Миф о Царь-голоде
Проблема неурожаев и ее решение в Российской Империи. 1890-1910-е гг.
Тема голода в Российской Империи позднего периода не пользуется большой популярностью среди современных историков-«аграрников». Причины этого до конца не ясны. Возможно, «царский голод» оказался в тени иных сюжетов аграрной истории России и СССР — прежде всего, Столыпинской реформы и голодоморов советских лет, изучение которых ведется достаточно активно. Конечно, появляются исследования, посвященные отдельным аспектам «голодной» тематики, эта проблема затрагивается в крупных работах, однако приходится констатировать, что в целом она незаслуженно обойдена серьезными научными исследованиями.
Подобная «незакрытость» темы привела к образованию в общественных представлениях о России 1890-1910-х гг. лакуны, которая имеет тенденцию заполняться многочисленными мифами и спекуляциями, носящими зачастую откровенно клеветнический характер, а в целом сводящимися к тиражированию, казалось бы, отживших свое тезисов советской пропаганды о «беспросветной, голодной» жизни крестьян при «царизме».
Фон
Советский историк Н.Егиазарова на начало 1890-х гг. определяет пик аграрного кризиса, захватившего Россию десятилетием ранее. Надо сказать, что этот кризис был общемировым, затронув восточные штаты США, Англию, Францию, Германию и другие страны, но до нашей страны дошел с примерно 10-летним запозданием.
Кризис совпал с серьезными изменениями в структуре земледелия. Постепенная миграция крестьянского населения в лесостепную и степную зоны привела к резкому увеличению сборов зерна в южных черноземных и степных районах (и падению зернового производства в районах традиционного земледелия – Центральном черноземном и Центральном нечерноземном). Однако методы хозяйствования, присущие общинному земледелию, привели к быстрому истощению осваиваемых почв – удобрения же (даже естественные, вроде навоза) крестьянами использовались мало. Это предопределило, что если ранее от неурожаев страдали преимущественно северные и северо-западные губернии, то с 1880-х гг. их эпицентр стал перемещаться на юго-восток и восток, а в следующем десятилетии захватил и черноземный центр. Положение в целом хорошо характеризует следующая цитата: «При отсутствии регулирующего и дополняющего естественное плодородие почвы вмешательства человека урожайность почвы будет оставаться в среднем постоянной… Слишком обильный урожай усиленно истощает почву и пролагает дорогу неурожаю. Неурожайный год или ряд неурожайных лет позволяют почве восстановить свое естественное плодородие и приводят к урожайному году. Климатические условия вызывают только колебания в ту или иную сторону величины урожая, но они уравновешиваются, если рассмотреть достаточно продолжительный ряд лет. Таков закон, которому подчиняется урожайность земли при отсутствии и недостаточности человеческого воздействия. Таковы условия сельского хозяйства в России» (Плотников И. Неурожаи в России, их причины и меры борьбы с ними. Пг., 1921).
Годы недородов и ареал распространения
1890 г. был в плане урожая хорошим, однако проявились первые признаки трагедии следующего года: сильные морозы зимой при полном бесснежье из-за сильных ветров — поэтому весной 1891 г. не было половодья, от чего пострадали заливные луга. С мая началась сильная засуха наперерыв с холодами, а летом — уже настоящая жара, на юге и юго-востоке сопровождавшаяся суховеями. В результате этого полный неурожай постиг губернии Воронежскую, Вятскую, Казанскую, Курскую, Нижегородскую, Оренбургскую, Орловскую, Саратовскую, Симбирскую, Тамбовскую, Тульскую и Уфимскую, а также Область Войска Донского; кроме того, им были охвачены территории губерний Архангельской, Астраханской, Калужской, Олонецкой, Полтавской, Костромской, Тобольской, Харьковской, Херсонской и областей Акмолинской, Тургайской и Уральской. По масштабам это был самый крупный неурожай в XIX в.
Правда, надо иметь в виду, что в то же самое время случился обильный урожай хлебов в губерниях Малороссии, Новороссии, на севере Кавказа, Юго-западе и в Прибалтике.
Неурожай продолжился в 1892 г. — он охватил полностью губернии Воронежскую, Курскую, Полтавскую, Самарскую, Тульскую, Харьковскую, Херсонскую и частично — Рязанскую, Саратовскую, Киевскую, Подольскую, Бессарабскую. Всего в период 1891-1892 гг. голодало 30 млн. чел.
