Автор Тема: Вечный Февраль  (Прочитано 7866 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн White cross

  • Со - Модератор
  • Штабс-Капитан
  • **
  • Дата регистрации: РЯа 2011
  • Сообщений: 594
  • Спасибо: 173
  • Amora vinced omnia
Вечный Февраль
« : 01.02.2012 • 04:44 »
27 февраля 1917 г. (ст.с.), 95 лет назад в Петрограде началось вооружённое восстание.  Сможем ли когда-нибудь понять, что произошло в феврале 1917?


Ещё совсем недавно так называемая Февральская революция представлялась в умах граждан как некий пролог Великого Октября. Это соответствовало коммунистическому догмату о «перерастании буржуазно-демократической революции в пролетарскую». Тем самым суть событий, произошедших весной 1917 года, оставалась неясной. На собственном опыте мы увидели, что эта же логика имеет обратный ход: в 1991 году «пролетарская» революция обратно переросла в «буржуазно-демократическую». И вроде бы после этого уже ничего не нужно — всё стало на свои места.

До сих пор значительная часть населения России считает, что именно в октябре большевики «свергли царя», а потом «хорошие белые» сражались против «плохих красных». Или наоборот — «хорошие красные» против «плохих белых». В этом примитивизме русская история стирается и сводится к ХХ веку — выпавшим на долю народа испытаниям, которые во многом были предопределены именно Февралём.

Невежество по части русской истории зачастую подкрепляется оговорками высших должностных лиц, получивших образование в советский период и не обогативших свои познания чтением книг в последующие 20 лет. Благодаря этим высказываниям и мутной продукции средств массовой информации период между февралём и октябрём 1917 года стал представляться как хрупкий эксперимент построения идеального общества, грубо растоптанный сапогами большевиков. С этим периодом даже начали ассоциировать Россию после 1991 года, невольно подчеркнув, что предательство Февраля до сих пор не изжито и остаётся идейной основой для правящей группировки.

С трудом входит в общественное сознание понимание того, что в феврале 1917 года был совершён государственный переворот, организованный генералитетом, думскими депутатами, группой промышленников и агентами иностранных держав. Заговор готовился, и его руководители почти не скрывали своих целей, выдавая планируемый захват власти за проект демократических реформ, которые понадобились почему-то именно во время войны. В то время, когда русский народ бился в кровопролитных сражениях Первой мировой, наделённые властью и деньгами лица думали о том, как устранить царя, который казался им лишней фигурой — примерно так же, как и декабристам, фантазировавшим за век до того о будущем государственном устройстве России. Им казалось, что никакой тайны власти не существует и что их талантов достанет, чтобы удержать в руках империю и довести войну до победы, которая уже была в руках — кампания 1916 года под непосредственным руководством Николая II подвела к неизбежному краху Германии и её сателлитов летом 1917-го. Перехватить эту победу, а с ней и империю — вот был замысел заговорщиков.

Вовсе не большевики, а поддержанные публикой либералы свергли Самодержавие — русскую власть, укоренённую в веках и в тех принципах, которые делали величие России и соединяли народ и власть в национальный организм. Как только Удерживающий был устранён, власть рассыпалась: самозваное Временное правительство, собранное из авантюристов всех мастей, не смогло справиться с элементарными задачами по поддержанию порядка в стране. Народ без царя не признавал никакого начальства, никаких прав собственности, никаких авторитетов. Гражданская война не могла не начаться, и в хаосе победу одержали самые жестокие, самые подлые, самые кровожадные. Власть упала им в руки, а вовсе не была завоёвана.

Русский народ воевал с самим собой, не вдаваясь в политические и экономические теории. Кто-то воевал за Россию, которую потерял неожиданно — иногда даже не поняв, почему всё рухнуло с такой стремительностью. Кто-то — мстил за разорённое хозяйство или смерть близких. Кто-то был втянут в бойню насильно.

Героический ореол событиям Гражданской войны был придан позднее — целой когортой «историков» и популяризаторов. Таковые действуют и по сей день, не желая просвещать народ, умалчивая о главной причине смертоубийства и разрухи — свержении царя, его аресте, а потом убийстве вместе с семьёй.

