превосходительство! Мы окружены со всех сторон. Противник дал нам для сдачи 10 минут.
Гришин-Алмазов холодно смотрел на взволнованного офицера. И сказал спокойно:
- Отчего вы так волнуетесь, поручик?
И вслед за этим загремел:
- Что это, доклад или истерика? Потрудитесь прийти в себя!
Это подействовало. Руки и ноги поручика успокоились, и он повторил уже без истерики то, что сказал раньше.
И Гришин-Алмазов успокоился и сказал:
- Вы говорите, что окружены со всех сторон. Но как же вы прорвались? Вот что. Возвращайтесь к пославшему вас полковнику и скажите вашему начальнику: "Генерал Гришин-Алмазов, выслушав, что противник дал вам для сдачи 10 минут, приказал: дать противнику для сдачи 5 минут".
- Ваше превосходительство!
- Ступайте.
Поручик повернулся по-военному и пошел.
Я повторил вроде поручика:
- И что вы делаете, Алексей Николаевич?
Он ответил:
- Другого я ничего не мог сделать. У меня нет ни одного человека в резерве, кроме моего адъютанта. Я послал им порцию дерзости. Я хорошо изучил психику гражданской войны. "Дерзким" Бог помогает.
После некоторой паузы он повторил:
- Формально мы победили, если мы продержимся ночь, за утро я ручаюсь. А теперь пишите.
- Что?
- Приказ №1.
- И что писать в этом приказе?
- Я поставил себя в полное подчинение генералу Деникину. Я умею не только приказывать, но и повиноваться. Пишите так, как написал бы Деникин, если бы он был здесь. Заявляю вам, что отныне вы моя "деникинская совесть". Ухожу, чтобы вам не мешать.
Он ушел, я стал писать приказ № 1. Не думаю, чтобы Деникин так написал. Приказы того времени и в таких обстоятельствах обыкновенно начинались словами: "запрещается". Я, ощутив в себе тоже какую-то порцию дерзости, написал: "разрешается". Разрешается ходить по улицам днем и ночью. Когда возвратившийся Гришин-Алмазов прочел это, он посмотрел на меня вопросительно. Я сказал: "Это звучит гордо". Но ни один разумный человек не будет гулять по Одессе ночью - убьют и ограбят.
- Ну хорошо, дальше.
- Разрешается днем устраивать общественные собрания, где будут обсуждаться гражданами все важные дела, но в закрытых помещениях. Публичные митинги запрещены.
Гришин-Алмазов сказал:
- Наконец Вы что-то запретили.
- Дальше опять будет либеральная политика. "Печать свободна".
- Да они Бог знает что будут писать.
- Не будут. Будут бояться. Назначьте несколько дельных офицеров в качестве необязательных цензоров. И они будут очень рады. (Надо отметить, что у генерала Гришина-Алмазова уже был опыт работы с военной цензурой. Еще в августе 1918 года он занимался подготовкой Временных правил о специальной военной цензуре и специальном военном почтово-телеграфном контроле для Сибирского правительства в Омске. - М.И.)
В это время обсуждение приказа № 1 было прервано. Явился адъютант Гришина-Алмазова.
- Разрешите доложить.
- Докладывайте.
- По телефону звонят, что противник, которому было дано 5 минут для сдачи, сдался.
Надо было увидеть лицо адъютанта. Он смотрел на своего генерала, как на чудо. И в нем действительно было что-то чудесное. Он сказал радостно, но спокойно:
- Я хорошо изучил психику гражданской войны.
.......................................................................................................................
Фактически французская интервенция на юге России началась. В Одесский порт прибыли французские суда с небольшим числом французской пехоты. Во главе их стоял французский генерал Бориус. Они познакомились в моем присутствии. Я представил Гришина-Алмазова Бориусу, который сказал, кажется, по поводу украинствующих - Ваши друзья - наши друзья. Но мы драться не будем.
На это Гришин-Алмазов ответил:
- На это мы и не рассчитываем. Драться будем мы.
Бориус спросил:
- А что Вам нужно от меня?
- Несколько офицеров-французов.
- Зачем?
