Чехословакия: от 1-й республики к протекторату
Отрывки из книги «Дроздовский и дроздовцы»
По данным международных организаций, в начале 1920-х годов в молодой Чехословацкой республике нашли убежище от 30 до 40 тысяч беженцев из России. Здесь они с разрешения местных властей создали отделы своих организаций, включая и военные. С начала 1920-х годов действовали Галлиполийское землячество, у истоков которого стоял поручик Г.И. Ширяев, Союз первопоходников, Союз участников Великой войны, Союз русских военных инвалидов, объединение военных моряков – "Кают-кампания", казачьи организации – отдел Казачьего союза и Общеказачья студенческая станица.
Согласно "Вестнику общества галлиполийцев", к 1924 году всего в страну прибыло, преимущественно из Болгарии, около восьмидесяти галлиполийцев, что составляет более половины общего числа приехавших студентов. Большинство галлиполийцев поступило в высшие учебные заведения в Праге. Человек двадцать пять уехало в Брно и трое в Горную академию в Пшибрам1.
Галлиполийскими организациями в Чехословакии руководил генерал-майор Владимир Григорьевич Харжевский, приехавший в страну в 1924 году для завершения образования из Софии. В Праге старшим галлиполийской группы был капитан Дроздовского стрелкового полка Павел Михайлович Трофимов. Союз Инвалидов возглавлял генерал-лейтенант Генерального штаба Михаил Григорьевич Михеев (председатель). Его заместителем был генерал-майор Леонтий Николаевич Черкес. Военных моряков в Праге возглавлял лейтенант М.С. Стахевич.
Большинство этих организаций входило в структуры VI отдела РОВСа, возглавлявшегося жившим в Праге генералом от инфантерии Николаем Александровичем Ходоровичем. Не игравший активной роли в Белом движении в годы Гражданской войны, этот пожилой русский генерал пользовался большим уважением среди чешских военных, в недавнем прошлом служивших в рядах чешских легий в России. Именно генерал Ходорович, служивший в годы Великой европейской войны в Киеве, занимался формированием чехословацких добровольческих дружин.
Галлиполийцы стали прибывать в Чехословакию, начиная с 1921 года. Это были главным образом офицеры и добровольцы военного времени, в недавнем прошлом студенты или гимназисты. Одним из первых студентов-галлиполийцев в Прагу приехал инженер-поручик Павел Федорович Умрихин. До войны он учился в Харьковском политехническом институте, окончив артиллерийское училище в Киеве, участвовал в Великой войне. После развала армии вернулся в Харьков, где пытался продолжить учебу. После освобождения Харькова Добровольческой армией, он вступил добровольцем в Дроздовский артиллерийский дивизион, позднее перевелся в железнодорожный батальон. В Галлиполи он служил в составе Технического полка2.
В конце 1921 года с разрешения командования П.Ф. Умрихин уехал с женой и сыном в Прагу, чтобы закончить образование, прерванное войнами и революциями.
В конце октября того же 1921 года в Прагу на средства командования убыл из Болгарии штабс-капитан 3-й батареи Дроздовского артдивизиона Георгий Алексеевич Орлов. Здесь он успешно закончил Политехнический институт по специальности инженер-строитель. Все эти годы он был активистом русской студенческой организации, а позднее, работая инженером-строителем, обзаведясь семьей, играл активную роль в пражском Галлиполийском землячестве3.
После переезда в Брно первого председателя – поручика Ширяева, возглавителем Галлиполийского землячества в Праге был назначен уже упоминавшийся капитан П.М. Трофимов. Он тоже был офицером военного времени. В Великую войну воевал в 14-м стрелковом полку прославленной "Железной" дивизии. В дальнейшем – участник всех боев и походов Дроздовской дивизии. Был неоднократно ранен. В Прагу капитан Трофимов приехал в 1923 году. Учась в Железнодорожном училище, руководя Галлиполийской группой в Праге, он одновременно состоял в боевой организации генерала А.П. Кутепова.
В конце 1929 года, выполняя боевое задание РОВСа, капитан Трофимов нелегально перешел советскую границу, был схвачен чекистами и погиб. Как вспоминал спустя много лет подпоручик Дроздовского артдивизиона Д.Ф. Пронин, перед самым переходом советской границы он имел возможность предупредить своего однополчанина о предполагаемом предательстве со стороны иностранной разведки. Но скромный и храбрый капитан Трофимов только ответил: "Я имею приказ…"4.
Несколько лет тому назад мне довелось ознакомиться с извлечением из списка Дроздовского стрелкового полка, сведенного в кадр и включенного в списки Русского общевоинского союза. Итак, чины Дроздовского полка, проживавшие в Чехословакии в 1925 году:
Фридман Александр Карлович, полковник, Чехия, Прага.
Трофимов Павел Михайлович, капитан, Чехия, Прага, старший группы.
Харжевский Владимир Григорьевич, генерал-майор, Чехия, Пшибрам.
Юрасов Николай Михайлович, поручик, Чехословакия.
Санин Петр Ильич, вольноопределяющийся, Чехия, Прага.
Бычихин Алексей Афанасьевич, подпоручик, Чехия, Прага.
Дроздов Борис Васильевич, доктор, Чехия, Прага.
Добрянский Владимир Андреевич, ветеринарный врач, Чехия.
Дмитриев, подпоручик, Чехия.
Иванов Дмитрий Михайлович, капитан, Брно, Моравия.
Лупенко (Луценко?) Иван Леонтьевич, подпоручик, Чехия.
Раевский Николай Алексеевич, капитан, Чехия, Прага.
Шапиловский Владимир Павлович, полковник, Чехия, Прага.
Шариков Семен Сергеевич, штабс-капитан, Чехия, Прага.
Терехов Степан Тихонович, канонир, Чехия, Прага.
Попов Николай Александрович, лекарь, Чехия.
Никольский Василий Константинович, капитан, Чехия, Прага.
В фондах Дроздовского стрелкового полка в Государственном архиве Российской Федерации сохранился интересный документ, характеризующий капитана П.М. Трофимова. В письме от 3 августа 1929 года офицер-дроздовец просил о содействии в получении стипендии Уитмора для продолжения образования во Франции вольноопределяющегося-дроздовца Стороженко Леонида Максимовича, родившегося 3 августа 1903 года, уроженца Киевской губернии, окончившего в 1929 году русскую гимназию в Чехии. Неизвестно, помогли хлопоты капитана Трофимова, но доподлинно известно, что в конце 1930-х годов инженер Строженко состоял в Галлиполийском землячестве Праги. Значит, высшее образование он получил.
Как видно из приведенного списка, в составе чехословацкой дроздовской группы были представлены как ядро дроздовских частей – первопоходники, участвовавшие в Румынском походе, так и последующие пополнения, поступавшие в ряды дроздовцев в 1918-1920 годах. Из ветеранов Румынского похода в Праге обосновались генерал Харжевский, полковники Фридман и Шапиловский, капитаны Павлов и Трофимов. Пополнение "харьковского призыва" было представлено капитаном Студенцовым, поручиками Умрихиным и Юрасовым, подпоручиком Диким. Капитан Раевский попал в Дроздовский артиллерийский дивизион в начале 1919 года, после того как Южная армия была объединена с Добровольческой армией. В Южной армии Раевский воевал с осени 1918 года. В Праге Н.А. Раевский блестяще закончил естественный факультет Карлова университета. В 1930 году защитил докторскую диссертацию. В том же году он подготовил свой "Дневник галлиполийца", который передал в Пражский архив. Не замыкаясь на науке и на своих пушкиноведческих изысканиях, Н.А. Раевский сотрудничал в русской гимназией и организацией "витязей". В 1928 году генерал А.В. Туркул написал письмо Раевскому в Прагу с просьбой собрать деньги на венок от дроздовцев для похорон генерала барона П.Н. Врангеля. Из Чехословакии в 1930-х годах Раевский выезжал во Францию и в Австрию. Он состоял в РОВСе и Галлиполийском землячестве.
После гибели капитана Трофимова, Галлиполийскую группу в Праге возглавил штабс-капитан Орлов, со временем произведенный в капитаны.