Удивительно, но даже хроника «февральских дней» перевирается в угоду текущей политической конъюнктуре. Эти дни даются в пересказах отъявленных негодяев — тех самых заговорщиков, успевших сбежать от порождённого ими хаоса за рубеж и там — на склоне лет — написавших мемуары, чтобы возвысить себя и свалить собственные грехи на преданного ими императора. Другим источником являются газеты тех дней, вравшие самозабвенно — в том же стиле, что и современные СМИ. Многие владельцы и главные редакторы газет были включены в планы мятежников. Например, ими была создана иллюзия отречения государя, которого в действительности не было. Сфабрикованная бумажка с невнятной подписью (неизвестно чьей рукой) в уголочке листа «Николай» была выдана за Высочайший Манифест.

Сокрытие факта фальсификации было одной из задач, которую решали и большевики. Им нужно было представить, что в феврале 1917 года они подобрали «ничью» власть, что законного правителя у России на тот момент не было. Поэтому уже после Великой Отечественной войны из-за рубежа был извлечён совсем уже дряхлый «монархист» Василий Шульгин со своей версией «отречения» и с его участием изготовлен пропагандистский фильм «Перед судом истории», где внимательный взгляд обнаруживает массу накладок. К примеру, в рассказе Шульгина по подписании «отречения» отсутствует важное лицо — тот, кто напечатал текст на пишущей машинке. «Отречение» возникает как из воздуха и исправляется чудесным образом без присутствия исполнителя. Фантазии Шульгина становятся чуть ли не документом, хотя внимательный исследователь Сергей Мельгунов, проживший, а потом детально изучивший Февраль, неопровержимо доказал, что все мемуарные сочинения Шульгина — это плод его воображения, создающего иллюзию, а не воспроизводящего реальные факты.

Современная власть также тщательно обходит вопрос об «отречении», поскольку прямо наследует свою «легитимность» от коммунистического режима, образовавшегося воровским образом. Если этот режим является просто следствием антигосударственного мятежа, то он был незаконен. Следовательно, и очередная «экспроприация экспроприаторов» в 1991 году также была незаконной: вор у вора дубинку украл.

Именно поэтому с такой поспешностью и массой нелепостей власть «разрешила» проблему «екатеринбургских останков», превратив всю процедуру научных экспертиз в фарс — фактически передав её организацию заинтересованным лицам за рубежом. История, по задумке фальсификаторов, должна выглядеть примитивно: Царь отрёкся, а большевики убили гражданина Романова. Преступление, таким образом, будет касаться только убийц, но не созданных в результате незаконного захвата власти органов управления, которые арестовали царя, а потом отдали его в руки душегубов.

Своеобразное соглашение между нынешними правителями Российской Федерации и историками предлагает столь же простую схему: «хорошие белые» проиграли «плохим красным», и потому реставрация «белой» республики — это и есть восстановление России в её прежнем статусе. Это, конечно, ложь. Настоящая Россия — это Россия самодержавная, а не республиканская. Её государственная традиция может быть восстановлена только в том случае, если мятеж Февраля будет определён как тягчайшее преступление, а возникшие после этого режимы — как заведомо нелегитимные. Восстановление правовой непрерывности российской государственности — это стратегическая задача, если мы как народ собираемся жить в России вечно, а не до ближайшего кризиса.

Проблема восстановления единства истории России также требует снять вкусовщину в оценках событий ХХ века. Преступление Февраля не может быть ничем оправдано — оно надорвало нашу страну революциями, войнами и безумием бюрократии, не сдержанной ни традициями управления, ни общественными противовесами. Следствия этого преступления добивают Россию и теперь — замороченный лживыми публицистами народ до сих пор не знает своей истории, не ведает, кто в ней мученик и герой, а кто преступник и трус.

Поскольку все события, связанные с государственной властью, затрагивают право, то они прямо имеют последствия и для обычных людей. Если право нарушено, то незаконным может оказаться владение собственностью. Например, наследование этой собственности от вора. Незаконным может быть отправление властных полномочий, даже если они получены в результате выборов. Выборы могут проводиться по законам, которые установлены наследниками узурпаторов. Незаконно может быть даже само управление хозяйством и богатством страны и подчинение воли граждан со стороны властных органов. Потому что всё это получено как наследство от мятежников, присвоивших себе полномочия незаконно, а значит, и передавших их в порядке наследования незаконно.

Можно сказать: всё это дела давно минувших дней, они на нынешнюю жизнь никакого воздействия не оказывают. Так вот, оказывают! В религиозном смысле мы поглощены собственным грехом и считаем его либо делом естественным, либо собственное соучастие в коллективном помрачении совести — несущественным. От этого перекошено, изломано всё общество, порочна в своей основе государственная власть, отсутствует традиция, которая может быть передана следующим поколениям. Всё в безпорядке, а внешний порядок только скрывает так бурлящий под покровом формальностей хаос.