- Затем, чтобы они были свидетелями того, как мы будем драться.
Бориус очень обрадовался.
- Назначаю вас военным губернатором Одессы".
Генерал Бориус потребовал от петлюровцев, чтобы они очистили город. Получив отказ, он полностью доверился Гришину-Алмазову и его добровольцам. Французы оказали белым только огневую поддержку со своей эскадры. Инициатива Гришина увенчалась полным успехом. Через сутки Одесса была полностью взята под контроль добровольцами, а петлюровцы отошли к северу и встали полукольцом вокруг города.
Бориус был очень рад, что при занятии Одессы не была пролита французская кровь, и с тех пор стал полностью доверяться во всех делах новоиспеченному "диктатору Одессы".
Дел же у "диктатора", как и в бытность его военным министром ВСП, было невпроворот... Необходимо было налаживать гражданскую жизнь в Одессе, выбрать вместе с Шульгиным ответственных лиц для занятия министерских должностей в создаваемом одесском "правительстве", покончить с бандитизмом и уголовщиной на улицах города и, самое главное, необходимо было немедленно занять уезды, прилегающие к городу, выйти на стратегический простор и начать наступление на Херсон, Николаев и другие южные части Новороссии, прилегающие к Черному морю. Между тем генерал Бориус, получив приказание от своего высшего командования занять лишь Одессу, категорически отказался развертывать дальнейшее наступление и запретил выполнять эту операцию добровольческим частям.
Связь между Екатеринодаром, Новороссийском и Одессой была очень плохая, донесения и распоряжения приходили с большим опозданием. Деникинское командование питалось различными слухами о происходящем в Одессе, в частности, о стремлении образовать там какое-то особое "правительство" для юго-западной России. Чтобы разобраться на месте во всех этих вопросах, 15/28 декабря Деникиным был послан в Одессу генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский, помощник главнокомандующего Добровольческой армией.
Вот что писал затем Лукомский: "В Одессе я нашел обстановку довольно сложной.
Генерал Бориус мне сказал, что в ближайшем будущем ожидается прибытие в Одессу генерала Д'Ансельма, который примет командование над всеми союзническими войсками, направляемыми на юг России; что он, конечно, будет иметь исчерпывающую директиву и что тогда будут устранены все недоразумения.
Ясно было, что до приезда генерала Д'Ансельма совершенно бесполезно убеждать генерала Бориуса изменить характер его действий, ибо он точно руководствуется полученной им инструкцией.
Во внутренние дела по управлению в Одессе и в распоряжение о мобилизации в городе Одессе генерал Бориус не вмешивался, предоставляя генералу Гришину-Алмазову полную самостоятельность.
Но из слов генерала Бориуса я понял, что представители различных общественных групп, находившихся в Одессе, очень недовольны полным подчинением русской администрации в Одессе генералу Деникину и состоящему при нем Особому совещанию и неоднократно ему заявляли, что власть в Одессе необходимо построить на автономных началах, так как управлять всем из Екатеринодара невозможно.
Из доклада генерала Гришина-Алмазова я узнал, что он вследствие постоянного перерыва сообщений с Новороссийском и необходимости наладить в Одессе правительственный аппарат образовал при себе особый орган для разрешения возникающих вопросов в составе отделов: гражданской части, торговли и промышленности, морского, юстиции, народного просвещения, путей сообщения, финансов, продовольствия и контроля.
Из дальнейшего доклада ясно выяснилось, что и генерал Гришин-Алмазов полагает необходимым, основываясь на мнении представителей общественных кругов и различных организаций, иметь в Одессе особое автономное правительство, которое должно руководствоваться лишь общими директивами от генерала Деникина.
Мотивами для такого предположения Гришин-Алмазов выставил: отсутствие должной связи с правительством (Особым совещанием) генерала Деникина; совершенно исключительное значение Одессы в торгово-промышленном отношении и в отношении правильного направления деятельности морского транспорта через правления пароходных обществ, которые все сосредоточены в Одессе; исключительное значение Одессы в смысле установления товарообмена с заграницей; особое значение Юго-Западного края, который (по мере освобождения от большевиков) будет тяготеть к Одессе, и, наконец, необходимость представителю главнокомандующего самому иметь право распоряжаться распределением денежных ассигнований, пользуясь имевшейся в Одессе экспедицией заготовления денежных знаков, так как опять-таки при отсутствии связи с Новороссийском и Екатеринодаром не будет никакой возможности своевременно испрашивать необходимые кредиты.
