Белая гвардия > По горячим следам
И.П. Романовский: "константинопольская драма."
Ольга:
Каюсь, назвала ген.Агапеева Агапьевым вслед за М.А. Грей. Так было напечатано в ее книге "Генерал Деникин".
Ольга:
Про Ивана Павловича - отзыв современника. Привожу здесь с радостью, в противовес тем характеристикам, что, к сожалению, активно создавались многими "смелыми" критиками... Не стоит верить слухам . Тем более сейчас, в наше время, когда доступ к различным источникам информации, прехде закрытый в нашей стране, открылся.
Николай Тихменев
Романовский… «Злой гений Деникина». Не было такого досужего языка, который не говорил бы этих злых и несправедливых слов. Повторяют это и до сих пор. Сотни раз спрашивали – и еще спрашивают – меня: «вот, вы были членом правительства Деникина, вы знали Романовского. Правда это, что он был «злым гением» Деникина?» Почему и откуда взялось это мнение?
Романовский всегда держался в тени. То есть он никогда не злоупотреблял правами своего начальника, не распоряжался его именем, как делают это часто люди в его положении, – кроме тех случаев, когда был на это уполномочен. Начальник штаба и друг генерала Деникина, член его правительства («Особого Совещания»), полностью посвященный не только в дела военных операций и государственного управления, но и во всю подноготную всей бесконечной сложности и переплета «отношений», слагавшихся вокруг Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России, он знал, что даже не вполне удачно воспользовавшись его именем, он будет «покрыт». Но он этим не пользовался.
Никто также не слыхал от него, чтобы он сказал: «это вышло хорошо потому, что я посоветовал». Большого морального упорства был человек и человек верный. Только он и А.И. Деникин знали, какие решения вырабатывались Главнокомандующим лично и в каких было участие совета его друга. Десятки раз слышал я от Романовского : «Антон Иванович думает», «А.И. решил» и т. под. И только раз, когда я высказал ему, перед началом нашего отступления, свои опасения по поводу общего положения, он сказал мне: «неужели вы думаете, Николай Михайлович, что мы с А.И.» и т.д.
Почему же этот верный человек, молчавший о своем участии в удачах Главнокомандующего и друга – почему он «злой гений»? Может быть потому, что его внушения, если они были и если им подчинялся генерал Деникин, были вредны сами по себе, пусть и делались они со своими чувством преданности? Никто не сидел между этими двумя людьми, когда они работали вдвоем за одним столом. Но, во-первых, какие же были основания думать, что Главнокомандующий подчинялся внушениям – плохим или хорошим – своего начальника штаба, что он был несамостоятелен? Таких оснований не было. Во-вторых, почему можно было думать, что эти внушения были плохими и вредными для дела? То, что говорил Романовский открыто и ответственно – на совещаниях, в заседаниях правительства и проч. – не было ни вредно, ни тем более, не было неразумно, ибо был он человек умный, очень умный. И был человек честный – и не в натуре его было говорить открыто одно и шептать в ухо другое.
Да, мы не достигли наших целей. Но и не мы – Юг России – одни. Белое движение вспыхнуло на четырех концах русской земли, загорелось ярко – и погасло. Сложны и многообразны причины этого. Колчак, Деникин, Юденич, Миллер, Романовский – какие разные люди! Все одинаково потерпели неудачу. Не в личностях было дело. Деникин и Романовский виноваты – или не виноваты – в неудаче не больше и не меньше других.
Была у Романовского черта характера, за которую ему мстили темными и злыми слухами, не имея ничего, в чем его можно было бы обвинить действительно. В нем совершенно не было «ласковости», той внешней любезности, повадливости и легкости, что так любят люди. На Юг России приезжало множество всякого звания людей в стремлении послужить Белому делу. Однако кадры слагающегося организма, особенно в первую эпоху борьбы, были очень тесны. Они не могли вместить всего множества желающих попасть в них – людей часто значительного в прошлом служебного положения, просто уж по годам и навыкам не пригодных для самых низших положений в войсках и в администрации. А других положений не было. Все они шли к Романовскому – и уходили, естественно, не получив ничего. «Иван Павлович», сказал я ему как то: «нельзя так. Очень вы сухо говорите с теми, кто к вам приходит. Мне случайно приходится слышать на это жалобы. Когда вы говорите так с чином небольшим, он только тянется и ему не приходит в голову претендовать. А вот и высшие чины – и, особенно, дамы – обижаются. Идут негодующие или обидчивые разговоры. Это вредно и для вас и для дела. Люди любят ласковость». Романовский на минуту задумался. «Может быть Вы и правы», сказал он: «но что же я могу сделать? Я не могу притворяться». На почве этих неудовольствий начались пересуды. Остальное доделал столь свойственный русскому обществу порок несдержанности языка и злопыхательства. Когда – и неизвестно почему – потому что «кажется» – ополчится на кого-нибудь, особенно на стоящего на виду, своей травлей или поношением наше общество, то делается это без удержу, со сладострастием сплетни. Так случилось и с Романовским. Сплетня ширилась, углублялась, распаляла воображение слабых мозгов и привела – к убийству. Романовский «не мог притворяться». Да, «притворялся» он только тогда, когда в тяжкие минуты – и часы – и целые недели – надо было и быть и казаться спокойным. Но такое притворство называется присутствием духа и самообладанием.
С видом этого чуть тяжеловатого спокойствия и живет в моей памяти наружный портрет Романовского, не изменившийся с годами со времени встречи с ним еще в Японскую войну. Я был подполковником и начальником штаба 9-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, сменив только что убитого начальника штаба. Мне надо было ехать по другому назначению. И вот, при окончании шахэйских боев, когда дивизия передвигалась вблизи линии боя с одного на другой участок фронта, подъехал верхом капитан Романовский, мой преемник. Немного грузный уже и тогда, спокойно-тяжеловато, молча, не задавая никаких вопросов, иногда чуть улыбаясь – и улыбка сразу делала его лицо приветливым и добрым – выслушал он мою ориентировку и мы расстались, чтобы встретится позже уже в Петербурге.
За что его порочили и за что убили? Воистину, не ведали, что творили делавшие это люди.
Доброволец. Париж, февраль 1938 г., с.3.
Ольга:
Удивительную, нелепую и горькую иформацию нашла недавно на одном форуме. Где и кто написал - даже говорить не хочу, а уж тем более - цитировать... Просто перескажу: якобы Иван Павлович вовсе не был убит, а бежал из Константинополя, затем дожил до глубокой старости, скрываясь ото всех (наверняка, растрачивая казенные финансы!). Жуть! Некоторым мало того, что есть фото, где И.П. накануне похорон, с ворохом цветов в гробу. И память погибшего для них не свята. Даже это по ИХ мнению - вероятная фальсификация... И это говорят наши современники. Видимо, И.П. в их представлении - неко вроде предшественника беглых олигархов!
ЧТО НУЖНО СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕКУ, ЧТОБ В ЕГО ЧЕСТНОСТИ НЕ СОМНЕВАЛИСЬ - ума не приложу.
" Не читайте советских газет".. и сомнительних источников!
White cross:
Да, ну, если верить совкам, то Колчак вообще англо-американксий шпион:))) Так, что каждый думает о человеке в меру своей испорченности. Если уж, даже во Христе люди видели не Спасителя, а лжепророка, и фактически за это распяли, то, что уж требовать от нас смертных. Так, что советские газеты неподготовленному читателю лучше, даже не брать в руки, а просто использовать в качестве туалетной бумаги.
Навигация
Перейти к полной версии