Следует отметить, что среди галлиполийцев, приехавших в Прагу, включая дроздовцев, преобладали чины, имевшие технические специальности, в первую очередь артиллеристы. Правда, в дальнейшем некоторые из них освоили новые профессии, далекие от точных наук. Например, полковник Владимир Павлович Шапиловский участвовал в Румынском походе, будучи в чине капитана по артиллерии, командуя орудием в составе конно-горной батареи. В Праге он стал преподавателем русского языка и литературы. В Чехословакию он приехал со своей супругой – Елизаветой Александровной, урожденной Андреяновой. Е.А. Шапиловская, по специальности зубной врач, в войну стала сестрой милосердия, а в дальнейшем и врачом Дроздовской стрелковой дивизии. Артиллеристами были и другие дроздовцы, например подполковник Николай Алексеевич Раевский и капитан Виктор Михайлович Иванов. Артиллерист Н.А. Раевский, вместе со своим однополчанином Шиловым еще в Галлиполийском лагере вел у дроздовцев занятия французским языком5. В.М. Иванов, получив диплом инженера-строителя, перед Второй мировой войной служил инженером в Брно, в строительных фирмах
В Пильзене жил и работал на заводе "Шкода" Георгий Александровский, в прошлом мичман флота, позднее в чине подпоручика он участвовал в летних боях в Северной Таврии, в составе офицерской роты Дроздовского стрелкового полка7. По словам знавших его русских, даже среди бывших офицеров инженер Александровский выделялся своим решительным характером и выправкой.
С 1924 года в Чехословакии жил генерал-майор Владимир Григорьевич Харжевский. Великая война застала его студентом Екатерининского горного института в Санкт-Петербурге. Харжевский был призван в 1914 году на военную службу вновь, будучи прапорщиком запаса армейской пехоты. В 1920 году, уже в Крыму, генерал барон П.Н. Врангель произвел его в генеральский чин. Он же, будучи дипломированным инженером-горняком, обращаясь к своему подчиненному – студенту-горняку, в шутку величал его коллегой, напоминая себе и ему о годах учебы в Горном институте.
Именно генерал В.Г. Харжевский возглавил Дроздовскую дивизию во время последних боев в Крыму, на Юшуньских позициях, когда ее начальника, генерала А.В. Туркула, свалил с ног приступ возвратного тифа. Тогда, в октябре 1920-го года, дроздовцы, изможденные, голодные, промерзшие, трое суток сдерживали у Караджая красных, после чего они еще нашли силы двинуться в последнюю контратаку под командованием генерала Харжевского.
Можно сказать, что за десять лет, т.е. с начала Великой войны, Владимир Григорьевич стал профессиональным военным. И вот теперь он снова стал студентом8.
Снова стал учиться в Праге и однополчанин В.Г. Харжевского, капитан Дроздовского стрелкового полка, пулеметчик, Александр Константинович Павлов. В 1914 году он тоже был студентом – познавал точные науки на математическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета9.
Однако у большинства галлиполийцев учеба, профессиональные, бытовые, семейные заботы, как правило, отходили на второй план по сравнению с главной целью, ради которой они приехали в дружественную Чехословакию. Эта цель заключалась в надежде на возобновление вооруженной борьбы против советов. Они стремились не стать кем-то, а остаться русскими. Они считали себя не отставниками, а всего лишь находящимися в длительном отпуске. Что же касается знаний, полученных в чехословацких вузах, то они будут непременно востребованы, когда они вернутся в Россию, освобожденную от гнета Совдепии.
Как уже говорилось, Галлиполийскими организациями в Чехословакии руководил генерал-майор Харжевский, успешно окончивший Горную академию в Пшибраме, маленьком городе, примерно в ста километрах от Праги. Получив диплом и устроившись работать по специальности, он постоянно жил в Праге. Здесь его ближайшими помощниками были офицеры-дроздовцы Г.А. Орлов, А.К. Павлов, Г.В. Студенцов, А.К. Фридман и некоторые другие. О последнем из них хотелось бы здесь сказать особо.
Пражские галлиполийцы относились к нему с большим уважением – многим из них, включая и генерала Харжевского, он по возрасту годился в отцы. Александр Карлович Фридман, уроженец Полтавской губернии, происходил из обрусевших немцев. Окончив гимназию, он поступил в Чугуевское военное училище, решив, таким образом, связать свою судьбу с Русской Императорской армией. Совсем молодым офицером одного из Сибирских стрелковых полков, он принял участие в походе на Пекин при подавлении восстания "большого кулака" в 1900-1901 годах. Спустя несколько лет после пекинского похода, поручик Александр Фридман принял участие в Русско-японской войне в рядах Маньчжурской армии. Во Великую войну Александр Карлович воевал в рядах 12-го стрелкового полка на Юго-Западном, Северо-Западном и Румынском фронтах. Был награжден всеми орденами, которыми награждались офицеры-фронтовики, до ордена Св. Владимира 3-й ст. включительно. Левый рукав его офицерского кителя украшали четыре галуна золотистого цвета – за два серьезных ранения и две контузии. Последний чин и должность на Великой войне – полковник, командир 494-го Верейского пехотного полка10. Осенью 1917 года, подлечившись в Ялте, он выехал из Крыма вместе со своим денщиком в свой полк. По дороге на фронт он узнал, что части Румынского фронта "украинизируются" и "молдавизируются". В частности, 494-й Верейский пехотный полк "молдавизируется". В прифронтовой полосе у полковника Фридмана приключился инцидент с группой разложившихся русских солдат, которые, в полном соответствии с нововведениями "главковерха" товарища Н.В. Крыленко, потребовали от боевого офицера снять погоны. С трудом, благодаря находчивости денщика, конфликта удалось избежать. Выяснив обстановку в районе Румынского фронта от знакомого офицера полковника Николая Карловича Кельнера, полковник Фридман со своим денщиком направился в Яссы, где присоединился к полковнику М.Г. Дроздовскому11.
Во время Румынского похода Александр Карлович служил в составе штаба полковника Дроздовского, во 2-м Кубанском походе командовал ротой стрелков, в дальнейшем был помощником командира 1-го генерала Дроздовского стрелкового полка.
После того, как началось "распыление" Русской армии из Болгарии, полковник Фридман со своей супругой Верой Александровной, урожденной Андреяновой, уехал в Чехословакию. Почему была выбрана именно эта страна? Супруга Александра Карловича была сестрой милосердия Дроздовской дивизии. Возможно после Крымской эвакуации, в Константинополе, или в Болгарии, она получила профессиональную подготовку в качестве воспитательницы детского сада. В начале 1920-х годов, в рамках "Русской акции" чехословацкого правительства во главе с премьер-министром доктором К.П. Крамаржем, детские учреждения Земгора переехали из Константинополя в Чехословакию. Они были организованы еще летом 1920 года, когда в Турции оказались многие русские гражданские беженцы, в том числе и дети, потерявшие своих родителей.
Организованными в Праге русскими детскими садами и яслями руководила уроженка Москвы О.А. Мейнгардт, родная сестра судейского генерала Г.А. Мейнгардта – товарища министра юстиции правительства Юга России и члена парижского русского Национального комитета. Среди сотрудниц и помощниц О.А. Мейнгардт были жены галлиполийцев – инженер-поручика Умрихина и полковника Фридмана12. Согласно книге Постникова "Русские в Праге", в конце 1920-х годов Вера Александровна Фридман руководила русским детским садом в пражском пригороде Голешовицы13. Причем в книге Постникова отмечалось, что все руководительницы и воспитательницы детских садов имеют специальную педагогическую подготовку. На этом поприще супруга полковника Фридмана проработала буквально до последних дней своей жизни.
Ее старшая сестра – Елизавета Александровна со своим супругом полковником Шапиловским, поселилась в Страшницах под Прагой. Она стала работать по своей основной специальности – зубной врач. К ней за помощью обращались многие русские, жившие как в самой Праге, так и в ее пригородах. Зачастую русские пражане привозили к ней лечиться и своих детей.