1893-1896 гг. были исключительно урожайными», хотя последствия небывало сильного, «выходящего из ряда» неурожая сказывались все это время. Новый удар стихии случился в 1897 г. и сказался в губерниях Воронежской, Калужской, Курской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Псковской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской, Уфимской, Харьковской, в Области Войска Донского и Акмолинской, частично затронул Подольскую и Киевскую губернии. На сей раз причины были различны: где-то засуха, где-то неблагоприятная зима, где-то нашествие насекомых-вредителей.
Усугубил положение неурожай 1898 г., случившийся в 18 губерниях, преимущественно на Востоке и Юго-востоке: в Вятской, Казанской, Пермской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Уфимской, в меньшей степени — в Воронежской, Калужской, Курской, Нижегородской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской и др. В 1897-1898 гг. голодало 27 млн. человек.
Интересно, что при этом Н.А. Егиазарова на конец 1897 г. относит окончание всероссийского аграрного кризиса…
Далее исключительно урожайными были 1899 и 1900 гг., а в 1901 г. случились очередная засуха (с середины мая до середины августа) с пожарами и, как следствие, недород. От него пострадали 24 губернии и области Империи, в числе которых были Астраханская, Екатеринославская, Казанская, Калужская, Оренбургская, Пензенская, Пермская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Уфимская, Харьковская, значительная часть Области Войска Донского и отдельные уезды других. По некоторым оценкам, на этой территории жило 24 млн. человек.
1902-1904 гг. оказались благоприятны, впрочем, затем примерно столько же лет подряд не удались. Это объясняется общемировым аграрным кризисом середины 1900-х гг.
Летом 1905 г. определился недород в среднечерноземных, приволжских, заволжских и восточных губерниях: Астраханской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Вятской, Казанской, Нижегородской, Орловской, Псковской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Тамбовской, Тверской, Тульской, частично Херсонской. От неурожая пострадали в основном традиционные земледельческие районы, занимавшие, по данным МВД, до 43% всех пахотных земель в России. Этот недород стал самым крупным с 1891 г.
Одновременно в тот же год отличный урожай случился в губерниях Екатеринославской, Оренбургской, Пермской и Уфимской.
Виды на урожай 1906 г. были очень оптимистическими, однако пришли засуха с суховеями, затем, в сезон уборки, целый набор природных катаклизмов: проливные дожди, градобития, бури, а также нашествие вредных насекомых. «Неурожай оказался, несомненно, исключительным по размерам»: он затронул 49 губерний и областей Европейской и Азиатской России. Здесь необходимо отметить, что на сей раз лишь немногие губернии пережили сплошной неурожай — в большинстве он был «пестрым»: в одних уездах не уродилось ничего, в других же (порой даже соседних) урожай вышел удовлетворительный, а то и прямо хороший. Зима 1906-1907 гг. была необычно суровой, весна в 1907 г. наступила поздно, урожай в результате оказался весьма неудовлетворителен в 19 губерниях. Наконец, не оправдал надежд и 1908 г., хотя картина урожая предстала крайне пестрой. «Сколько-нибудь обширного района сплошного неурожая в 1908 году не было, в 19 губерниях России урожай был средним (то есть более или менее соответствовал среднему за предыдущее пятилетие), в 33 губерниях Европейской России и Сибири был выше среднего, в 20 же губерниях и областях был ниже среднего, то есть более или менее неудовлетворителен» (Ермолов А.С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос. СПб., 1909). Среди этих последних губерний: Бессарабская, Воронежская, Иркутская, Калужская, Киевская, Курская, Московская, Орловская, Подольская, Полтавская, Саратовская, Смоленская, Ставропольская, Таврическая, Тамбовская, Тверская, Херсонская, Черниговская, а также Акмолинская область и Келецкая губерния Царства Польского.
1909-1910 гг. дали необыкновенно обильные урожаи, которые посредством экспорта принесли России значительные финансовые средства (этому способствовало начавшееся в середине 1900-х гг. повышение цен на мировом рынке). Последний «царский» неурожай случился в 1911 г. — он был отражением серьезного общеевропейского неурожая на зерновые из-за засухи. Летом наблюдались сильная жара, горячие ветры-суховеи, сильно сказавшиеся в Поволжье и на Дону. Суровая зима с буранами и необычный весенний разлив рек также ухудшили положение. Неурожай охватил обширную территорию: все уезды Астраханской, Оренбургской, Самарской, Саратовской, Симбирской и Уфимской губерний, а также многие уезды Вятской, Казанской, Нижегородской, Пензенской, Пермской губерний и Области Войска Донского, так или иначе затронув более 20 млн. человек. В пострадавших районах собрали только 1/3 урожая зерновых против среднего.