Затем генерал Гришин-Алмазов указал еще на то, что местные условия в Одессе и на юго-западе России настолько отличны от района действия Добровольческой армии на Северном Кавказе, что решать вопросы, относящиеся до Новороссии, в Екатеринодаре вряд ли будет возможно, - вследствие невозможности своевременно знать в Екатеринодаре о том, что делается в Одессе.
Я, соглашаясь с трудностью решать все вопросы, касающиеся Одессы и Юго-Западного края из Екатеринодара, категорически отверг допустимость образования в Одессе какого-то автономного правительства, которое своими мероприятиями могло бы совершенно разойтись с тем направлением основных вопросов, которое будет проводиться генералом Деникиным через состоящее при нем Особое совещание.
Я указал, что вопрос должен был быть разрешен так: действующее при Гришине-Алмазове совещание должно быть сохранено, но исключительно в качестве совещательного органа, без правительственных функций, кои принадлежат лишь самому Гришину-Алмазову в пределах предоставленных ему полномочий.
Для неотложных и непредвиденных расходов он должен испрашивать достаточный кредит.
В случаях неотложной необходимости или перерыва связи с Новороссийском и Екатеринодаром он должен самостоятельно принимать решения, донося немедленно генералу Деникину.
Это решение, ставшее, конечно, сейчас же известным в Одессе и впоследствии (1/14 января 1919 г.) подтвержденное телеграммой генерала Деникина, не удовлетворило многих из общественных деятелей, некоторые политические организации, пароходные общества и торгово-промышленные круги".
Генерал Гришин-Алмазов, как и ранее в Омске, тоже стал быстро неугоден многим из этих "кругов" в Одессе. Вот что вспоминал об этом В.В.Шульгин: "Этого было достаточно для моего личного "зигзага". По времени он обозначился в начале 1919 года, когда я мог наблюдать в Одессе еврейскую работу против Добровольческой армии, персонифицировавшейся в лице талантливого генерала Гришина-Алмазова. При нем я был, так сказать, на ролях "действительного тайного (и явного) советника". Это было, как известно, во время французской интервенции. Разложение пришедшей в Одессу французской армии было сделано в значительной мере антибелым жужжанием Одессы-мамы. А ведь никаких погромов еще тогда не было".
Тем временем Алексей Николаевич решил навести элементарный порядок в Одессе, избавить ее от распоясавшихся бандитов, которые устроили в городе настоящий "тихий погром". Помимо крупной буржуазии и остатков аристократии, которые обкладывались "данью и служили объектами воровских налетов, жертвами одесских воров частенько становились и добровольческие офицеры, которых бандиты обычно подкарауливали при выходе из ресторанов, театров и кабаре, для того чтобы ограбить, избить или убить их.
В ответ на бандитский террор военный губернатор Одессы объявил войну бандитам. В предместья Одессы, где в основном располагались бандитские "малины", были введены воинские подразделения и броневики. Бандитов нещадно расстреливали на месте преступления. Начались широкомасштабные облавы на одесских "жиганов", во время которых "отстреливались" все подозрительные.
В интервью газете "Одесские новости" в январе 1919 года Гришин-Алмазов сетовал: "То, что происходит сейчас в Одессе, внушает серьезные опасения... Одессе в наше безумное время выпала исключительная доля - стать убежищем всех уголовных знамен и главарей преступного мира, бежавших из Екатеринослава, Киева, Харькова".
Борьба Гришина против бандитизма была столь жестокой, что "король" одесской уголовщины Мишка Япончик (послуживший впоследствии прообразом Бени Крика из "Одесских рассказов" И.Бабеля) направил губернатору Одессы умоляющее письмо-просьбу. В нем были такие строки: "Мы не большевики и не украинцы. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем". Но генерал не принял бандитского предложения...