Сам же полковник В.П. Шапиловский, потерявший на войне ступню и часть голени, устроился работать преподавателем русского языка и литературы. Со временем он получил звание профессора. Несмотря на свое увечье, Владимир Павлович состоял в РОВСе и был членом Правления Чехословацкого отделения Союза русских военных инвалидов14.
Проблемы с трудоустройством были у Александра Карловича Фридмана. Кадровый офицер-строевик, он не мог поступить на военно-преподавательскую работу, как профессор Военной академии, генерал-майор Генерального штаба П.Ф. Рябиков, или полковник-генштабист А.М. Шкеленко, принятый в офицерском чине на службу в чешский Военно-топографический институт. На строевую должность, как полковники К.Л. Капнин, или князь С.Д. Гегелашвили, он так же претендовать не мог. Становиться студентом, как его молодые однополчане, он не мог по причине преклонного возраста – родился в 1876 году. Поэтому когда знакомые русские пражане предложили ему какую-то мелкую должность, не требовавшую специальной профессиональной подготовки в Русском зарубежном архиве, он охотно согласился.
Несмотря на преклонный возраст, полученные на войне ранения и контузии, старый полковник-дроздовец по мере сил и здоровья участвовал в работе Галлиполийского землячества в Праге. Его супруге – Вере Александровне, состоявшей в Дамском комитете Землячества, неоднократно объявлялась благодарность за организацию Рождественских елок для детей. Благодарности объявлялись неоднократно и другим дамам-галлиполийкам – матери князя С.Д. Гегелашвили княгине Анне Еноховне и сестре князя госпоже К.Д. Ассеевой.
Спустя много лет, русская пражанка, дочь профессора П.Ф. Миловидова Н.П. Мейнгардт, хорошо знавшая чету Фридманов, писала в частном письме: "Это были милейшие люди. Когда во время войны детский сад был переведен в район на запад от Дейвиц, он расположился в большой вилле, где проживали и Фридманы. У них была большая комната, с образами в красном углу, портретом Государя на стене и воинскими отличиями и регалиями самого Александра Карловича за стеклом в рамках. Александр Карлович был небольшого роста, худощавый, с седыми усами, закрученными по-немецки вверх"15. В книге дроздовца-артиллериста С. Мамонтова "Походы и кони" дан словесный портрет полковника Шапиловского, женатого на старшей сестре Веры Александровны Елизавете Александровне: "Шапиловский, рыжий, маленького роста, косоглазый, походил на лихого пирата. Но его ценили и уважали за его храбрость".
Иначе складывалась жизнь в Праге дроздовца капитана А.К. Павлова. В Прагу он приехал из Болгарии вместе с женой и маленьким сыном, родившимся в Севастополе накануне эвакуации. Сам офицер-дроздовец был привезен в Севастополь на телеге тяжело раненым в одном из последних боев, очевидно, у Карповой Балки. Так они вместе эвакуировались из Крыма.
Супруга капитана Павлова – Нина Григорьевна Коваленская, будучи старше его на несколько лет, успела еще до революции состояться как драматическая актриса на сцене Санкт-Петербургского Александринского театра.
Вскоре после переезда их семьи из Болгарии в Чехословакию, Нина Григорьевна с маленьким сыном уехала в Латвию, где два сезона играла на сцене русского театра в Риге16. Несомненно, в Латвии в те годы был значительный интерес к русской культуре, который поддерживался как русскими, живущими в Латвии, так и пророссийски настроенными латышами. Ведь не прошло и десяти лет с тех пор, как Курляндия и Лифляндия были российскими губерниями.
В середине 1920-х годов Нина Григорьевна по настоянию супруга вернулась в Прагу. Вскоре у них родилась дочь Ирина. Их семья, как и семьи многих русских беженцев, жила в пражском пригороде Страшницы. Многие русские жили в пражском районе Дейвицы. В этом районе русскими инженерами в 1920-е годы было построено шесть жилых домов для своих же соотечественников. Два назывались "Патриотика", в одном из них жил со своей семьей галлиполиец инженер Георгий Антонович Губин, принимавший участие в их строительстве. Два других дома в шутку назывались "У трех жуликов". И, наконец, два "Профессорских".
В подвале одного из "Профессорских" домов был оборудован лекционный зал. Там же проводились и занятия для детей русских пражан. Уроки Закона Божия вел Архимандрит Исаакий. Об этом удивительном человеке я впервые узнал из публикации в журнале "Юность", в далеком теперь "перестроечном" 1990 году. Тогда, читая очерк "Последние из Тшебовы", я и не мог предположить, что спустя несколько лет буду стоять на службе в домовой церкви на Рузвельтовой улице, где когда-то вел свои уроки отец Исаакий, и буду расспрашивать старых русских пражан, тех, кто в 1930-х годах эти уроки посещал. В старых эмигрантских изданиях "Часовом", "Вестнике общества галлиполийцев", в те годы его имя встречалось неоднократно.
Архимандрит Исаакий – в миру Иван Васильевич Виноградов, родился в 1895 году в Санкт-Петербурге. Его семья, многодетная и бедная, была близка к Св. и Пр. Иоанну Кронштадтскому. Очевидно, это обстоятельство повлияло на выбор будущего пастыря – он поступает в столичную Духовную академию. Учебу прервала начавшаяся в 1914 году Великая война. После окончания 2-го курса в 1916 году студент Виноградов был призван на военную службу18. Октябрьский переворот застал его на Румынском фронте, в чине прапорщика армейской пехоты. Там он вступил в Отряд полковника М.Г. Дроздовского и рядовым стрелком в составе офицерской стрелковой роты проделал Румынский поход. В 1918-1920 годах он участвовал во всех боях и походах Дроздовской дивизии. Был трижды тяжело ранен. Военную службу закончил в чине капитана. В перерывах между боями Виноградов находил время, силы и вдохновение для сочинения стихов, которые он и его однополчане пытались переложить на музыку. За это его в шутку называли "лейб-поэтом полка".
После "Галлиполийского сидения" в составе Дроздовского стрелкового полка Иван Виноградов переехал в Болгарию. В составе штаба Дроздовского стрелкового полка он прибыл в Софию, где в течение некоторого времени продолжал выполнять обязанности адъютанта штаба полка. Документы штаба за 1925-1926 годы заверены подписями генерала Туркула и капитана Виноградова. В 1926 или в 1927 году капитан Виноградов оставил военную службу. На должности адъютанта штаба полка его сменил чиновник Погожев. Сам же он уехал из Софии в Париж.
В Париже, приняв монашеский постриг с именем Исаакия, он успешно закончил Православный Богословский институт и в 1929 году, по благословению митрополита Евлогия, отправился в Прагу в помощь владыке Сергию архиепископу Пражскому. Вскоре отца Исаакия узнала и полюбила вся русская Прага. Владыка Сергий по праву считал его своею правой рукой. "Умница, дипломат, самоотверженный работник", – так отзывались о нем знавшие его люди. Ко времени приезда в Прагу отцу Исаакию было немногим более 30 лет. Сохранивший офицерскую выправку и стройность, в черной монашеской рясе и клобуке, он невольно привлекал к себе внимание прихожан, а в особенности прихожанок.
Помимо пастырского служения и преподавания Закона Божия, отец Исаакий вошел в состав Совета храма Успения Пресвятой Богородицы на Ольшанах, который начал сооружаться русскими эмигрантами в 1924-1925 годах. Несмотря на усилия наших соотечественников и помощь, которую оказывал премьер-министр Чехословакии К.П. Крамарж, строительство и украшение храма затягивалось, и полностью работы над украшением были завершены лишь в начале 1940-х годов. Свою лепту в это Богоугодное дело внес и отец Исаакий19.
Участвовал он и в общественной жизни русской колонии. По некоторым сведениям, он был духовником пражского Галлиполийского землячества. Так, в 1933 году, при открытии в Праге съезда представителей Галлиполийских организаций в Чехословакии, отец Исаакий и отец Михаил (в миру – офицер-галлиполиец, сын знаменитого русского художника В.М. Васнецова) отслужили молебен. При открытии съезда отец Исаакий прочитал проповедь20.