Впрочем, были и изобильные территории: в Уфимской, например, губернии избыток хлеба составил свыше 55 млн. пудов. В целом же по стране сбор зерновых превысил аналогичные цифры по всем предыдущим недородным годам (1897 г. — 626,5 млн. пудов, 1901 г. — 657 млн., 1906 г. — 727 млн., 1911 г. — 743 млн.) [21]. К тому же, урожай гороха составил 101% от среднего за 1906-1910 гг., ячменя — 104%, кукурузы — 120%; картофеля уродилось на 3,7% больше среднего за пятилетие 1906-1910 гг.
Уже в 1912 г. положение выправилось благодаря очередному обильному урожаю и вплоть до 1917 г. положение в сельском хозяйстве было благополучно (к примеру, за 1911-1915 гг. по сравнению с 1901-1905 гг. производство пшеницы выросло на 12%, ржи — на 7,4%, овса — на 6,6%, а ячменя — на целых 33%).
Система оказания помощи при неурожаях
О создании системы помощи крестьянам в период неурожаев власти России задумались еще при Петре I, тогда же были приняты первые решения по этому вопросу. Однако решительный шаг сделал Николай I после сильных неурожаев начала 1830-х гг.: 5 июля 1834 г. вышло Положение о запасах для пособия в продовольствии, которым официально формировалась система продовольственного капитала. Если ранее каждая губерния сама определяла, делать ли натуральные хлебные запасы или же создавать запасные денежные капиталы, то теперь устанавливалось совместное действие этих двух мер во всех губерниях. Натуральные хлебные запасы формировались в каждом крестьянском обществе через взносы его членов, складировавшиеся в особых сооружениях — магазинах. В неурожайные годы из этих магазинов нуждающимся выделялись ссуды, которые те должны были погашать с новым урожаем (в случае невозможности должника вернуть ссуду вопрос рассматривался на крестьянском сходе). Эта система действовала для государственных крестьян, помещики были обязаны в неурожайные годы снабжать своих крепостных крестьян хлебом. Денежные капиталы формировались на губернском уровне и могли расходоваться только на закупку хлеба в неурожайные годы.
Первоначально продовольственный капитал носил губернский характер (то есть формировался каждой губернией по своему усмотрению), но в 1841 г. был объединен в единый Общеимперский продовольственный капитал. В 1842 г. хлебные магазины были разделены на две категории: сельские, принадлежавшие крестьянским обществам, запасы которых использовались для поддержания членов данного общества (или всего общества), осеменения полей и пр., и центральные губернские, бывшие в ведении государства, чьи запасы использовались для поддержания крестьянских обществ в случае истощения их запасов. В 1844 г. для облегчения должникам возвращения ссуд отдельно определено, что возвращать оные ссуды должно по ценам на момент выдачи.
Система постепенно разветвлялась, появились городские денежные капиталы (формируемые за счет взносов купечества, мещан), создавали свои капиталы инородцы (крымские татары, башкиры), бывшие жители военных поселений, дворцовые крестьяне и прочие категории.
В начале 1860-х гг. система пережила серьезное преобразование. С отменой крепостного права с помещиков была снята обязанность обеспечивать своих бывших крепостных продовольствием; сельские хлебные магазины перешли в прямое ведение общин, был введен обязательный сбор с крестьян в эти магазины. Селяне отныне сами ведали выдачей ссуд и размерами выдачи, состоянием магазинов. В 1862 г. отдельно указано, что выдача ссуд должна производиться действительно нуждавшимся, поголовная же выдача запрещалась (это указание, впрочем, осталось на бумаге). Выданная ссуда должна была возвращаться из урожая следующего года, в случае невозможности допускалась отсрочка еще на год, затем вопрос решал крестьянский сход. С появлением земств в 1864 г. заботы о «народном продовольствии» перешли в их ведение, причем права (и обязанности) земств постоянно расширялись. В 1874 г. по их ходатайству указом Императора допущена замена натуральной системы обеспечения — денежной. Впрочем, каждая губерния самостоятельно решала, какой вид предпочесть — порой крестьяне выданные им денежные ссуды тратили отнюдь не на закупку продовольствия, а на какие-то свои нужды. Хотя расходовать продовольственный капитал (и даже проценты по нему) на иные надобности строго воспрещалось.