Прочтя письмо Япончика, Гришин-Алмазов сказал Шульгину:
- Не может диктатор Одессы договариваться с диктатором уголовных.
И ничего не ответил ему.
Война продолжилась. Для широкомасштабных облав стали использоваться французские и греческие солдаты из союзнических войск. Вскоре было закрыто 44 притона бандитов, которые именовались буфетами, паштетными, трактирами...
С тех пор на Гришина-Алмазова уголовные устроили охоту - его машину стали обстреливать. Один раз это случилось, когда он ехал с В.В.Шульгиным. Охоту устроили также на гришинского министра внутренних дел А.И.Пильца, бывшего иркутского губернатора.
Еще один подобный случай описал Шульгин:
"Я жил далеко, на так называемой Молдаванке. Место скверное. Но там мне отвели уютный двухэтажный домик. Верхний этаж занимал я с семьей. Нижний - так называемая Азбука*. Это было общежитие из молодых офицеров, которых я посылал иногда, а вместе с тем они меня охраняли, были вооружены винтовками.
* "Азбука" - конспиративная информационно-разведывательная сеть, созданная в годы Гражданской войны В.В.Шульгиным. - М.И.
Итак, Гришин-Алмазов приказал подать машину. Машина подкатила к входным дверям Лондонской гостиницы. В это время раздался залп по дверям. Одна пуля засела в притолоку. Гришин-Алмазов загремел:
- Машина, потушить фары!
Фары потухли. Мы сели в машину и помчались. Благополучно доехали до моего домика на Молдаванке. Гришин-Алмазов поехал к себе. Через несколько минут я услышал выстрел невдалеке. Я сбежал вниз и скомандовал:
- В ружье!
Гришина-Алмазова обстреляли.
Они побежали. Все стихло.
В руках у них была шина от машины, пробитая пулями.
- Мы нашли это недалеко.
Еще через некоторое время позвонил телефон.
- Да, это я, Гришин-Алмазов, меня обстреляли недалеко от вас, но в общем благополучно.
На следующий день я узнал, засада была недалеко от моего дома на Молдаванке. После залпа шофер круто свернул в проулок. Так круто, что Гришин-Алмазов вылетел из машины. Но успел вскочить обратно и доехал домой".
Для собственной безопасности Гришин-Алмазов, как только стал у власти в Одессе, набрал себе конвой, или охрану из семидесяти человек. Обратимся опять к воспоминаниям Шульгина:
"Эти семьдесят человек были набраны из татар и подчинялись Масловскому, тоже из татар. Где их откопал Гришин-Алмазов, не знаю. Но они все во главе с Масловским принесли на Коране присягу защищать Гришина-Алмазова. И все время, пока он был у власти, за ним неотступно, тесно за спиной, шел татарин с винтовкой, который убил бы всякого, кто бы покушался на Гришина-Алмазова".
Шульгин вспоминает такой случай, красноречиво свидетельствующий как о конвойских нравах, так и о личности самого Гришина:
"В передней, надевая шинель, он еще говорил о Ницше, но, выйдя на крыльцо, сказал:
- Простите, мне необходимо нацукать свой конвой.
.....................................................................................................................
"Цукать" было необходимо, потому что ночью эти татары убили одного из своих. Он что-то украл. Кража у татар хуже убийства.
Странно, я не помню, какими словами Гришин-Алмазов "цукал" свой конвой. Но я помню звук его голоса, трещавший вроде пулемета. И помню лица этих татар: они были бледны, как будто действительно попали под пулемет.
Мне невозможно это понять, чем он их так напугал. Это кончилось очень быстро. Мы сели в машину, и разговор о Ницше продолжался. Я понял, что он, Гришин-Алмазов, настоящий диктатор. Он имел какие-то гипнотические силы в самом себе, причем он бросал гипноз по своему собственному желанию. Никогда, например, он не пробовал гипнотизировать меня. Наоборот, ему приятна была моя свободная мысль. Но адъютанты его, их у него было четыре, конечно, состояли под его гипнозом, хотя и не чувствовали этого. Впрочем, из них, из четырех, один постоянно сидел на гауптвахте.
