Белая гвардия > Личности

Белоэмиграция в биографиях

<< < (2/12) > >>

Игорь Устинов:
Генерал МАНШТЕЙН В.В.
[attachment=1]
МАНШТЕЙН ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ (1894 – 1928)

 Генерал-майор Владимир Владимирович фон Манштейн происходил из военной семьи
 обрусевших немцев, перешедших в православие. Его отец – Владимир Карлович фон
 Манштейн–старший (1855 – 1933) - был кадровым пехотным офицером российской
 императорской армии, участником Русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг.,
 Бухарского похода, подавления восстания ихэтуаней («боксерского») в Китае в 1900
 – 1901 гг., Русско-японской 1904 – 1905 гг. и Первой мировой войне.

[attachment=2]
(Справка: Манштейн Владимир Карлович, р. в 1855 г. Из дворян, сын офицера. В службе с 1876 г. Произведен в офицеры из вольноопределяющихся (1878) За отличия в боях произведен в прапорщики. В Русско-японскую войну - командир батальона в 4-м Томском полку. Полковник (из отставки), командир батальона 318-го пехотного полка в Великую войну. В Добровольческой армии и ВСЮР с 15 августа 1918 г. во 2-м офицерском (Дроздовском) стрелковом полку (младший офицер 5-й роты, весной 1919 г. заведующий эшелонами полка), затем 1-м Дроздовском полку. В Русской Армии при штабе Дроздовской дивизии до эвакуации Крыма. Генерал-майор (с 6 августа 1920 г.) В эмиграции в Болгарии. В 1928 г. в связи с 50-й годовщиной освобождения Болгарии был награжден болгарским царем Борисом офицерским крестом "За храбрость". Умер 8 декабря 1933 г. в Софии.)
[attachment=3]
В.В. фон Манштейн–младший, родившийся 3 января 1894 г. в Полтавской губернии,
 где, очевидно, у Манштейнов было имение, продолжил семейную традицию. Окончив
 Владимирско-Киевский кадетский корпус, он поступил в Павловское военное училище
 в Петербурге, которое окончил по 1-му разряду, и в чине подпоручика был выпущен в полк.
 В январе 1915 г. подпоручик Манштейн прибыл в действующую армию, в 7-й пехотный
 Ревельский генерала Тучкова 4-го полк, стоявший на передовых позициях на Северо-Западном
 фронте. В феврале Манштейн был легко ранен и контужен. 20, 21 и 23 февраля при д.
 Горташовице, командуя ротой, он отбил несколько атак противника, за что был
 награжден орденом Св. Анны 4-й ст. с надписью «За храбрость». За арьергардный
 бой 4 июля при отходе с Плонских позиций, где, командуя ротой, все время
 находился под сильным ружейным и артиллерийским огнем противника, он был
 награжден орденом Св. Анны III ст. с мечами. За бой 13 июля при д. Заторы, где,
 командуя ротой, все время находился под сильным ружейным, пулеметным и
 артиллерийским огнем противника, был награжден орденом Св. Станислава II ст. с
 мечами. В июле же он был ранен вторично. За разведку на позиции у д. Валуки в
 марте 1916 г. Манштейн был награжден орденом Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом.
 Осенью 1916 г. полк был переброшен на Румынский фронт. В марте 1917 г. за ночную
 разведку, в которой было взято в плен 17 германцев, Манштейн был награжден
 орденом Св. Владимира IV ст. с мечами и бантом.
 Когда после Февральской революции 1917 г. в Русской армии началось формирование
 ударных батальонов и батальонов смерти, это веяние не обошло стороной и
 пехотинцев-ревельцев. Батальон смерти стали формировать в составе 2-й пехотной
 дивизии, в которую входил 7-й Ревельский полк, и летом штабс-капитан Манштейн,
 командир 5-й роты, был откомандирован в батальон смерти, где принял командование
 ротой. В мае румыны наградили его орденом «Звезда Румынии» с мечами степени кавалера.
 В рядах батальона смерти он принял участие в летнем наступлении русских войск на
 Румынском фронте. В июле при атаке позиций австро-венгерских войск он был
 серьезно ранен и отправлен в тыловой госпиталь. За эту атаку он был награжден
 орденом Св. Анны II ст. с мечами. Позже он был представлен к награждению
 солдатским Георгиевским крестом IV ст. По выздоровлении Манштейн вернулся в полк.
 Осенью, когда началось разложение частей на Румынском фронте, наиболее
 деятельные и непримиримые к новой власти офицеры стали покидать свои части.
 Многие записывались в караульные и дежурные команды, а самые решительные