В 1866 г. Общеимперский продовольственный капитал был передан в ведение Министерства внутренних дел. Система к тому времени имела три различных источника пополнения и приобрела следующий вид:
1. хлебные запасы в общинах (и заменяющие их общественные и сословные капиталы для городов) для пособий при местных неурожаях;
2. губернские капиталы, из которых производились ссуды нуждающемуся населению при неурожае;
3. общеимперский капитал для пособий в тех ситуациях, когда средств общины/города и губернии окажется недостаточно.
Таким образом, на государственном уровне сложилась трехслойная «подушка», долженствовавшая смягчить последствия неурожая для населения и оберегать его от вымирания.
Между тем, в советской исторической науке еще в сталинский период сложилась откровенно фальсификаторская установка: «Царское правительство никакой борьбы против неурожая не вело» (БСЭ, 1-е издание. М., 1930, т. 41). Увы, этот стереотип оказался крайне живуч и в той или иной форме его до сих пор можно встретить в различных работах, посвященных положению крестьянства на рубеже XIX-XX
Смертность
Утверждения об огромном числе жертв голода характерны для многих современных публикаций, посвященных аграрной проблематике поздней Российской Империи. Приводимые цифры «гуляют» от сотен тысяч до нескольких миллионов умерших в период каждого недорода. При этом, удивление вызывает то, что подкрепить свои заявления ссылками на исторические исследования, архивные данные и т.д. публицисты не в состоянии. Между тем вопрос очень серьезный, требующий пристального внимания.
Пожалуй, наиболее серьезной из основанных на документах дореволюционных работ является фундаментальный труд «Наши неурожаи и продовольственный вопрос», написанный академиком А.С.Ермоловым, который в 1893-1905 гг. возглавлял Министерство земледелия России, а затем руководил Центральным комитетом по оказанию врачебно-продовольственной помощи населению. Затрагивая активно муссировавшуюся в тот период оппозиционными публицистами тему голодной смертности, он писал: «Согласно сообщениям всех опрошенных мною земских деятелей, представителей Красного Креста, членов местной врачебной администрации – если уже не верить чинам администрации общей – ни одного случая смерти непосредственно от голода, от полного отсутствия всякой пищи, не говоря уже про случаи самоубийств или убийств детей из-за голода, не было констатировано ни разу и нигде. Все такого рода случаи, о которых сообщалось в газетах – всегда очень глухо, без точного указания места, селений и без обозначения имен лиц, якобы умерших от голода или прибегнувших к самоубийству или убийству детей – расследовались на местах, насколько это было возможно при неопределенности указаний, и нигде не подтверждались». Напротив, «прирост населения в 1906-07 гг. отмечался везде, а в некоторых губерниях (Орловская, Тамбовская, Уфимская) даже превзошел прирост за предшествующий год».
Однако картину формировали, увы, не такие серьезные исследования, а СМИ. Как справедливо замечает современный российский историк В.Тюкавкин, «абсолютное большинство газет, особенно в 1906-1917 гг., когда была снята цензура, имели антиправительственный характер и помещали только критические материалы и заметки… По многим фактам давались опровержения, но они тонули в массе новых обличительных заметок». В том же духе выдержаны и публицистические произведения, зачастую основанные на слухах и непроверенных данных, носящие откровенно спекулятивный характер. В качестве характерного примера можно упомянуть книгу А.С. Панкратова «Без хлеба (Очерки русского бедствия. Голод 1898 г. и 1911-1912 гг.)» (М., 1913). В ней характерно как отношение автора к свидетельствам (крестьяне не теряют присутствия духа и отвечают бодро – это автором расценивается как показное, алармистские же рассказы местных интеллигентов принимаются на веру безоговорочно), так и приводимые им (в основном, с чужих слов) данные о смертности: несколько случаев смертей и покушений на самоубийство (в т.ч. неудачных) на оба периода неурожаев, причем прямой связи между «голодом» и смертью/самоубийством, как правило, нет. И это несмотря на то, что автор, исполняя обязанности врача, объехал обширные территории Поволжья с многомиллионным населением и опросил большое количество людей самых разных категорий и сословий. При этом надо еще учесть, что в основном Панкратов работал в районах компактного проживания татар и башкир, которые по уровню жизни стояли ниже даже бедняцкой части русского крестьянства.
Российская демографическая наука активно развивалась в годы царствования Николая II и исследователи того периода успели оценить влияние недородов на динамику рождаемости и смертности. Относительно последней один из основоположников российской демографии академик C.А.Новосельский озвучивает единственную цифру: 350 тысяч умерших сверх обычной смертности в период 1891-1893 гг. Причем, важно отметить, что эта цифра включает в себя умерших как от голода, так и, главным образом, от различных болезней, заболеваемость которыми поднялась во время неурожая.