Применял он, я бы сказал, какой-то мирный гипноз к людям, его посещавшим. Сколько бы их ни было, он принимал всех. С часами на руках. Прием продолжался три минуты. Полминуты уходило на здоровканье (рукопожатие), две минуты на изложение дела. И еще полминуты, когда он говорил:
- Все, что вы сказали, чрезвычайно интересно. Прошу вас изложить это письменно. До свидания!"
Помимо борьбы с уголовщиной, Гришину-Алмазову, естественно, приходилось бороться и с разнообразным революционным подпольем, окопавшимся в Одессе, - большевиками, анархистами, эсерами, бундовцами, украинскими националистами и проч. Нередко это подполье настолько сплеталось с бандитскими элементами, что невозможно было различить - где кончается обычная уголовщина, а где начинается политический террор. Яркий пример этому - совместная деятельность того же Мишки Япончика (Моисея Винницкого), Григория Котовского и Анатолия Железнякова (матроса Железняка) в борьбе с белой властью и французскими интервентами, борьбе, не гнушавшейся никакими средствами, вплоть до ограбления банков и тайных убийств из-за угла.
Вот тут-то особенно пригодился Гришину-Алмазову его "Особый татарский отряд", который стал самым подходящим исполнителем бессудных приговоров, которые генерал предпочитал окружать атмосферой таинственности. Видя нарастание бандитско-большевистского террора, "одесский диктатор" начал действовать такими же методами.
Вспоминает Шульгин: "Он мог делать дела, для которых название было подобрано позже большевистскими газетами. Называлось это "бессудные убийства". Таких убийств насчитывалось одиннадцать. У диктатора была на этот счет своя теория.
- Чем их устрашить? Они пускают все средства в ход, в том числе подпольные приговоры, и затем следуют таинственные убийства. Неугодных им лиц они уничтожают. Причем убийц найти нельзя, никакое следствие не помогает. Даже пытки. Вот я и отвечаю им тем же. Находят человека. Убит. За что? Почему? Тайна... Никто не может ручаться за свою жизнь. Выползает нечто безличное, неведомое. Тайна! Говорят, что это я. Но не все ли равно? А может быть, это и не я. Важно, что завелась смерть, которая видит. Но ее увидеть нельзя. Тайна!
Я понимал, конечно, что такие штучки заведут его далеко. Однако в нем было какое-то внутреннее убеждение в своей правоте".
Старший адъютант генерала, подпоручик Б.Д.Зернов, записывал в своем дневнике 21 февраля 1919 года:
"Много шума сейчас вокруг имени Масловского по случаю расстрелов без суда. По ликвидационным спискам отправлено на тот свет немало людей. Одесса все видит, все знает, и вокруг этих событий, естественно, поднялся страшный шум со стороны "демократии". Горы протестов, особенно потряс Одессу "расстрел 11-ти". Это группа большевиков, переданная татарами для ликвидации французской к-р (контр-разведкой. - М.И.)".
Так называемая "группа одиннадцати", в составе которой была известная международная революционерка Жанна-Мари Лябурб, входила в подпольную Коллегию иностранной пропаганды при Одесском обкоме КП(б)У, проводила пропаганду среди французских войск в Одессе и готовила восстание на кораблях французского флота. Она была полностью разоблачена в подрывной деятельности и расстреляна 16 февраля /2 марта 1919 года.
В начале января 1919 года в Одессе обосновался штаб французской дивизии во главе с генералом Д'Ансельмом, сменившим генерала Бориуса. Во всех политических вопросах Д'Ансельм следовал советам своего начальника штаба полковника Фрейденберга (Фредамбэра в другой транскрипции. - М.И.). К этому времени консул Эмиль Энно, крайне доброжелательно относившийся к Добровольческой армии и отлично осведомленный во всех местных делах, был отстранен от дел, и политика французского командования резко изменилась. Тем не менее Гришин-Алмазов обращается на этот раз к генералу Д'Ансельму с заявлением о необходимости безотлагательно расширить зону, занимаемую союзными войсками и добровольческими частями, до линии Тирасполь-Раздельная-Николаев-Херсон, указывая, что с занятием этой линии достигается связь с Бессарабией и ликвидируется наступивший в Одессе продовольственный кризис.