В 1936 году в Успенской церкви на Ольшанах была открыта памятная доска Королю-Рыцарю. Так русские эмигранты называли Сербского монарха Александра I Карагеоргиевича, друга России, погибшего двумя годами раньше от пуль хорватского террориста. Торжественный чин освящения доски был сослужен Его Преосвященством епископом Пражским Сергием, в сослужении с Игуменом Исаакием и отцом Михаилом Васнецовым. Отец Исаакий при освящении доски в память Александра I сказал глубоко прочувствованное слово. При упоминании имени Короля Александра, последнего друга России, многие не могли удержаться от слез21.
Вместе со своими боевыми товарищами отец Исаакий участвовал в Днях непримиримости и скорби, ежегодно проводившихся в 1930-х годах по всему Русскому Зарубежью. На торжественно-траурных мероприятиях служились панихиды по бесчисленным жертвам советского режима, а затем выступали ветераны – белые воины, с оружием в руках сражавшиеся с поработителями России. В частности, одно из таких собраний состоялось в ноябре 1933 года в Праге. Присутствовавшим особенно запомнилось выступление капитана Дроздовского артдивизиона Георгия Алексеевича Орлова, председательствовавшего на этом собрании. В своем выступлении он в частности сказал:
"Мы должны постоянно и непрерывно укреплять в себе дух абсолютной непримиримости к большевистскому режиму, не меняя свое отношение к нему под впечатлением его призрачных "успехов"".
Во второй половине 1930-х годов Дни непримиримости и скорби в европейских странах стали проводиться с меньшим размахом. Это произошло как вследствие демаршей со стороны советских дипломатов, так и под воздействием времени, которое русских изгнанников мирило с эмигрантской долей, кого в большей, а кого в меньшей степени, и отодвигало возвращение на Родину на все более неопределенный срок.
В связи с этим интересно будет вспомнить, что одно время в Праге полпредом СССР был видный деятель большевистской партии А.Я. Аросев (1890-1938). Именно он отдал приказ об обстреле из артиллерийских орудий Московского Кремля в октябре 1917 года. Как писала его дочь Н.А. Аросева в своих воспоминаниях об отце, когда в большевистском ВРК встал вопрос о том, кто возьмет на себя ответственность за приказ об обстреле Кремля, большевик А.Я. Аросев сказал: "Ладно. Я возьму"23. Последствия этого варварского обстрела теперь хорошо известны благодаря книге владыки Нестора Архиепископа Камчатского "Как был расстрелян Московский Кремль".
В годы Гражданской войны Аросев служил в Красной армии на комиссарских должностях и в военных трибуналах. В середине 1920-х годов, он, как и некоторые другие видные деятели большевистской партии, оказался в рядах троцкистской оппозиции. Тот раунд борьбы за власть троцкисты проиграли, и некоторые из них попали в почетную дипломатическую ссылку. На берега Влтавы попал А.Я. Аросев. Здесь он развернул кипучую деятельность, стараясь натравить чехословацкие власти на русские эмигрантские организации, в первую очередь, воинские.
Для этого использовались как официальные дипломатические каналы, так и просоветски настроенные круги чешского общества, в первую очередь коммунисты. Порой действия А.Я. Аросева приобретали вид прямого вмешательства во внутренние дела независимой и суверенной Чехословацкой республики. Так, например, советский полпред не раз обращал внимание президента республики доктора Эдуарда Бенеша на недопустимость поддержки чехословацким правительством русских белоэмигрантских организаций. Аросев также выражал свое недовольство участием официальных лиц с чехословацкой стороны в панихиде по жертвам большевистского террора, в вечере "Общества галлиполийцев", в Съезде русских воинов-инвалидов"24.
Для большевика Аросева, таким образом, Гражданская война продолжалась. Сам факт – наличие тысяч и тысяч жертв красного террора времен Гражданской войны, его не возмущал. А вот присутствие чешских официальных лиц, еще раз напоминающих об этом терроре, вот это, по мнению советского дипломата, было возмутительно! Помощь русским инвалидам – то же самое. Ведь в 1920-х годах в СССР советские чинуши с партийными билетами именовали инвалидов Второй Отечественной (Великой) войны "николаевскими отбросами".
Позднее, в 1937 году А.Я. Аросев был арестован, а в 1938 году расстрелян своими же красными чекистами.
Под стать ему были и его предшественники – советские полпреды в Чехословакии В.А. Антонов-Овсеенко и П.Н. Мостовенко. Первый из них был руководителем захвата Зимнего дворца и ареста Временного правительства. В начале 1918 года Антонов-Овсеенко командовал одной из большевистских армий, оперировавших на Юге России. Именно его армия заняла тогда Ростов-на-Дону. Пребывание в городе красногвардейцев этого "героя Октября" ознаменовалось массовыми арестами, грабежами и бессудными расстрелами, в первую очередь бывших офицеров и казаков. Как крупный советский и партийный работник В.А. Антонов-Овсеенко принял участие в разработке и осуществлении карательных мер на Тамбовщине в 1920-1921 годах, когда там восстали против грабительской советской аграрной политики крестьяне. Он был одним из создателей в тех краях системы концентрационных лагерей, заложников и применения тактики "выжженной земли". После Гражданской войны он одно время занимал в Москве высокий пост начальника Главного политического управления Красной армии и Красного флота. Прага стала для него первым этапом в почетной дипломатической ссылке. Он, как и А.Я. Аросев, также оказался в рядах троцкистской оппозиции. Его сын – советский историк А. Ракитин – утверждает, что в Праге группа белогвардейцев-эмигрантов под руководством полковника Преображенского готовила покушение на В.А. Антонова-Овсеенко. По каким-то причинам покушение сорвалось25. В таком случае можно только посочувствовать. Если бы Антонов-Овсеенко погиб в Праге в 1920-х годах, на своем боевом дипломатическом посту, то он удостоился бы чести быть похороненным на "красном погосте" у Кремлевской стены и был бы внесен в пантеон чтимых советских героев, наряду с В. Воровским и П. Войковым (Вайнером). Судьба распорядилась иначе. Арестованный и ошельмованный, он был расстрелян своими же в годы сталинского "большого террора".
Похожую биографию имеет и другой советский дипломат П.Н. Мостовенко – активный участник октябрьского восстания в Москве в 1917 году. Его ждал тот же позорный конец.
Несмотря на происки и интриги врагов, экономические неурядицы и житейские невзгоды, можно утверждать, что вплоть до 1939 года русская колония в Праге и в Чехословакии в целом была одной из наиболее сплоченных в Русском Зарубежье. В первую очередь это относилось к военным. В 1920-1930-е годы чинов РОВСа и галлиполийцев неоднократно инспектировали тогдашние руководители русской воинской эмиграции в лице генералов А.П. Кутепова и Е.К. Миллера. Одна из таких поездок была предпринята в начале 1929 года.
"1 марта 1929 года генерал Кутепов прибыл в Прагу. Чины РОВСа устроили банкет, на котором присутствовали генерал Ходорович, председатель Союза инвалидов генерал Михеев, профессора Императорской военной академии генерал-майор Рябиков и Иностранцев, генерал-майор Харжевский, капитан 1-го ранга Подгорный, полковник Бигаев и до 250 офицеров, солдатов, казаков и матросов, в большинстве своем в настоящее время являющихся студентами"26.
Очевидно, в то время в Праге и ее пригородах проживало несколько сотен чинов Императорской и белых армий, состоявших как в РОВСе, так и в Корпусе Императорской армии и флота, как например генерал Н.Н. Шиллинг. Не состояли в воинских организациях отцы Исаакий и Михаил Васнецов. Некоторые русские офицеры и генералы, принятые на военную службу в Чехословакии, также, как правило, в русских воинских организациях не состояли. Например, полковник Генерального штаба А.М. Шкеленко. По протекции своего давнишнего сослуживца, чешского генерала В.В. Клецанды, он был принят на службу в Военно-топографический институт военного министерства. На военную службу был принят и полковник Генерального штаба К.Л. Капнин – бывший начальник штаба Корниловской ударной дивизии. Генералу В.Н. Шокорову чешское правительство назначило пенсию как бывшему начальнику чешских легий в России. По эмигрантским меркам пенсия была вполне сносной. Возможно поэтому Владимир Николаевич вел образ жизни частного лица, ни в каких организациях не состоял и в общественной жизни русской колонии участия не принимал.