Из работ советских авторов, специализировавшихся на сельском хозяйстве, можно почерпнуть общие сведения о недородах, ареале их распространения, иногда – о количестве населения, «охваченного голодом» (т.е. общем населении губерний, в которых случился недород, без детализации). Но, несмотря на то, что тема голода и вызываемых им страданий населения «красной нитью» проходит через их работы, цифр, указывающих на количество умерших от него, данные авторы, как правило, избегают. Более того, проблему смертности «аграрники» советских лет стараются не затрагивать без крайней необходимости.
Исключений немного. Так, посвящает «голодной теме» целую главу своего исследования П.Н.Першин (Аграрная революция в России: Историко-экономическое исследование. М., 1966). «Характерной особенностью пореформенного развития крестьянского хозяйства в России были часто повторявшиеся неурожаи и голодовки крестьян… Неурожаи и голодовки обрекали население на массовые заболевания и вымирание», - пишет он. Однако, единственную цифру - «умерло сверх обычного 650 тысяч человек» - приводит только по голоду 1891-1892 гг., ссылаясь при этом на работу «Влияние неурожаев на народное хозяйство России» (М., 1927). Приводя проценты роста смертности в нескольких губерниях (Пензенская, Казанская, Оренбургская, Уфимская, Воронежская, Самарская, Саратовская), он уточняет, что «в этих губерниях в 1892 г. смертность была настолько большая, что превысила рождаемость, общее количество населения уменьшилось». А.М. Анфимов (Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России, 1881-1904 гг. М., 1984) называет сходную цифру умерших: «Только за 1892 г. в результате неурожая 1891 г. и последовавшего за ним голода с его обычным в то время спутником – холерой – смертность в России увеличилась на 5,5%, что при населении в 119 млн. чел. означало потерю 654,5 тыс. человеческих жизней сверх обычной смертности». Ссылается он на книгу «Обсуждение продовольственного вопроса в Вольном экономическом обществе в 1897-1898 гг.» (СПб., 1898), которую, видимо, и нужно считать первоисточником данной цифры. Наконец, Т.М.Китанина (Хлебная торговля в России в 1875-1914 гг. Л., 1978) пишет: «Голод 1891 г. унес миллионы жизней. «С 1891 г. голодовки стали гигантскими по количеству жертв». Цитата отсылает к статье Ленина в газете «Искра» (15 февраля 1902 г.), которая также, разумеется, не снабжена никаким справочным аппаратом. Это не позволяет отнестись к утверждению серьезно.
Как важный факт нужно отметить, что никаких цифр смертности от голода для поздних неурожайных лет даже эти историки не приводят.
Нет искомых данных и в советской справочной литературе. Наиболее информативной является статья «Голод» в первом издании БСЭ: в ней описываются объемы затрат за закупки правительством хлеба для жителей пострадавших от недорода территорий, общественная активность в помощи нуждающимся – однако нет даже упоминания о количестве умерших в результате голодовки 1891-92 гг. При этом, в той же самой статье наличествуют пассажи о «небывалом даже в летописях русских голодовок 1921-22 гг.», когда «от г. и его последствий погибло около 5 мил. человек, при этом особо тяжкие потери понесла беднота». То есть, даже в те близкие к описываемым событиям времена данных, подтверждающих «вымирание» крестьянства от нехватки пищи, не было.
Приходится констатировать, что, несмотря на доступ к огромным массивам статистической и делопроизводственной документации государственных учреждений и общественных организаций Российской Империи, несмотря на наличие заметного числа работ дореволюционных авторов, историки советских времен не обладали какими-либо цифрами, подтверждающими тезис о смертности от голода в Империи (за исключением 1891-1892 гг.).
Крайне мало данных о голодных смертях и у советских/постсоветских демографов. А.Г.Рашин в своей очень богато документированной работе «Население России за 100 лет (1811-1913 гг.). Статистические очерки» (М., 1956) приводит составленную им таблицу естественного движения населения 50 губерний Европейской России. Данные из нее показывают в рассматриваемый нами период 1890-1913 гг. стабильную в целом картину понижения смертности: от 36,7 умерших на 1000 населения в 1890 г. до 27,4 в 1913 г. Единственный серьезный скачок смертности приходится на 1892 г. – 41 на 1000 населения. Неурожаи, как следует из цитируемых им документов соответствующих госструктур, влияли на соотношение умерших и родившихся, но выражались скорее в сокращении рождаемости, а не в росте смертности (так можно интерпретировать понижение естественного прироста населения в 1898, 1901 и 1905 гг.).