Генерал Д'Ансельм на это заявление Алмазова ограничился только предложением к петлюровцам очистить указанную зону и пригрозил, что в случае неисполнения этого требования французы вынуждены будут применить силу.
Ввиду большой удаленности Одессы от Екатеринодара и массы недоброжелателей Гришина там из числа тех, кто "растерялся" при первом наступлении петлюровцев, а затем перебрался в кубанскую столицу и теперь клеветал там на него, усложнились отношения генерала и с командованием Добровольческой армии. Чтобы как-то наладить ситуацию, Шульгин пишет письмо председателю Особого совещания при главнокомандующем генералу А.М.Драгомирову, где пытается объяснить и доказать необходимость действий Гришина в Одессе, в том числе и причины печатания своих "одесских" денег. Драгомиров, кажется, понял это, как понял и генерал Лукомский, побывавший с инспекционным визитом в Одессе. Но недоброжелатели не унимались, не складывались отношения Гришина и с новым французским командованием. Масло в огонь подливал один из "общественных деятелей" Одессы, член партии конституционных демократов М.С.Маргулиес (после падения Одессы он подвизался в качестве министра торговли в Северо-Западном правительстве генерала Н.Н.Юденича и проводил там подобную же провокационную политику).
В конце концов генерал Деникин для усиления своего влияния в Одессе назначил туда главнокомандующим генерал-лейтенанта Александра Сергеевича Санникова, бывшего при гетмане Скоропадском городским головой Одессы, а следовательно, хорошо знакомого с местными условиями. Гришин-Алмазов должен был остаться его помощником и военным губернатором города. Как писал Шульгин, Алексей Николаевич, "который обладал бешеным темпераментом, был разъярен приездом Санникова. Однако наличие в нем настоящей офицерской дисциплины помогло ему укротить свой нрав. Он подчинился Санникову. Но я понял, что если Гришин-Алмазов не смог справиться с затруднениями, возникшими в Одессе, то Санников, старый и безвольный, доконает дело. Так оно и вышло".
По прибытии в Одессу 27 января /9 февраля Санников нанес визит генералу Д'Ансельму, который долго не мог понять, по какому праву генерал Деникин делает назначения в районе, занятом французскими войсками". В лице Фрейденберга генерал Санников встретил полное непонимание и нежелание сотрудничать. Тем не менее Д'Ансельм посоветовал Санникову сохранить при себе Гришина-Алмазова. Санников сейчас же встретился с Гришиным и консулом Энно, и начал совместную работу.
Тем временем положение в Одессе и прилегающем районе продолжало усугубляться. С севера и запада на Одессу вновь повели наступление отряды бандитствующих атаманов Григорьева и Грекова, негласно поддерживаемых большевиками. Советские агенты искусно вели пропаганду среди французских моряков и солдат с призывами к мятежу против своих офицеров. Подпольная типография издавала газету "Одесский коммунист" на французском языке, распространявшуюся среди войск интервентов, и среди них началось скрытое брожение. Не понимая сложившейся обстановки, французское командование запретило проводить мобилизацию населения в одесской зоне под эгидой Добровольческой армии, а решило ограничиться формированием так называемых бригад-микст, то есть смешанных русско-французских бригад, набранных на добровольной основе, не подчиняющихся командованию Добровольческой армии и в форме "применительно к французской, без погон".
Естественно, что Деникин усмотрел в этом ущемление национального достоинства России, как он его понимал, и в своей телеграмме от 8/21 февраля 1919 года категорически запретил генералу Санникову принимать какое-либо участие в формировании таких частей. Для непосредственного командования отрядом добровольцев, сформированным Гришиным-Алмазовым, Деникин присылает в Одессу в январе толкового и храброго генерала - Николая Степановича Тимановского с группой офицеров-марковцев. В марте 1919 года, несмотря на запрещение французских оккупационных властей и с негласного одобрения Гришина-Алмазова и Санникова, Тимановский объявляет мобилизацию офицеров и формирует пятитысячную Отдельную Одесскую стрелковую бригаду и занимает с ней район Очакова. Отношения между представителями Добровольческой армии в Одессе и французским командованием напряглись до предела...