Причина нарастания хаоса в государственных делах сегодня — неизжитое предательство Февраля 1917. Кое-как разобравшись с Октябрём, мы так и не дали ему должной оценки, потому что так и не смогли верно отнестись к Февралю. Мы увязли в Феврале и топчемся на исторической развилке, даже в своих мыслях не умея разрешить, казалось бы, простейший вопрос: за империю или за тех, кто разрушил её? Если так, то мы не разрешим в своём сознании и вопрос: за Россию или за её разрушителей? Мы можем обманывать себя, уверяя, что мы однозначно за Россию. Но при этом будем поддерживать её недругов, потому что Россия в наших представлениях будет какая-то «другая», а не та, какую её нам Бог дал. У нас очень смутно понимание грани между Добром и Злом, когда дело касается России. Поэтому на дворе — вечный Февраль, и невозможно двинуться вперёд, преодолев наконец разруху в своих собственных головах.

Февральский синдром поразил и постсоветскую Россию.  Уже двадцать лет нами управляют люди с февралистскими установками. Именно поэтому страна, имевшая все условия для мощного рывка развития, топчется на месте и рассыпается на глазах. В жизнь вступило поколение, не испытавшее на себе пропагандистской обработки коммунистической мегамашины. При этом сознание этого поколения остаётся чистым листом, в котором грязными кляксами расползаются примитивные идейки либерального эгоизма, обесценивающего всё русское. Ещё пару десятилетий, и в сознании народа мы уже не найдём ни одного светлого места, а значит — наступит конец русской истории.

В узких рамках феврализма Россия не умещается, а потому её будут обрезать и обрезать под февралистский проект. Пока не оставят нечто невзрачное, что смогут вписать в европейский полуостров и историю Запада, вычеркнув при этом всё, что было в русской истории самобытного, суверенного, действительно величественного и достойного. Ещё промедлим — и увидим своими глазами второй раздел России и испытаем на себе катастрофу ещё более ужасную и постыдную, чем катастрофа 1990-х.

Весна русского возрождения наступит, только когда мы найдём в себе силы, поняв уроки Февраля, обратиться сначала мыслями, а потом в практике государственного строительства к опыту Российской империи, от которой все наши духовные и материальные ценности, географическое пространство и пространство нашей истории.

Разрешая для себя вопрос о событиях Февраля, мы разрешаем вопрос о своём будущем, о сущности России — какой её нам Бог дал. О том, что есть Россия настоящая и что должно стать для нас Россией уходящей. Из ХХ века в ХХI мы шагнём только в тот момент, когда освободимся от капкана, в который попали, — от наших заблуждений относительно империи, личности государя императора Николая II, сущности либерального заговора против России, причинах распространения вируса «левачества» и социального паразитизма — как богатых, так и бедных… Множество вопросов увязано с «проблемой Февраля». Чтобы эти вопросы не стали для нас вечными (точнее — пожизненными), мы должны усвоить правду о Феврале.

Андрей Николаевич САВЕЛЬЕВ



http://russdom.ru/node/4707
«Через гибель большевизма к спасению России. Вот наш единственный путь, и с него мы не свернем» - Генерал Дроздовский

Оффлайн White cross

  • Со - Модератор
  • Штабс-Капитан
  • **
  • Дата регистрации: РЯа 2011
  • Сообщений: 594
  • Спасибо: 173
  • Amora vinced omnia



Эти воспоминания юнкера 1-го Сибирского корпуса не займут много времени, но окунут читателя в реальную историю без советского грима и косметики. Они передадут атмосферу, «бескровной» революции и тот воинский дух, который был присущий безусым мальчишкам-юнкерам Николаевского кавалерийского училища, вставшим на защиту поруганной Родины.

Два года тому назад

25-го февраля 1917г. (ст. ст.) телеграммой начальника училища я был вызван, как прикомандированный к эскадрону в легкоконную школу юнкеров, и навсегда покинул Кавказский запасной полк, где числился в 9 маршевом эскадроне Северного драгунского полка. В полку было все спокойно: шли эскадронные учения и готовились к весенней кампании, нижегородцы старались казаться подготовленее северцев, северцы из кожи лезли, что бы превзойти терцов, казаки тягались с дикой дивизией, - словом, была обычная картина тылового житья маршевых эскадронов незадолго до отправки на пополнение родных полков.