В книге приводится цитата из «Отчета о народном здравии за 1892 г.», дающая представление о положении в стране: «Отчетный 1892 г. по смертности и рождаемости, а также болезненности населения Российской империи является наиболее неблагоприятным из десятилетия с 1883 по 1892 год. Неурожаи двух предшествующих лет значительно усилили заболеваемость и смертность населения. В первой половине 1892 г. в губерниях по низшему и среднему течению р. Волги и ее притоков упорно держался сыпной тиф, а затем во второй половине года ослабленное население поразила азиатская холера при особом ее развитии главным образом в Среднеазиатских областях, на Кавказе и в губерниях по течению р.р. Волги и Дона. Усиление смертности и понижение рождаемости замечалось почти по всем губерниям…». Ниже приводится численность умерших от холеры в 1892 г.: 300,3 тысяч человек.
Согласно приводимым данным естественного прироста населения по 50 губерниям Европейской России по пятилетиям, период с 1896 по 1910 гг. давал рекордные показатели (в млн. человек): 1896-1900 гг. – 8,307, 1901-1905 гг. – 8,643, 1906-1910 гг. – 9,162. Также постоянно росло среднегодовое число родившихся.
Самый известный (и самый политизированный) советский демограф Б.Ц.Урланис, говоря о голоде 1892 г., называет более высокую цифру умерших: 500 тыс. чел., уточняя, что значительная доля смертей приходилась на группу детей до 1 года, коэффициент смертности которых превысил 30%. Впрочем, приводимая им таблица детской смертности по губерниям Европейской России показывает постепенное снижение ее показателей в последующие годы: от 26% в 1897 г. и 27,9% в 1898 г. до 22,5% в 1907 г. и 23,7% в 1911 г.
Показательно, что вопрос «голодных смертей» применительно к годам царствования Николая II Урланисом не поднимается.
Не подтверждается «огромная смертность от голода» и позднейшими изысканиями. Так, классический расчет ЦСУ СССР, проведенный Р.И.Сифман и основанный на изучении и корректировке данных Управления Главного врачебного инспектора МВД, показывает следующую динамику населения Империи (в млн. чел., без Финляндии): 1909 г. – 156, 1910 г. – 158,3, 1911 г. – 160,8, 1912 г. – 164, 1913 г. – 166,7.
В многотомнике «Население России в ХХ в.» указывается, что «во всех регионах Европейской России к 1913 г. население дало значительный прирост. По сравнению с 1897 г. число жителей Центрального промышленного региона увеличилось на 32,4%, Северо-западного района – на 37%, Среднего и Нижнего Поволжья – на 34,3%, Центрально-Черноземного района – на 38,8%. Самый большой прирост наблюдался на Северном Кавказе – 68,4%». Интересно, что регулярно страдавшие от неурожаев Черноземье и Поволжье давали одни из самых высоких показателей прироста населения.
Если брать «голодные» годы, то в 1907 г. зарегистрирован очень высокий естественный прирост населения (18,1%), немногим ему уступали «катастрофические» по утверждениям многих современных публицистов 1911 г. (17%) и 1912 г. (16,9%). Низший за первые 15 лет ХХ в. прирост зарегистрирован в беспокойном 1905 г. (13,9%).
Как с этим согласовать упоминаемые «регулярные миллионные жертвы» - совершенно непонятно. Они, как показывает пример голода 1891-1892 гг. дали бы однозначную отрицательную динамику, свидетельствуя о вымирании населения. Между тем, даже в период якобы «гигантского голода» 1911-1912 гг. население увеличилось на не менее гигантскую цифру в 3 млн. человек. Для сравнения, можно поднять данные о годах советских голодоморов (1921-22 гг., 1931-33 гг., 1946-48 гг.): полное прекращение роста населения страны, а затем и уход показателей роста в минус + резкое падение показателей ожидаемой продолжительности жизни.
Таим образом, данных о смертности от голода после 1892 г. нет и у демографов.