 направлялись в Яссы, Романы и Измаил. В этих городах в конце 1917 г. при
 молчаливом одобрении главнокомандующего войсками Румынского фронта генерала Д.Г.
 Щербачева началось формирование добровольческих частей (предполагалось отправить
 их на Дон и включить в состав Добровольческой армии).
 Среди других офицеров, прибывших в Яссы, был и штабс-капитан Манштейн. Он
 записался в отряд полковника М.Г. Дроздовского рядовым бойцом и был зачислен во
 2-й офицерский стрелковый полк. 4 апреля 1918 г. полковник Дроздовский назначил
 его командиром 4-й роты 2-го офицерского стрелкового полка. В составе своего
 полка он участвовал в походах от Ясс до Новочеркасска и 2-м Кубанском.
 В ходе 2-го Кубанского похода Манштейн был назначен командиром батальона. Осенью
 он получил тяжелое ранение, о чем сохранилось свидетельство сестры милосердия З.
 Мокиевской-Зубок: «…В лазарет привезли с фронта тяжело раненого офицера,
 капитана Манштейна. Ранен он был в плечо, у него началась гангрена. Ампутировали
 руку – не помогло, гангрена стала распространяться дальше, в лопатку. Рискнули
 вылущить лопатку, это был последний шанс. Стали лечить, назначили только для
 него сестру, день и ночь он был под наблюдением врачей, и… случилось чудо – его
 спасли. Получился кривобокий, но живой. Капитан был очень популярен в войсках. И
 очень боевой. Выздоровев, он вернулся на фронт, к своим».
 Выжив после столь тяжелого ранения и оставшись на всю жизнь кривобоким и
 одноруким инвалидом, Манштейн ожесточился. В 1919 г. к нему пришла громкая
 известность «безрукого черта» и «истребителя комиссаров». Об этом писали его
 однополчане–дроздовцы, включая Г.Д. Венуса и И.С. Лукаша. Вот свидетельство,
 принадлежащее первому из них: «Команду над вновь сформированным 3-м полком
 принял полковник Манштейн, – «безрукий черт» – в храбрости своей мало
 отличавшийся от Туркула. Он не отличался от него и жестокостью, о которой,
 впрочем, заговорили еще задолго до неудач. Так, однажды, зайдя с отрядом из
 нескольких человек в тыл красным под Ворожбой, сам, своей же единственной рукой,
 он отвинтил рельсы, остановив таким образом несколько отступающих красных
 эшелонов. Среди взятого в плен комсостава был и полковник старой службы.
 – Ах, ты, твою мать!.. Дослужился, твою мать!.. – повторял полковник Манштейн,
 ввинчивая ствол нагана в плотно сжатые зубы пленного. – Военспецом называешься?
 А ну, глотай!»
 После овладения Харьковом дроздовцы были развернуты в 3-полковую стрелковую
 дивизию, и Манштейн был назначен командиром 3-го Дроздовского стрелкового полка.
 Командуя полком, он принял участие в летне-осеннем «походе на Москву» (эти бои
 описаны в книге генерала А.В. Туркула «Дроздовцы в огне» и в сборнике «Дроздовцы:
 от Ясс до Галлиполи»). Позднее он участвовал в отступлении ВСЮР к Новороссийску.
 Из-за неподготовленности эвакуация обернулась трагедией: посадочных мест на
 судах, выделенных для эвакуации в Крым, оказалось во много раз меньше, чем тех,
 кто хотел подняться на борт. Не хватило мест и для чинов 3-го Дроздовского полка
 В.В. фон Манштейна. Им предназначался пароход «Св. Николай». Уже перед самым
 отплытием на капитанский мостик поднялась группа возбужденных офицеров-дроздовцев.
 Находившимся на борту судна чинам Алексеевского полка бросилась в глаза знакомая
 фигура однорукого Манштейна. Дроздовцы прикрывали посадку на корабли и только
 теперь подошли к пристани. Однако пароход был переполнен, и возмущенные
 дроздовцы спустились обратно на мол. В этой ситуации полковник Туркул – боевой
 друг Манштейна, обратился напрямую к генералу А.П. Кутепову, и 3-й Дроздовский
 полк был погружен на русский миноносец «Пылкий» и французский броненосец «Вальдек
 Руссо». Все же забрать удалось не всех людей, поэтому 3-й полк прибыл в Крым
 малочисленным, из-за чего он не участвовал в десантной операции дроздовцев у с. Хорлы.
 Позднее, приведя себя в порядок, полк в составе Дроздовской дивизии принял
 участие в прорыве из Крыма на север. За этим последовали бои в Северной Таврии,
 которые не прекращались все лето 1920 г. Как это уже стало традицией в «цветных»
 полках, в критический момент боя Манштейн бросал «в огонь» свой последний резерв
 – офицерскую роту. Причем, как это повелось еще со времен первых походов