Поезд уходил из Армавира около полуночи. Я в последний раз был на поверке и молитве, после которой пропели «Боже, царя храни», еще раз простился с эскадроном и, напутствуемый пожеланиями вернуться в полк корнетом, отправился на вокзал.

Там время прихода поезда промелькнуло почти незаметно в разговорах с офицерами и вольноопределяющимися, снова повторились пожелания увидеть меня в полку корнетом и, высказалась самая искренняя зависть по поводу того, что я покидаю всем нам наскучивший Армавир. О готовящихся беспорядках в столицах никто не знал и, все были убеждены, что с весны наши армии перейдут в наступление.

В поезде я попал в вагон Москва-Тифлис в купе с двумя хорунжими и мичманом. Они были из Батума и тоже ничего не знали о столицах. Газет по дороге мы не брали, садившиеся в Лисках и Воронеже кавалеристы рассказывали лишь о мелочах полковой жизни и мы в блаженном неведении о происходящих в России событиях приехали в Москву в ночь на 28 февраля. Калачевская площадь была пуста и трамваев не было ни у Рязанского, ни у Николаевского, ни у Ярославского вокзалов.

- С каких часов начинают ходить трамваи? – спросил я у носильщика, несшего мой чемодан.
- А кто его знает, - пойдут ли: вчера с полудня их не стало.
- Забастовка?
- Да Вы издалече должно быть Ваше благородие? У нас в Москве не спокойно.
- Что так?
- Да царя вишь, не надо стало! Без него, сказывают, легче народу будет.

На подъезде Николаевского вокзала стояли толпой артельщики и оживленно разговаривали.
- Всех городовых, сказывают, поснимали с постов.
- Какой-то полковник с орденами ездил на автомобиле и приказывал, чтобы ни одного околоточного больше не было, а не то прикажут стрелять!
- Не прежние времена, отошло их царство!
- Ну а мы на работу станем нынче?
- А это как будет распоряжение от рабочих…
Но вещи на хранение приняли, и я пошел по Москве, чтобы посмотреть, что в ней делается.

Москва была, как всегда своеобразной: у Иверской толпы народа теснили вокруг часовни и служили молебны, а с подъезда Исторического музея кто-то выкрикивал зажигательные слова и слышались громовые раскаты «Ура!». На Дмитровке у Дмитрия Солунского служили литургию преждеосвященных даров и, в церкви было много молящихся, а мимо окон несли красные флаги, пели руссофицированную Марсельезу, Варшавянку и "Смело товарищи в ногу". Псаломщик читал и поглядывал в окно, служба шла под аккомпанемент редких ружейных выстрелов. На улицах ездили казачьи патрули, но старались держаться в стороне от демонстрантов, которых появлялось все больше и больше. Часов в двенадцать стали останавливать извозчиков и снимать с них седоков. Москва пустела и пешеходы торопливо бежали по тротуарам, стараясь добраться до спокойного уголка. Вместо трамваев, извозчиков по улицам неслись грузовики, переполненные солдатами и рабочими с винтовками. На автомобилях были красные флаги, на груди пассажиров красные банты. Офицеры с красными бантами и перевязями на рукавах и погонах стояли на подножках автомобилей и кричали, размахивая обнаженными шашками:
- Ура!
И толпа вторила им, кидая шапки вверх.

В вагоне, везшем нас из Москвы к северу, разговоры шли на темы о происходящих в Москве событиях. Прапорщики и другая молодежь восторженно говорили о новых горизонтах и подъеме среди солдат. Кто-то указывал на «бескровность революции».

- А трупы городовых и офицеров, которые лежат не подобранными на улицах? – спросил старик-полковник: - или это не считается пролитием крови? Да и потом, все ли пойдет так гладко, как это высчитано теоретически? Поднять толпу народного негодования легко, но пойдет ли эта толпа по определенному руслу?
- Реки в половодье разливаются на десятки верст, но это не мешает им войти потом в свои берега! – запальчиво заметил капитан с академическим значком.
- Но есть примета, что чем сильнее разлив, тем больше мелей в середине лета и дай Бог, чтобы наблюдаемый нами взрыв народного негодования не посадил Россию на мель, - хладнокровно возразил полковник и принялся свертывать толстую крученку.