Не участвовал в общественной жизни и генерал С.А. Воронин – старый и больной человек. Он жил в Праге с женой и дочерью, и им не хватало денег даже на лекарства. В бедности он и умер еще в 1926 году.
Что же касается "цветных" коллег дроздовцев, то в общественной жизни русской колонии в Праге большую роль играла семья Асеевых – Гегелашвили. Старые русские пражане до сих пор вспоминают госпожу Клеопатру Давыдовну Асееву (урожденную княжну Гегелашвили) и ее брата князя Соломона Давыдовича Гегелашвили, полковника Корниловской артиллерийской бригады. С этой семьей был дружен отец Исаакий. Они приехали с Балкан в 1924 году. Князь Гегелашвили – кадровый офицер-артиллерист, был принят на службу в Чехословацкую армию, где со временем дослужился до чина майора. Одновременно он состоял в РОВСе и Союзе галлиполийцев. Его сестра Клеопатра Давыдовна принимала деятельное участие в Дамском комитете Галлиполийского землячества в Праге. Она часто открывала балы галлиполийцев. Здесь в Праге прожила оставшиеся годы и их мать – старая генеральша княгиня А.Е. Гегелашвили. В Праге учился ее внук, сын К.Д. Асеевой, Константин Асеев, фейерверкер Корниловской артиллерийской бригады. Во время Гражданской войны он сбежал из дома в Добровольческую армию. За уничтожение большевистского танка он получил Георгиевский крест из рук самого генерала А.П. Кутепова. В начале 1990-х годов с ветераном-корниловцем встречался в Аргентине известный русский писатель П.Г. Паламарчук27. Яркий след оставили и братья Копецкие – офицеры-корниловцы. Платон Васильевич Копецкий долгие годы учительствовал в русской гимназии в городе Моравская Тшебова, недалеко от Праги. Там была сплоченная русская колония, просуществовавшая вплоть до конца Второй мировой войны. Его брат Леонтий, практически с самого начала их пребывания в Чехословакии живший в Праге, со временем стал известным ученым и преподавателем.
Как правило, для разного рода торжественных мероприятий в Праге городские власти охотно предоставляли русским эмигрантам помещения и залы. Для каких-либо повседневных встреч, и, как сказали бы сейчас, для делового общения, у галлиполийцев были свои помещения. Они арендовали их в центре Праги в здании на Малой Штепанской улице, которая расположена между костелом Св. Короля Стефана и Новоместской площадью. В этом здании размещались Галлиполийское землячество, кружок Георгиевских кавалеров, собирались военные моряки и казаки.
Для пополнения своих скромных средств, галлиполийцы вскладчину купили легковой автомобиль, использовавшийся в качестве такси, а на первом этаже открыли ресторан "Огонек", который также давал определенный доход.
В дом на Малой Штепанской приходили не только те, кто жил в самой Праге – в Дейвицах, частично на Панкраце и в Виноградах, но и те, кто жил в пражских пригородах – в Голешовицах, Розтоках, Страшницах. Приезжали и галлиполийцы, жившие в других городах – в Брно, Пльзене, Братиславе. Нередко между ветеранами вспыхивали жаркие споры на встречах в Галлиполийском собрании, когда вспоминали бои и походы Гражданской войны. Пожилой русский пражанин, сын донского казака вспоминал, как на его глазах разгорелся такой спор между казаками и добровольцами. Вспоминали Новороссийскую эвакуацию. Спорили горячо. Бросались упреки: "Это вы, первыми бросились к воде, в порт… А мы – донцы, еще двое суток сдерживали красных!"
Несмотря на благожелательное в целом отношение чешских властей к русским беженцам, в частности это выразилось в выплате стипендий русским студентам и пособий по безработице, они жили надеждами на возвращение на Родину. Хотя к началу Второй мировой войны русским удалось более или менее наладить по эмигрантским меркам жизнь, это все равно была не жизнь в России. До 1945 года русская эмиграция жила буквально на чемоданах. Тоска по Родине усугублялась тяготами, перенесенными в годы Русской смуты. Среди русских частым гостем был, увы, голодный туберкулез. Поэтому немало наших соотечественников скончалось на чужбине, в том числе и в Чехии, в возрасте 35-45 лет. Подтверждение этому можно найти на Ольшанском кладбище, взглянув на даты жизни, указанные на могильных крестах и плитах: мичман флота Арнаутов Е.А. (1898-1939), гардемарин Твердянский А.И. (1902-1931), старший унтер-офицер из вольноопределяющихся Енш А.А. (1903-1936), штабс-капитан Лейб-гвардии Павловского полка Петранди Д.М. (1895-1928), поручик Дроздовского стрелкового полка Юрасов В.М. (1892-1935).
Однако те, кто был крепок духом, не впадал в уныние и не опускал рук, продолжали считать себя не вышедшими в отставку, а находящимися в длительном отпуске. Они старались быть на работе у чехов лучшими по своей новой гражданской специальности, будь то инженер-строитель, инженер-архитектор, агроном, доктор медицины, ветеринар. Не раствориться в эмигрантской массе спустя 10, 15, 17 лет, после окончания вооруженной антибольшевистской борьбы, быть готовыми по первому сигналу снова встать в строй – в этом они видели смысл своего пребывания в эмиграции.
Высоко оценивал Галлиполийское землячество в Праге журнал "Часовой" (N 171 за 1937 год):
"Нам доставлен отчет о деятельности Галлиполийского землячества в Праге за истекший год. Он рисует картину превосходной деятельности галлиполийцев, стремящихся к сохранению своей организации, одной из наиболее жизненных и энергичных в эмиграции. Галлиполийское землячество в Праге за истекший год вело большую национально-общественную работу, оно устроило ряд интересных докладов, посвященных общеполитическому положению, способствовало организации Постоянного совещания русских национальных организаций. Во всех культурных и общественных начинаниях русской колонии Галлиполийское землячество играло всегда первую роль.
На текущий год общее собрание землячества избрало следующих лиц в свое правление: председатель – Г.А. Орлов, в члены правления – А.П. Возианов (инженер), Д.О. Емельянов (инженер), Н.Н. Карлинский (инженер), А.К. Павлов, Н.А. Паншин (инженер), М.М. Ситников (доктор права), Л.М. Стороженко (инженер), Е.Н. Щукин (инженер), Н.И. Хмара (инженер), в ревизионную комиссию В.И. Клейн (инженер), Н.А. Масальский (доктор права), В.Д. Остроухов (инженер), Г.В. Прокопенко (инженер)". Интересно отметить, что из перечисленных членов правления, по крайней мере четверо – Орлов, Павлов, Ситников и Стороженко – были дроздовцами.
"Заканчивая настоящую краткую заметку, – писал "Часовой", – мы не можем не упомянуть о роли начальника Галлиполийской группы в Чехословакии генерал-майора В.Г. Харжевского, создавшего крепкую и сильную духом военную семью и с большим тактом ею руководящего, и его деятельного помощника капитана Г.А. Орлова, и от всего сердца желаем им дальнейшего успеха в честном и хорошем русском деле".
Как писала спустя много лет в частном письме Ирина Александровна Павлова, эмигрировавшая в 1951 году в США: "Отец, попав в Прагу, поступил на чешскую стипендию в университет, но материально было очень трудно. Его главным интересом были воинские организации и постоянная мысль и надежда вернуться в Россию". "Отец был очень активен в Галлиполийском землячестве и очень хорошо знал генерала Харжевского, с которым много сотрудничал. Отец вообще мало делился своими военными делами дома, но был полностью в них погружен"28. Если с генералом В.Г. Харжевским капитана А.К. Павлова связывали служебные отношения, то чисто человеческие, дружеские, связывали его с инженер-поручиком П.Ф. Умрихиным. Более того, они дружили семьями. Знакомство завязалось еще в Галлиполи. Нина Григорьевна Коваленская, супруга капитана Павлова, однажды, идя по лагерю, увидела русского офицера, отчаянно на руках качающего ребенка, который орал не своим голосом. Нина Григорьевна, сама державшая маленького ребенка, подошла к офицеру, чтобы узнать, отчего ребенок так кричит. Она отвернула одеяло и увидела ножки ребенка, которого отец, а это и был Умрихин, тщетно пытался успокоить, держа вверх ногами!29
На численный состав русской колонии, в том числе и на активистов воинских организаций не могли не повлиять экономические неурядицы и в особенности "великая депрессия" конца 1920 – начала 1930-х годов. Кто-то постарался уехать в более благополучную Францию, Бельгию, или даже за океан.