 добровольцев, он сам шел в цепи.
 За боевые отличия Врангель произвел В.В. фон Манштейна в генерал-майоры, а позже
 произвел в генерал-майоры и его отца – старого полковника В.К. фон Манштейна,
 заведовавшего этапным хозяйством 3-го Дроздовского стрелкового полка.
 В октябре 1920 г. генералу Манштейну–младшему довелось покомандовать
 прославленной Марковской пехотной дивизией (после неудачной Заднепровской
 операции ее начальник генерал А.Н. Третьяков был отстранен от должности, после
 чего, сочтя это позором для себя, он застрелился). Манштейн командовал
 Марковской дивизией с 14 по 23 октября, когда, заболевшего, его эвакуировали с
 Арабатской стрелки, где стояли марковцы, в тыл. Из-за болезни принять участие в
 последних боях Русской армии в Крыму ему не пришлось.
 Уже в Галлиполийском лагере генерал В.В. фон Манштейн вернулся к своим
 дроздовцам. Здесь же находились его отец Владимир Карлович, жена и маленькая
 дочь. В Галлиполи Дроздовская дивизия, понесшая большие потери в последних боях
 в Крыму, была свернута в полк, и командир полка генерал Туркул назначил
 Манштейна своим помощником.
 В 1921 г. Дроздовский полк в составе 1-го армейского корпуса был перевезен морем
 в Болгарию. Из Варны дроздовцы проследовали к своим новым местам дислокации -
 городам Орхание, Севлиево, Свищов.
 Когда армия была переведена на самообеспечение и началось ее «распыление»,
 многие офицеры постарались эмигрировать тогда же в Чехословакию, Францию,
 Бельгию. Манштейны предпочли остаться, ибо правительство Болгарии приняло закон,
 по которому уравняло статус русских ветеранов Освободительной войны 1877 – 1878
 гг. с болгарскими ополченцами, и теперь русские могли получать пенсию на тех же
 основаниях, что и болгары.
 Манштейны перебрались в Софию. Здесь на улице Оборище работал III отдел РОВСа,
 который возглавлял донской генерал Ф.Ф. Абрамов. В работе этого отдела принимал
 участие и генерал Туркул, который одновременно возглавлял группы дроздовцев,
 проживавших в Болгарии. В Софии при участии генерала Туркула издавался
 информационный бюллетень Дроздовского полка, который помогал дроздовцам
 поддерживать связь между собой и ощущать себя воинской частью, стрелки и офицеры
 которой сейчас находятся будто бы в отпуску.
 Перспективы нового «весеннего похода» становились все более и более призрачными,
 а устроиться в мирной жизни однорукому генералу было очень тяжело. Никакой
 другой профессии, кроме военной, он не имел. Пенсии, которую получал его старик–отец,
 им троим не хватало. В Галлиполи умерла его дочь. Теперь супруга стала требовать
 развода. Этот груз оказался чересчур тяжелым. Утром 19 сентября 1928 г. генерал-майор
 В.В. фон Манштейн пришел вместе со своей женой в софийский городской парк
 Борисова градина. Там из револьвера он застрелил ее, а потом застрелился сам.
 Согласно сообщению в информационном бюллетене дроздовцев, генерала отпевали в
 русской посольской церкви в Софии, а потом похоронили на городском кладбище. С
 точки зрения православных канонов, самоубийц запрещено отпевать и хоронить на
 христианских кладбищах. Однако еще в годы Гражданской войны в России часть
 православного духовенства выступила с разъяснением, что самоубийство не может
 считаться грехом, если человек, в первую очередь белый воин, оказался в
 безвыходной ситуации.
 [attachment=4]
В.К. фон Манштейн–старший скончался в 1933 г. Его похоронили на участке,
 специально выделенном местными властями на Софийском кладбище для русских
 ветеранов Освободительной войны против турок 1877 – 1878 гг. Сейчас памятники
 реставрируются, и его могила будет сохранена. Могила же его сына утеряна.
[attachment=5]
Сидят (слева направо): ген. А.В. Туркул (1892-1957, Германия), командир тяжелого артиллерийского дивизиона генерал-майор П.Н. Эрдман, командир Дроздовской артбригады ген-майор М.Н. Ползиков (1975-1938, Люксембург), нач. Константиновского военного училища ген-майор Е.А. Российский, командир 8-го Донского казачьего полка ген-майор Г.Е. Шведов, нач. Корниловского военного училища ген-майор М.М. Зинкевич, ген-майор И.И. Сниткин (1873-?), пом. нач. Дроздовской дивизии К.А. Кельнер (1879-? Венесуэла?).