На станции назначения я не нашел ничего похожего на столичное волнение: на платформе стояли бравые жандармы, около вокзала городовые и околоточный, присоветовавший мне: садись прямо на извозчика и запомните его номер. Если запросит лишнее, сообщите вам в часть.

По дамбе в город ходили желтенькие вагоны трамвая, ехали подводы, шли люди. В одном месте толпа фабричных крикнула вдогонку:
- Офицер! Бей его…

Но, в общем, вокзал и город напомнили мне мое первое знакомство с городом до войны, когда я был юнкером мирного времени: так было тихо и спокойно вокруг. Не менее спокойно было и в училище, но дежурный юнкер подверг меня самому детальному допросу относительно положения в Москве: сын жандармского офицера, он боялся за отца и за свою семью. Дежурный офицер опросил меня не менее тщательно и сообщил по телефону эскадронному командиру и начальнику училища. Оба предложили мне не уходить из дежурной комнаты, и я в третий раз должен передать свои московские впечатления.

- Словом, Россия гибнет! – заметил начальник училища, когда я окончил свой рассказ.
- И не нам ее спасти, - дополнил эскадронный: - пока не пройдет угар и люди не придут в ужас от того, что они сделали.

1-го марта была езда на манеже, классные занятия и панихида по Императору Александру II. Жизнь легкоконной школы шла обычным размеренным темпом, и мне казалось сном все виденное в Москве. Я сидел в своем взводе и рассказывал, чуть ли не в сотый раз о событиях в Белокаменной.
- Ну, здесь нам ничего подобного не увидеть! – Говорили вокруг юнкера.
- Да и в Москве, наверное, все теперь тихо.
- Поднять всю армию нельзя!
- Кавалерия не пойдет, - будьте ж уверены!
- Да, это преждевременно говорить, что революция прошла.
- Поживем, увидим!
В это время кроваво-красный блик упал в окно и обдал зловещим светом половину дортуара.
- Что это? – Кинулись к окнам.
- Тюрьма горит!
- Жгут полицейское управление!
- Вот вам и спокойствие в нашем захолустье!
- Очевидно, бескровная революция и здесь…
- Придется кое-что пережить…
- Строиться! – влетел дежурный юнкер.

Внизу затрубили сбор, дневальные бросились будить спящих после обеда. Вихрем летели вниз по лестнице сугубцы младшего курса, но старший курс забыл свою привилегию – приходить позднее новичков-зверей и поспешно шел в портретный зал, где уже слышалась команда взводных:
- Становись!
Не успели построиться и услыхать обычное:
- «Чище в затылок», - как раздалось:
- Равняйсь!
Вошел вахмистр, за ним следом появился дежурный офицер.
- Смирно! Равнение на право и на лево!

Эскадрон поднялся на носки и замер. Дежурный офицер был серьезен и поздоровался особенно отчетливо, отчеканивая слова. Ему также: наша школа любила щеголять своей выправкой. Не успел затихнуть гул приветствия, как вошло все начальство с начальником училища во главе. Поздоровавшись, начальник училища счел своим долгом обратиться к нам с речью:
- Не нам решать судьбы России, но мы дали присягу на верность воинскому долгу и не можем отступать. На страже права и порядка призываю всех вас стоять за армию и нашу школу. В городе беспорядки и в них могут принять участие полки пехоты. Мы обязаны охранять мирных жителей от погромов и потоков крови. Я уверен, что каждый из вас выполнит свой долг. Имеющие в городе родных могут пойти в отпуск и узнать о положении в городе, но к поверке все должны быть в сборе.

В отпуск пошли без оружия, бывшие студенты и гимназисты в виде «штатских» фигур», вольноопределяющихся в формах своих полков. Вернулись благополучно, но передали о выстрелах в городе и угрозах поджогами и погромом. Вечерняя молитва прошла своим обычным порядком, и особенно истово пели – «Спаси, Господи» и гимн. После молитвы поднялись в эскадрон: зарево не уменьшалось и дортуары были ярко освещены красным отблеском пожара.
- А ведь ночью нам не придется спать!- заметил кто-то.
- Не запугивайте!
- У страха глаза велики.
- А вот запомните мое слово…
- Не пророчьте!