Наконец, проблеме голода в России уделяли внимание и иностранные исследователи. Р.Роббинс (Famine in Russia, 1891-1892: The Imperial Government Responds to a Crisis. New York, 1975) вычислил избыточную смертность в период «кризиса 1891-1892 гг.»: около 400 тысяч смертей сверх нормы, большая часть – из-за разразившейся в 1892 г. эпидемии холеры. Ею оказалось поражено 77 губерний – самый высокий на тот момент показатель в истории страны. Другой американский исследователь, С.Л.Хок, проведя дотошное изучение метрических книг в приходе Борщевка Тамбовской области, «находящейся в самом центре Центрально-Черноземного сельскохозяйственного региона, часто описываемого как беднейшая часть Российской империи во второй половине XIX в.» (эта губерния была постоянным фигурантом всех недородов в описываемый период), пришел к однозначному выводу: «С самого начала наблюдений, с 1830 г., неурожаи в Борщевке никак не влияли на смертность. За десятки лет до развития транспортной системы в России и до дискуссий об улучшении гигиены крестьяне Борщевки уже не умирали от голода». Третий американец, А.Каган (Russian economic history. The XIX century. Chicago & London, 1989), в обширном списке российско-советских голодовок, обнимающем период с начала XIX в. до 1965 г., относит к «famine» (голод, влекущий за собой массовую смертность) только 1892 г. – и это при весьма критическом настрое к официальной аграрной статистике Империи. Наконец, работающий во Франции демограф С. Адамец исчерпывающе характеризует ситуацию: «Голод 1892 г., усиленный эпидемиями холеры, оспы и тифа, вызвал последний острый кризис смертности в Российской империи… Однако в начале XX в. кризисы смертности стали слабеть. Неурожаи конца XIX в., 1906, 1909 и 1911 гг., так же, как и новая эпидемия холеры в 1910 г., слабо отразились на продолжительности жизни».
Таким образом, можно сделать уверенный вывод: после голода 1891-1892 гг. и связанных с ним эпидемиями, более ни один недород в Российской Империи не повлек за собой голодных смертей.
Фальшивка
Стоит разобрать один текст, который получил широкое распространение в Интернете и является краеугольным камнем во многих рассуждениях о «гигантской смертности от голода» при «царизме»:
«Ежегодно Коллегия Лейб-Канцелярий, в составе которой входили врачи, инженеры, специалисты сельского хозяйства, готовили для царя отчет, озаглавленный «Полное сообщение о положении дел в Империи Российской». В таком докладе от января 1913 года говорится: «Урожайность в России на круг – 18 пудов 30 фунтов с десятины, в Малороссии – 37 пудов 20 фунтов». (То есть, в переводе на современную систему мер, 3 центнера с 1 га в России и 6 – на Украине. Для сравнения: в 1970 г. на Украине и в Центрально-Черноземном районе России – до 30 центнеров с га, по остальной части России - 13,58 центнеров). Далее: «Произведено 30 пудов на душу населения» - то есть около 480 кг в год. По данным того же доклада, 53% урожая продано за границу. Посчитайте сами, что же народу оставалось? Неудивительно, что за вторую половину XIX века было свыше 20 «голодных годов», причем (по данным доклада царю за 1892 г.): «Только от недорода потери составили до 2 млн. православных душ» (то есть, считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших «инородцев» и старообрядцев нет вообще). По данным доклада за 1901 г.: «В зиму 1900-1901 гг. голодало 42 млн. человек, умерло же их них 2,813 млн. православных душ». А в 1911 г. (уже после столь расхваленных столыпинских реформ): «Голодало 32 млн., потери 1,613 млн. человек». Причем, в каждом докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений. А сколько было глухих деревень?».
Первоисточник его, как удалось установить — газета «Большевистская правда» №3, 2001, орган «ВКП(б)». Естественно, никаким справочным аппаратом текст не снабжен. Тем не менее, можно подойти к тексту с проверкой по косвенным признакам. И здесь есть чему удивиться.
Никакой «Коллегии Лейб-Канцелярий» в Российской Империи не существовало, как и самих лейб-канцелярий; коллегии, как известно, были заменены министерствами в 1802 г. Так что какой орган имел в виду автор – непонятно. Возможно, имелась в виду Собственная Его Императорского Величества Канцелярия – однако это не вяжется с «в состав которой входили врачи, инженеры, специалисты сельского хозяйства, готовили для царя отчет». Далее, отчеты (точнее, доклады) для Государя готовили чиновники высшего уровня – министры и губернаторы. Озадачивает и приводимое название документа: «Полное сообщение о положении дел в Империи Российской». Во-первых, словосочетание «Империи Российской» не употреблялось в официальных документах, во-вторых, никаких «полных сообщений» не существовало. Выходили специализированные издания, как, например, «Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за <такой-то> год». Причем они не являлись строго секретными и выпускались в свободную продажу.