* Тимановский Н.С. (1889-1919) - генерал-майор, участник русско-японской и первой мировой войны. С декабря 1917 г. - в Добровольческой армии. Помощник, а затем командир 1-го офицерского пехотного генерала Маркова полка. С ноября 1919 г. - начальник офицерской генерала Маркова дивизии. Скончался от сыпного тифа 18 декабря (ст. стиля) 1919 г. в Ростове.
Гришин-Алмазов по-прежнему работает в тесной связке с Шульгиным и пытается как-то нормализовать внутреннюю жизнь в Одессе. Характерен его разговор с ним по поводу так называемой украинизации. Вспоминает Шульгин: "Помню, что как-то зашел разговор об образовании. По поводу гимназий Гришин-Алмазов спросил меня:
- Как вы обошлись тут с украинствующими? Ведь при Скоропадском в Одессе вводили украинский язык. Это недопустимо.
- Очень просто, Алексей Николаевич. Все тут только в волшебной букве "у". Отбросьте ее, и от Украины будет только Краина, или край. Отбросьте украиноведение, получится краеведение - весьма полезный предмет..."
В итоге, в одесских гимназиях преподавание продолжилось на русском языке, но желающие могли заниматься дополнительно украинским. Таких оказалось всего двое - дети Шульгина.
Гришин ведет очень насыщенную и интенсивную жизнь. Примерно в это время он встречается с прибывшим в Одессу английским супершпионом Сиднеем Рейли (1874-1925?), со знаменитой актрисой Верой Холодной.
Французское командование окончательно запуталось в создавшейся в Одессе сложной обстановке. Не зная, на кого положиться, оно выслушивает предложения различных политических партий и группировок, окопавшихся в Одессе, затем начинает переговоры с украинской Директорией в лице атамана Грекова, с целью найти силы для противодействия большевикам (а тем временем петлюровский атаман Григорьев уже переметнулся к ним и его части вошли в состав 1-й Заднепровской дивизии советского Украинского фронта, ведшего наступление на Одессу, Херсон и Николаев).
На французском флоте в Черном море начались волнения. Вспыхнул открытый бунт на линейных кораблях "Мирабо", "Жюстис", "Жан Барт", миноносцах "Фоконно", "Мамелюк", крейсере "Брюи" и флагманском корабле "Вальдек Руссо".
10 марта, после недели упорных боев, войска Григорьева занимают Херсон, устраивая там массовые расстрелы оборонявших город греков, а 12 марта французское командование без боя эвакуирует Николаев, оставляя противнику огромные трофеи. Для спасения Крыма, в котором не было французских войск и крупных частей белых, Деникин решает перевезти из Одессы в Севастополь добровольческую бригаду, но в ответ на это распоряжение получает от генерала Гришина-Алмазова телеграмму: "Херсон после боев очищен союзниками. Николаев ими эвакуируется. Генерал Д'Ансельм, считая Одессу угрожаемой, заявил мне, что генерал Бертело (Бертело - французский генерал, командующий войсками Антанты в Румынии и на Юге России в 1919 г. - М.И.) приказал не выпускать добровольческую бригаду из района Одессы".
4/17 марта генерал Д'Ансельм объявляет в Одессе осадное положение и организует при французском командовании совет с исполнительной властью, во главе с неким авантюристом Андро. Части Григорьева подступают вплотную к Одессе, и украинско-советский атаман шлет телеграмму Гришину-Алмазову с требованием безоговорочно сдать город, угрожая в противном случае снять с генерала кожу и натянуть ее на барабан.
Вокруг Алмазова в это время вертится авантюрист - генерал В. Сокира-Яхонтов, уже успевший послужить при нескольких властях. Он предлагает Алмазову срочно формировать отряды "белой народной армии" из одесских студентов, гимназистов и немцев-колонистов. Фактически Одессу обороняет лишь стрелковая бригада генерала Тимановского, начало формирования которой было положено Гришиным-Алмазовым еще в конце 1918 года.