Утром 2-го марта были строевые занятия, и училище жило, как будь-то ничего не совершалось вокруг. А между тем, сведения из города были ужасные: губернатора в нижнем белье среди белого дня водили по городу, заставляли танцевать на площади босиком и повесили на фонаре, в полках начались беспорядки и избиение офицеров, не спешивших встать в ряды бойцов революции и заменить старые знамена красными флагами, на городовых и жандармов устраивались облавы и их трупы, залитые кровью, лежали на площадях и перекрестках, подвергаясь поруганию толпы.

- «Бескровная революция!» – цитировали из «Русского слова», каким-то образом попавшего в училище.
- Невиданный в истории России переворот!
- Перевернет всю Россию!
- Перевернуть легко, а вот поставить на ноги…

К вечеру сообщили, что на площади лежит растерзанный толпой труп офицера-драгуна, бывшего нашего юнкера. Он еще первого шел по площади и встретил солдата, который толкнул его и обругал, - передавали со слов очевидцев: - Он обнажил шашку и рубанул его. Тут же началось преследование, толпа погналась и, несмотря на отчаянное сопротивление, избила его до смерти, не оставив живого места.
- Что же будет? – недоумевали юнкера.
- Неужели же Россия погибнет от разложения армии?
- Помощь германцам.

Обычным путем прошла перекличка и молитва. Как всегда пропели – «Спаси Господи» и «Боже, царя храни», поднялись в эскадрон и разошлись по взводам, собираясь лечь спать, как вдруг внизу раздалась тревога. Кинулись к шинелям, шашкам и винтовкам, наскоро оделись и побежали вниз.
– Седлать! – командовали во дворе и вестовые бросились к конюшням.
- Становись! – раздалось в училище. И младший и старший курсы начали наскоро строиться двумя полуэскадронами - один напротив другого в портретном зале. Из города доносился набат церквей, зарево освещало двор и силуэты оседланных лошадей полуэскадрона.

В швейцарской стоял растерянный человек с семитическим лицом и бегающими глазками и повторял, поправляя красную повязку на рукаве и бант на груди: - Я председатель Комитета безопасности и требую помощи, так как город в опасности!
- Что же делал ваш Комитет безопасности, что бы не допустить в городе опасности? – острили дежурные юнкера. Комитет отмахнулся и спросил:
- Где я могу видеть начальника училища?
- В его квартире.
- А где он живет?
- Во флигеле через двор…
- Но позвольте, там же стреляют…
- Во первых – не стреляют, во вторых – там вестовые с лошадьми, в третьих – стоит часовой.
- Так может быть, он меня проводит?
Несмотря на серьезность положения, раздался взрыв хохота:
- Председатель Комитета безопасности не хочет подвергать себя опасности!
- Он хочет, чтобы его проводил часовой!
- Шпак!
- Шляпа!
- Штатская фигура!

Высмеянный председатель Комитета пытался оправдаться: - Откуда я знал, что часовой не может проводить? Теперь все меняется и будет по-новому…
Ему не дали договорить:
- По-новому?
- Это вы заведете новые законы?!
- Вопреки традициям и уставам?!
- Забавно!

А в зале уже находился начальник училища, эскадронный командир и сменные офицеры.
- Положение серьезное, - говорил ровным и спокойным голосом начальник училища: - Говорят, что пехота и артиллерия распропагандированы и будут громить город. По счастью нет снарядов и мало винтовок, но возможность кровопролития не исключается. Старший курс, в конном строю поделившись на взводы, выедет в город и постарается показать, что он не окончательно беззащитен. Вольноопределяющихся выделить и дать им пики. Ни одного выстрела зря, употребление оружия только в самом крайнем случае. Младший курс остается для охраны училища. Приготовить пулеметы и защищать ими подступы к училищу!
- Помните, что я училище не сдам и уверен, что мы не посрамим нашу легкоконную школу!

Раздали по тридцать патронов, младший курс пошел снимать шинели, так как предполагалось держать его в стенах училища, четыре полувзвода старшего курса вышли во двор, вольноопределяющихся снабдили пиками.
- Садись!
Быстро вскочили на коней!
- Справа по три, карьером марш – марш!
Лихо вынеслась прямо перед собой правофланговая тройка, за ней пошли остальные, и началась бешеная скачка по городу по пяти различным направлениям. Пики были взяты к бою, но в дело употреблять их не пришлось: солдаты и толпа, бывшие в сущности дезорганизованной массой, разбегались в стороны при виде скачущих с пиками на перевес всадников, падали ничком в сугробы, прятались в ближайшие дворы и закоулки, а когда приходили в себя, разъезды юнкеров были уже далеко.