Тем не менее, в списках Галлиполийского землячества в Чехословакии к 1 апреля 1937 года значилось 784 человека. Естественная убыль пополнялась за счет эмигрантской молодежи. Активно велась работа со скаутами и разведчиками, "витязями" и "соколами". В 1930-х годах с "витязями" в Праге работали инженер М. Ковалевский (член Галлиполийского землячества), инженер Ю.А. Кельчевский (сын покойного генерал-лейтенанта А.К. Кельчевского) и отец Исаакий. По-прежнему, больше всего галлиполийцев и чинов РОВСа проживало в самой Праге и ее пригородах. Помимо них, галлиполийские группы существовали и в других городах.
По-видимому, следующей по численности и активности после Праги была Галлиполийская группа в Брно, главном городе южной части страны – Моравии. Их было около ста человек. Возглавлял группу подполковник Алексеевского пехотного полка Владимир Вильгельмович Альмендингер. Офицер военного времени в годы Гражданской войны воевал с большевиками в рядах Симферопольского офицерского полка, участвовал в Бредовском походе, в обороне Крыма и уже в Галлиполи был включен в состав Алексеевской пехотной бригады, сведенной в полк. В Брно В.В. Альмендингер успешно закончил Сельскохозяйственный институт и получил диплом инженера-агронома30. В этой группе состоял и подпоручик Г.И. Ширяев. Он приехал в Прагу в 1922 году. Именно он основал в Праге Галлиполийское землячество, еще до приезда генерала В.Г. Харжевского и полковника князя С.Д. Гегелашвили. Довольно скоро чешские ученые и преподаватели пригласили его на работу в университет города Брно, где он и проживал до 1945 года31.
Большую роль в работе галлиполийских землячеств Чехии, в первую очередь Брно и Праги, играл капитан 1-го ранга Яков Иванович Подгорный. По сведениям в экспозиции музея "Третьего сопротивления" в Пшибраме, он участвовал в работе чехословацкого "филиала" кутеповской боевой организации.
Галлиполийскую группу в словацкой столице Братиславе, насчитывавшую чуть больше ста человек, возглавлял капитан Ф.А. Косович. Известны имена по крайней мере двух дроздовцев, входивших в нее. Это подпоручик А.С. Данилецкий и вольноопределяющийся П.И. Санин. В Братиславе до Второй мировой войны жила родная тетя генерала А.В. Туркула со своими двумя дочерьми. Маленькие группы галлиполийцев (полтора или два десятка человек), существовали в те годы и в других городах Чехословакии. Например, такая группа в 1930-х годах была в Пльзене32.
Казаки и галлиполийцы во времена 1-й Чехословацкой республики жили и в Ужгороде – главном городе Подкарпатской Руси, включенной после 1945 года в состав СССР. В довоенные годы Подкарпатская Русь была самой отсталой и бедной окраиной Чехословакии. Мало кто из русских эмигрантов стремился попасть туда, скорее наоборот. Но даже там была русская колония, между прочим построившая храм-памятник русским воинам, погибшим в боях в Карпатах в 1914-1915 годах33.
После неудач, постигших сторонников "активизма", борьба переместилась в значительной мере в идеологическую и политическую сферу. "Филиалом" кутеповской организации в Чехословакии руководил генерал-майор В.Г. Харжевский. Его помощником был капитан 1-го ранга Я.И. Подгорный. В группу входили капитан П.М. Трофимов, уже неоднократно упоминавшийся здесь, по всей видимости, подпоручик Дроздовского артиллерийского дивизиона Д.Ф. Пронин и офицер 2-го Дроздовского полка Н.А. Цуриков, в эмиграции сблизившийся с генералом А.П. Кутеповым34. Не случайно в апреле 1926 года в Париж на Российский зарубежный съезд в составе русской делегации из Чехословакии приезжали подполковник В.В. Альмендингер, капитан П.М. Трофимов и Н.А. Цуриков35. Теперь их деятельность была фактически свернута. Свои усилия Владимир Григорьевич и его помощники направляли на то, чтобы сохранить кадры РОВСа в стране проживания, с тем, чтобы с возобновлением вооруженной борьбы с большевиками они могли быть развернуты в боевые подразделения.
Кроме того, еще во второй половине 1920-х годов генерал-дроздовец начал работу по сбору материалов и написанию большой рукописи по истории Дроздовской дивизии. Он обратился к своим однополчанам, многие из которых охотно откликнулись на его обращение. Живший здесь же, в Праге, полковник А.К. Фридман написал воспоминания о своей поездке на Румынский фронт осенью 1917 года, когда он, изменив свой первоначальный маршрут в расположение 494-го Верейского пехотного полка, приехал в Яссы, где и вступил в Отряд полковника М.Г. Дроздовского. Передал свои воспоминания и отец Исаакий. Он еще летом 1920 года в перерывах между боями писал "Историю Румынского похода и Дроздовской стрелковой дивизии". Успел передать свои воспоминания и П.М. Трофимов, незадолго перед своей гибелью. Помимо воспоминаний дроздовцев-пражан, генералу Харжевскому прислали свои воспоминания и другие ветераны, жившие в европейских странах. К сожалению, Владимир Григорьевич не успел обработать все эти материалы. Тому помешала сначала оккупация Чехословакии нацистской Германией, а потом разгоревшаяся в Европе новая мировая война. Весной 1945 года, как и многие другие русские пражане, генерал Харжевский уехал из Праги на Запад. Его архив был захвачен НКВД и вывезен в Москву, где его поместили в Центральный государственный архив Октябрьской революции, ныне Государственный архив Российской Федерации. В годы поздней "перестройки" архив генерала В.Г. Харжевского стал доступен читателям.
Еще с довоенных времен с журналом "Часовой", неофициальным органом РОВСа, сотрудничал капитан Г.А. Орлов. В Праге он подружился с галлиполийцем Г.А. Губиным, который был моложе его на несколько лет. Оба галлиполийца довольно регулярно по праздникам навещали супругов Фридманов. Особенно таким гостям была рада Вера Александровна, потому что гости приводили и своих детей. Как это не печально, но в Праге у Фридманов испортились отношения с Шапиловскими, В чем причина, сказать сейчас трудно. Во всяком случае, дочь галлиполийца Губина Ольга Георгиевна вспоминала, как в 1930-х годах родители возили ее в Розтоки, где жили Шапиловские, и Елизавета Александровна лечила ей зубы. Но в гостях у Фридманов Шапиловских она никогда не видела. Возможно, это связано с тем, что в начале 1920-х годов в "Вестнике общества галлиполийцев" промелькнуло сообщение о том, что за дисциплинарные проступки из списков РОВСа и Объединения дроздовцев исключается полковник В.П. Шапиловский. Вместе с ним из списков РОВСа был исключен еще один русский пражанин – выпускник Павловского военного училища поручик Н.С. Рыжков. Тем не менее, Владимир Павлович сохранил свое членство в Чехословацком отделении Союза русских военных инвалидов, где он был членом правления, а также продолжал преподавать русский язык и литературу.
Выше уже говорилось об отце Исаакии. Похожий на него по духу, если даже не более антисоветский пастырь, служил в православном приходе в словацкой столице Братиславе. Там на 1 января 1934 года Галлиполийское землячество насчитывало 114 человек. Священник отец Михаил в мирской жизни был офицером, участвовал в Великой и Гражданской войнах. В изгнании принял сан священника. В нем чувствовалась большая энергия, ходил он быстро, ряса и длинные волосы развевались, глаза загорались, когда заканчивая литургию, он призывал свою паству помолиться за страждущий под гнетом Совдепии русский народ36. Фамилия этого священника была Дикий, или Дикой. Он умер спустя много лет после окончания Второй мировой войны в Южной Америке, будучи на покое.