Вскоре в Одессу прибывает главнокомандующий французскими войсками на Востоке генерал Франше Д'Эспере, впоследствии маршал Франции, с целью лично ознакомиться с ситуацией. Он отстраняет от должности главнокомандующего в Одессе генерал-лейтенанта Санникова и военного губернатора генерал-майора Гришина-Алмазова и предлагает обоим немедленно отправиться в Екатеринодар, в распоряжение генерала Деникина, с письмом к нему. Военным губернатором Одессы он, без согласования с командованием Добровольческой армии, назначает генерала Шварца, одно время бывшего на службе у большевиков.
На этом судьба "одесского диктатора" была решена, но фактически была решена и судьба "белой Одессы"...
10/23 марта Гришин-Алмазов отбывает в Екатеринодар. Обратимся еще раз к запискам Шульгина: "Вот порт. Отходит корабль. Гришин-Алмазов на корабле, положив руки на фальшборт. Он все такой же. Моложавый, в солдатской шинели, которая ему широка в плечах.
Говорит:
- Ну что же, моя деникинская совесть? Выдержал я экзамен?
- Выдержали.
Иногда ему бывало очень трудно. Он готов был опять ломать стулья. Но дисциплина одерживала верх. Он выдержал до конца".
23 марта/ 5 апреля союзники в крайней спешке эвакуировались из Одессы, а власть в городе перешла к местному Совету. При эвакуации "союзниками" было отказано в погрузке на суда частям Одесской стрелковой бригады генерала Тимановского. По существу, они бросили ее на произвол судьбы. Тимановскому пришлось с тяжелыми боями и потерями пробиваться в Бессарабию, занятую румынскими войсками. Оттуда, через Румынию, потеряв все тяжелое вооружение, броневики и артиллерию, бригаде удалось отплыть в Новороссийск, в расположение Вооруженных сил Юга России, как тогда уже именовались объединившиеся Добровольческая и Донская армии.
24 марта/ 6 апреля части Григорьева вошли в Одессу, не встречая никакого сопротивления... Григорьевские головорезы официально именовались тогда 6-й дивизией Украинского фронта под командованием В.А.Антонова-Овсеенко (1883-1939). Впрочем, сам атаман Григорьев недолго пробыл с большевиками - вскоре он вновь "переметнулся", а затем, уже летом 1919 года, нашел свою смерть от руки Нестора Махно.
Еще до эвакуации Одессы, 18/31 марта, город покинул и Особый татарский отряд во главе с ротмистром Бекирбеком Масловским. На судне "Георгий" он отплыл в Ялту для развертывания отряда, а вернее, как писал подпоручик Б.Д.Зернов, "чтобы 10-15 дней пожить в свое удовольствие в тепле и солнце", несмотря на то, что накануне от Алмазова была получена радиограмма: "Деникин одобрил поездку в Сибирь. [С] татарами немедленно ехать в Екатеринодар. Нужны деньги. Брать кого-либо, кроме офицеров и татар, воспрещено". 20 марта отряд сошел на берег, разместившись в Ливадии, где, очевидно, и пробыл около десяти дней, вместо пополнения заметно уменьшившись за это время.
По прибытии в Екатеринодар Алексей Николаевич встретился с Деникиным, доложил ему о сложившейся в Одессе обстановке и вскоре получил от него новое важное задание - пробраться в Сибирь, к адмиралу А.В.Колчаку с рядом важных документов и докладов о положении дел на Юге России и дальнейших планах и задачах. Вероятно, мысль о командировке в Сибирь мелькала у генерала еще в Одессе - тогда В.В.Шульгин дал ему свое письмо для адмирала.
Маршрут для путешествия Гришин выбрал такой же, как и полгода назад, только в обратном направлении - Петровск-Порт, затем через Каспий в Гурьев, а оттуда по территории Уральского казачьего войска в Омск. С собой он решил взять достаточно сильный отряд, чтобы в случае необходимости, силой пробиться по направлению к Омску. "Вчера пришел из Ялты отряд Масловского, 20 всадников едут с нами", - записал в дневнике адъютант Гришина-Алмазова Б.Д.З