Их было всего пять разъездов по пятнадцать всадников, но их видели на всех улицах и воображению толпы представлялась сила не менее полка, внезапно появившегося неизвестно откуда.

Через час разъезды начали собираться в училище, и выяснялась картина переворота: свыше десятка разгромленных и сожженных зданий, не менее ста трупов на площадях и улицах города. Разъезды не подверглись обстрелу, и везде рассеивали толпу. Начальник училища признал, что первая опасность миновала и можно ограничиться посылкой патрулей по городу и младшему курсу продолжить охранять училище. Спать разрешалось сняв сапоги, но не снимая шинелей и амуниции. Оружие лежало подле.

Так прошло три дня. 4-го марта начальник училища прочел об отречении Государя от престола и объявил, что наша служба по охране города закончена, так как сформирована милиция и ей в помощь приданы пехотные части и казаки, прибывшие из Москвы.

Через неделю, образовавшийся в городе «Искосол» («Исполнительный Комитет солдатских депутатов») прислал предложение училищу явиться на первый парад революционных войск в ознаменование полной победы над старым режимом, училищу предлагалось прибыть в конном строю и иметь при себе красный флаг с девизом. Начальник училища долго говорил с эскадронным командиром и сменными офицерами и наконец решил пригласить на совещание корнетский комитет - организацию существующую во всех кавалерийских училищах едва ли не с их основания, во всяком случае организацию более древнюю, чем Искосолы и Совдепы, существующую нелегально, но ведающую весь внутренний распорядок жизни юнкеров вплоть до разбора вакансий в полках при выпусках в офицеры включительно.

Выслушав сообщение о необходимости выступить с красным флагом, члены Корнетского Комитета с председателем во главе сделали почтительные и в то же время недоумевающие физиономии и осторожно спросили:
- А разрешите узнать господин полковник, почему необходим красный флаг?
- Ну, потому что это торжество революции господа! В Петрограде и Москве военно-учебные заведения выходили с красными флагами.
Но члены Комитета сделали наивные физиономии:
- Господин полковник, разрешите доложить: гвардейская школа носит алый погон, артиллеристы и пехотинцы – юнкера - красный, а наши цвета голубой с белым. Может нам, позволят выехать с голубым флагом?
Эскадронный командир не выдержал:
- Нечего крутиться! Я Государя моего гвардии ротмистр, старый офицер и поеду впереди эскадрона, а вы мальчишки и не вам рассуждать, с каким флагом ехать…
Начальник училища нахмурился:
- Мы бессильны противостоять разложению армии, которое начинается с приказа № 1. С целью сохранения училища в целости приказываю выехать с красным флагом и поручаю вам выбрать девиз для надписи. Или вы предпочитаете везти среди красных знамен ваш старый штандарт?

Но такая мысль оказалась кощунством! Выбрали несколько человек с академическими знаками, «злостных канонирщиков», и поручили разработать вопрос о надписи. А пока избранники ломали голову свои лысеющие головы над заданной им дилеммой, училище твердило стихи одного из членов комиссии по разработке вопроса о надписи на флаге, кончавшие злобным вопросом:
- «Иль наш штандарт, во имя моды
Заменит красный флаг свободы?»
Надпись была разработана и одобрена корнетским комитетом и начальством. Она держалась в строгом секрете и, младшему курсу ее не сообщали. Везти красный флаг поручили штрафному юнкеру, «красному», т.е. бывшему под бойкотом однокурсников. На дежурства и дневальства в день парада просились десятки юнкеров, околоток был переполнен…

В день парада с утра декламировали вновь написанные стихи училищного поэта:
- «С красной тряпкой эскадрон
выступает на параде…
То ли это скверный сон
Или мы на маскараде?».

На парад явились, как всегда, щеголяя выправкой и блестящей внешностью.
Раздалась марсельеза, пошли с плакатами и знаменами полки и группы рабочих. Училище двинулось под свой марш и развернуло красный флаг с девизом.

Толпа прочла и остолбенела:
«Враг не дремлет: помни войну!»
Таков был наш девиз…

Юнкер А.Г. «Сибирские стрелки» № 62. 1919г.

Сергей Простнев


http://pereklichka.livejournal.com/145627.html



«Через гибель большевизма к спасению России. Вот наш единственный путь, и с него мы не свернем» - Генерал Дроздовский