Весной 1939 года Чехословакия была окончательно поглощена Третьим Рейхом. Судеты вошли в состав Германии, Подкарпатская Русь отошла к Венгрии. Словакию немцы провозгласили независимым государством. А вместо Чехии на карте Европы появился Богемско-Моравский протекторат. Таким образом, русские эмигранты, жившие до недавних пор в одной стране, оказались разделенными на территории сразу нескольких государств. Европа стояла на пороге второй Великой войны.
В протекторате немцы постарались наладить отношения с русской эмиграцией и по возможности привлечь ее на свою сторону. Надо сказать, что отношение со стороны германских чиновников и военнослужащих вермахта было достаточно корректным. В разговорах с русскими речь шла о стремлении Германии спасти Европу от порабощения большевиками. Цель Германии на Востоке – не столько завоевание жизненного пространства, сколько осуществление нового крестового похода против III Интернационала. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что планы А. Гитлера по завоеванию жизненного пространства на Востоке и истребление миллионов славян, как представителей неполноценной расы, не укладывались в голове нормального человека и потому не воспринимались всерьез. Предложения нацистов о сотрудничестве в большинстве случаев наталкивались на отказ.
К тому же, чины РОВСа, проживавшие в протекторате, действовали с оглядкой на Брюссель, где после похищения председателя РОВСа генерала Е.К. Миллера проживал его преемник генерал А.П. Архангельский и его помощник генерал П.А. Кусонский.
Немцы учитывали это обстоятельство и постарались обеспечить свой контроль. В сентябре 1939 года суд в Берлине зарегистрировал Союз русских воинских организаций, во главе с бывшим начальником II отдела РОВСа генерал-майором А.А. фон Лампе. Часть чинов РОВСа, живших в протекторате, признала его главенство и подчинилась ему, образовав Юго-Восточный подотдел Союза русских воинских организаций. В его руководство вошли капитан 1-го ранга Я.И. Подгорный, полковник Н.А. Бигаев, подполковник В.В. Альмендингер. Генерал-майор В.Г. Харжевский и большинство его подчиненных, включая чинов дроздовских частей, заняли выжидательную позицию. Тем временем, немцы не запретили, а лишь приостановили деятельность русских воинских организаций на территории протектората. Галлиполийцы по-прежнему могли собираться на Малой Штепанской. Капитан Орлов продолжал негласно возглавлять Галлиполийское землячество в Праге. Его заместителем, также не гласно, был назначен инженер Губин.
Тем временем начальник Юго-Восточного подотдела, преобразованного в отдел Союза русских воинских организаций, капитан 1-го ранга Я.И. Подгорный в письме от 1 сентября 1939 года писал: "На днях чиновник гестапо, ведающий здесь эмиграционными делами, заявил подполковнику Альмендингеру, что заключение пакта с СССР совершенно не отразится на отношении к нашим организациям, и это отношение отнюдь не ухудшится, и русским националистам будет в дальнейшем не только не хуже, но возможно, что и лучше. В это я вполне верю, но, конечно, от нас требуют и мы сами должны соблюдать полную лояльность"37.
Полковник князь С.Д. Гегелашвили, достигнувший чина майора на чехословацкой военной службе, при ликвидации нацистами Чехословацкой армии, вышел в отставку и возглавил Отдел РОВСа в Чехии. Правда неизвестно, какой ориентации, брюссельской или берлинской38.
Зимняя война 1939-1940 годов напрямую русскую эмиграцию в Европе не затронула, Но ее симпатии были на стороне Финляндии. Русским эмигрантам, в особенности военным, импонировал финский лидер маршал К.Г. фон Маннергейм, в прошлом генерал русской гвардейской кавалерии, Георгиевский кавалер, герой Брусиловского прорыва. Разгром противников Германии на Западном фронте в 1940 году не мог не обескуражить русских военных, хорошо помнивших изнурительную позиционную войну на том фронте в минувшую войну.
Настоящее потрясение русская эмиграция пережила 22 июня 1941 года при объявлении о нападении Германии на СССР. Отец Исаакий в тот день в храме Св. Николая на Староместской площади отслужил молебен об освобождении многострадального русского народа от большевистского ига. Чины Союза русских воинских организаций объявили о своей поддержке Германии и изъявили желание отправиться на Восточный фронт. Однако немцы не спешили принять их предложения. На Балканах, где началось формирование Русского корпуса, немцы постарались ограничить контингент добровольцев лишь теми русскими эмигрантами, кто проживал в этих странах. Живший в Праге полковник Н.А. Бигаев некоторое время был связным между Русским корпусом и чинами РОВСа. Позже он был привлечен немцами для работы с казаками, так как, будучи по происхождению осетином и начав службу в железнодорожных войсках, он позднее служил в казачьих частях39.
На протяжении Второй мировой войны немцы вели себя по отношению к русским эмигрантам, жившим на территории протектората, достаточно корректно, включая и тех, кто уклонился от сотрудничества. Репрессии начались в 1942 году, после убийства засланными из Лондона чехами-парашютистами обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха. Тогда русские стали подвергаться репрессиям наравне с чехами, но только в тех случаях, когда чересчур активно лезли в политику. Но были и исключения – участник "филиала" кутеповской организации Н.А. Цуриков был арестован гестапо еще в 1941 году и депортирован в концлагерь. В течение войны русские пражане узнавали адреса советских граждан, вывезенных на принудительные работы в протекторат, в соседнюю Австрию, или в Германию. Для них собирались посылки с одеждой, продуктами питания, лекарствами. В этом богоугодном деле принимала участие и православная церковь, и бывшие участники Белого движения.
Некоторые офицеры-галлиполийцы, в частности, Е. Туманов, во время войны, будучи в командировках в Берлине, посещали собрания, которые проводил там генерал А.А. фон Лампе. Он по мере сил, несмотря на жесткий контроль со стороны гестапо, пытался координировать деятельность своей организации, наладить контакты с командованием Русского корпуса на Балканах и с казачеством.
В 1943 году немцы приступили к мобилизации живших в Праге белых казаков и их сыновей, достигших призывного возраста. Была создана комиссия во главе с казачьим полковником П.Д. Приказчиковым и унтерштурмфюрером СС Шенком. Однако казаки откликнулись на мобилизацию неохотно. Всего комиссии удалось набрать около 30 человек. По слухам, они уехали потом в Северную Италию, где базировался Казачий стан атамана И.Т. Доманова.
В ноябре 1944 года в Праге состоялся съезд Комитета освобождения народов России (КОНР). Из русских пражан в нем принял активное участие донской казак генерал-лейтенант Евгений Иванович Балабин. Германские оккупационные власти хотели, чтобы съезд комитета открыл епископ Сергий пражский. Однако владыка отказался, сославшись на церковные дела, которые требовали его присутствия не то в Брно, не то в Пильзене. И тогда заменить владыку Сергия вызвался отец Исаакий. Тем более что в Прагу на открытие съезда должен был приехать генерал Туркул. Об отношении отца Исаакия к Русскому освободительному движению косвенно свидетельствует тот факт, что его духовным чадом был летчик М.В. Тарновский41. Он же подписал итоговый документ съезда – "Манифест КОНРа". Для участия в работе съезда из Берлина в Прагу приезжали генерал-лейтенант А.А. Власов и генерал-майор А.В. Туркул. Помимо Праги, генерал Туркул в конце 1944 года посетил и столицу Словакии – Братиславу, где также встречался с ветеранами-белогвардейцами. В Праге он, по всей видимости, пытался убедить своих бывших однополчан последовать своему примеру и принять оружие из рук прежних врагов немцев, чтобы вновь сражаться против красных. Однако в Праге большинство ветеранов-галлиполийцев на его призыв не откликнулись. В те дни в Праге он встречался со своим бывшим штабным адъютантом капитаном И.В. Виноградовым. Это была их последняя встреча. После 1945 года Антон Васильевич уже не имел сведений о судьбе своего бывшего подчиненного, кроме того, что он арестован и увезен из Праги в СССР.