По ходу текста приходится постоянно спотыкаться о нестыковки и откровенные выдумки. «По данным того же доклада, 53 % урожая продано за границу» - эти данные вступают в явное противоречие с цифрами Т.М.Китаниной: «Если в 1880-х гг. 46,3% урожая пшеницы и 8,5% ржи вывозилось за границу, то в последние предвоенные годы соответственно 15-16% и 3,9%».
«Только от недорода потери составили до 2 млн. православных душ» - в этой фразе все смешалось. Во-первых, каким образом образовались потери «от недорода» (то есть от факта того, что имел место неурожай)? Потери бывают от голода, следующего за неурожаем. Во-вторых, откуда военная терминология - «потери» - у гражданских специалистов (врачей, инженеров, аграрников), почему не «смертность»? Наконец, в официальном документе начала ХХ в. - «православные души»? После Всеобщей переписи населения 1897 г.?
«Считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших «инородцев» и старообрядцев нет вообще» - открываем демографа Б.Ц. Урланиса: «Регистрация родившихся в России была введена и среди других религий: в 1764 г. – у лютеран, в 1826 г. – у католиков, в 1828 г. – у магометан, в 1835 г. – у евреев, в 1874 г. – у старообрядцев… Вначале регистрация умерших была налажена лишь для православного населения, затем она постепенно распространилась и на все другие вероисповедания».
«В зиму 1900-1901 гг. голодало…» — неурожай имел место в 1901 г., так что в указанный период никто «голодать» не мог.
«В каждом докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений» - во-первых, раз отпевают в церквах, то зачем сельские старосты? Во-вторых, какова должна быть роль в подсчете умерших управляющих помещичьих имений – спустя полвека после отмены крепостного права?
Наконец, было бы интересно узнать источник приведенных цифр «потерь от голода». Можно предположить, что: 1. автор взял общее число умерших в том году и объявил их жертвами голода; 2. приведенные цифры выдумал.
В целом можно констатировать, что мы имеем дело с обычной фальшивкой, которые частенько появляются на страницах «патриотической» и коммунистической прессы в постсоветский период. Написанной не без известной изощренности, снабженной для правдоподобности сведениями, придающими «историзм»: цитатами из неких «отчетов», стилизациями под статистику, некими «деталями эпохи», рассчитанными на неинформированную и невзыскательную аудиторию. Прискорбно то, что этот текст распространяется ныне с энтузиазмом, достойным лучшего применения, и уже, очевидно, служит основой для заявлений в официальной печати (см. заметку И. Лавровского в «Парламентской газете» — издании Федерального собрания РФ).
Выводы
Подводя итоги, можно обозначить следующее:
1. «Голод», т.е. неурожай, вызывался в первую очередь неблагоприятными природными условиями (по большей части засуха) из-за смещения центра сельхозпроизводства на юг России. Во вторую очередь тяжелое положение складывалось из-за архаичных методов земледелия и общинной системы, консервировавшей эти методы.
2. Государственные структуры принимали меры по предотвращению смертности от голода: это создание и поддержание системы Общеимперского продовольственного капитала, льготы и субсидии пострадавшим от голода, медицинская помощь, другие меры различной степени чрезвычайности.
3. К содействию в помощи пострадавшим привлекалась общественность, что вызвало в Российской Империи 1890-1910-х гг. широкое развитие благотворительного движения.
4. Активные и своевременные усилия государства и общества позволяли предохранять население от голодной смертности. Единственный всплеск смертности, имевший место в 1891-1892 гг., произошел в значительной степени под влиянием эпидемий. Смертности от голода в прочие годы (1897-1898 гг., 1901-1902 гг., 1905-1907 гг., 1911-1912 гг.) не зафиксировано ни российскими дореволюционными, ни советскими, ни российскими постсоветскими историками и демографами;
5. Наконец, нужно отметить, что «голод» не только наносил удар по крестьянскому хозяйству и экономике страны, но и стимулировал их: резко увеличилось производство картофеля, технических и других, не зерновых культур, развивалось животноводство (к примеру, появились новые, степные породы лошадей), ускорился переход к интенсивным формам ведения хозяйства, усилился процесс переселения в еще не освоенные районы Сибири и Средней Азии, за голодом 1891-1892 гг. последовал настоящий бум железнодорожного строительства.
В.Круглов
http://monarhist.net/03-71-2010.htm