В конце 1944 года начался массовый исход русских эмигрантов из приютившей их некогда Чехословакии. Еще летом 1944 года советские войска подошли к Карпатам, служащим естественной границей между Украиной и довоенной Чехословакией. С востока в Прагу потянулись беженцы. Одновременно усилились налеты британской и американской авиации на чешские города, включая Прагу. С наступлением 1945 года поток беженцев через Прагу и из Праги увеличился. Основной поток беженцев направлялся на запад, через Пльзень к Мюнхену. Весной 1945 года Пльзень сильно бомбили. Формальный предлог – в городе располагались заводы "Шкода", работавшие на оборону Германии. Заодно с заводами союзники разбомбили и железнодорожный вокзал. Погибло много гражданских лиц. Был уничтожен целый состав с пражскими беженцами, среди которых было много русских. В те дни многие русские пражане целыми семьями приходили на службу в храм Св. Николая на Староместской площади, уже с чемоданами и рюкзаками. Отстояв службу, со слезами на глазах попрощавшись со знакомыми и соседями, получив последнее благословение владыки Сергия или кого-нибудь из священников, они шли на главный железнодорожный вокзал.
Русские пражане надеялись на чудо. Но чуда не произошло. Красная армия продвигалась на Запад. Бои уже шли в районе Берлина. В апреле 1945 года Прагу покидали те, кто буквально до последнего момента или колебался, или не имел возможности уехать. Организованно Прагу покинула большая группа галлиполийцев и чинов РОВСа во главе с полковником князем С.Д. Гегелашвили. В этой группе были его сестра и племянник. В те дни Прагу покинули галлиполиец П.Ф. Умрихин с семьей, поручик Р.Р. Ланге, генерал Е.И. Балабин и многие другие. С последней волной беженцев, направлявшихся главным образом в австрийский Зальцбург, уехал с семьей из Праги и капитан А.К. Павлов. В дни работы КОНРа он, возможно, встречался со своим бывшим командиром генералом А.В. Туркулом. В апреле 1945 года в Зальцбурге Антон Васильевич формировал пятитысячную бригаду, которая должна была войти в состав вооруженных сил КОНРа. Здесь же при нем находилась и группа русских офицеров, которые еще в довоенные годы состояли с его Русском национальном союзе участников войны. Однако прежде чем бригада завершила свое формирование, нацистская Германия капитулировала. Генерал Туркул и его помощники успели уйти в западную зону оккупации и таким образом избежали встречи с советскими органами. В первые послевоенные годы генерал Туркул, офицеры Павлов, Галай, Марков и другие обосновались в Мюнхене. Более того, спустя несколько лет некоторые из них получили возможность эмигрировать в США41.
Капитан Орлов еще в 1944 году попал в автомобильную катастрофу, и его замещал галлиполиец инженер Губин. Фактически он стал последним председателем Галлиполийского землячества в Праге. Другое дело, что работа уже практически в то время не велась, а многие галлиполийцы спешили покинуть Прагу. В завершении всех бед, английская бомба угодила в здание, где помещалось землячество (на Малой Штепанской улице) и разрушила его. Благодаря мужеству и самоотверженности супруги капитана-дроздовца Наталии Владимировны, им удалось выехать из Праги весной 1945 года.
В те апрельские дни 1945 года многие русские пражане настойчиво уговаривали покинуть Прагу владыку Сергия и отца Исаакия. Об этом оставил свое свидетельство известный историк Русского Зарубежья С.Г. Пушкарев. Участник Гражданской войны на Юге России в качестве рядового солдата-пулеметчика, он в 1944 году принимал участие в заседании Комитета освобождения народов России в Праге.
На встречу с духовенством пришли полковник С.Д. Гегелашвили и поручик Н.А. Цуриков. По очереди, включая и самого Пушкарева, они уговаривали священников покинуть Прагу. Молча выслушал гостей владыка Сергий, сказав лишь: "Спаси вас Господи". И встал, давая понять, что встреча закончена. Отец Исаакий и отец Михаил промолчали, демонстрируя согласие с владыкой Сергием. Владыка, очевидно, принял решения и за себя, и за них. Таким образом отец Исаакий остался в Праге. Остался со своей семьей в Праге и отец Михаил Васнецов. Многие тогда совершили такую же ошибку.
Оставшиеся в Праге дроздовцы – полковник Фридман, капитан Студенцов, отец Исаакий, поручик Ситников, как и остальные русские пражане, стали свидетелями последней драмы Второй мировой войны в Европе – Пражского восстания. Участие солдат и офицеров Русской освободительной армии (РОА) в этих событиях подробно исследованы чешским историком С. Аусским, служившим переводчиком в штабе РОА и отечественным историком К.М. Александровым.
Известно, что когда 1-я дивизия РОА, пришедшая на помощь чешским повстанцам вышла из боя и двинулась дальше на запад, в Праге остались сотни чинов РОА. В первую очередь, это были раненные, которых власовцы были вынуждены оставить в пражских госпиталях. Во-вторых, это были дезертиры, сознательно оставившие свои подразделения, решившие спасаться в одиночку. И, наконец, это были одиночные бойцы РОА, или мелкие группы, которые просто потеряли связь со своими в неразберихе боев и путанице улиц. Ведь они впервые в жизни оказались в этом большом и совершенно незнакомом городе.
Судьбы тех галлиполийцев и казаков, кто решил остаться в Праге, да и в других городах Чехии и Словакии, в большинстве случаев сложились трагически. Прибывшие в обозе советских войск сотрудники СМЕРШа и НКВД, расстреляв не успевших уйти из Праги власовцев, принялись за русскую эмиграцию. Арестовывали в первую очередь участников Белого движения. Красные сводили счеты с теми, до кого не дотянулись четверть века тому назад. Увы, в Праге не обошлось без предательства. Когда советские солдаты пришли арестовывать галлиполийца инженера Е. Туманова, за старшего у них был инженер А.П. Возианов, член довоенного Правления Галлиполийского землячества в Праге. В мае 1945 года он был одет в форму советского офицера, с погонами. Сопровождавшие его советские солдаты почтительно обращались к нему "Товарищ капитан"… Он же присутствовал при арестах и других галлиполийцев. Летом 1945 года, когда волна арестов в Праге стала спадать, "капитан" Возианов исчез из Праги. Больше его никто и никогда не видел. Очевидно, "мавр свое дело сделал"…
Одним из первых был арестован в Праге полковник Генерального штаба А.М. Шкеленко. Его вывезли в пересыльную тюрьму в польский город Ратибор, где он и погиб в 1946 году. Был арестован и отец Исаакий. Ему припомнили службу в рядах Дроздовской дивизии в годы Гражданской войны. Кто-то (Возианов?) донес о его молебне, отслуженном 22 июня 1941 года, и, наконец, ему припомнили участие в съезде КОНРа в ноябре 1944 года. Отца Исаакия вывезли из Праги во Львов, где он какое-то время содержался вместе с несколькими русскими пражанами в пересыльной тюрьме. Оттуда он был этапирован в один из многочисленных советских концлагерей в Казахстан4. Был арестован полковник А.К. Фридман. 17 мая 1945 года его увезли из Праги. Кто-то сказал его супруге Вере Александровне, что его якобы видели в тюрьме в Вене. Какой-то советский офицер пытался ей помочь. Возможно, что с его помощью Вера Александровна тайно ездила в Вену, но там ей ничего узнать не удалось. Позднее, кто-то из знакомых, арестованных, а потом отпущенных советчиками, рассказал ей, что старый полковник умер прямо в тюремном вагоне, не доезжая до советской границы. Местные прокоммунистические чешские власти выселили ее из дому, как антисоветский и антикоммунистический элемент. Из-за всего пережитого она помутилась рассудком. Когда Вера Александровна пришла в себя после пережитого, то вернулась работать в детский сад. Знакомые, сжалившись над ней, приютили ее в своей квартире в "профессорском" доме в Дейвицах, где она и прожила оставшиеся годы, очень нуждаясь.
Был арестован подпоручик М.М. Ситников, входивший до войны в состав Правления Галлиполийского землячества Праги, сыновья генералов Варшавского и Сидорина.