 Стоят (слева направо): поручик Р.С. Думбадзе, подполковник И.В.Червинов (ум. 1932, Польша), полковник Алексеевского полка А.Ю. Кривошей, ген. В.В. Манштейн (1894-1928, Болгария),полковник М.А.Кобаров (ум. 1962, Новая Зеландия), командир Марковской артбригады ген-майор Л.Л. Илляшевич (1877-1936, Франция), начальник артиллерийской школы С.Н. Власенко, капитан С.А. Бровкович (1893-1970, США), подполковник В.М.Федоровский (ум. 1939, Франция).

Игорь Устинов:
Могила авиатора Евгения Владимировича Руднева

КРЕСТЫ И ТАБЛИЧКИ
 А. КРУЧИНИН, А. МАХАЛИН, А. ЕЗЕЕВ, сотрудники журнала «Военная быль»


 ...Они знали, что каждый из боевых собратьев всегда встанет им на смену, что всегда они будут живы, неиссякаемы в живых. И никто из нас, бессрочных солдат, никогда не должен забывать, что они, наши честно павшие, наши доблестные, повелевают всей нашей жизнью и теперь, и навсегда. «Дроздовцы в огне»

 Хорошо известно, что бои гражданской войны не заканчивались с гибелью их участников. Палачи России стремились и после смерти своих врагов надругаться над их прахом (так было с телом Корнилова) или хотя бы сделать все, чтобы могилы Белых воинов оставались преданными забвению (так было с могилой Каппеля). Что же, им это удавалось, и сегодня вряд ли уже возможно найти захоронения тех, кто погиб на родной земле. Течение Ангары унесло тело верховного правителя России адмирала Колчака. Мы не знаем, где могилы генералов Кутепова и Слащова, Мамонтова и Шкуро, Унгерна и Пепеляева, атаманов Краснова, Вдовенко, Семенова; война уничтожила могилу Дроздовского, и под чужой неизвестной фамилией похоронен был в Киеве граф Келлер; что уж после этих громких имен говорить о местах последнего упокоения простых офицеров, солдат, казаков, добровольцев...

 Но и вне досягаемости большевиков судьба не была милостивее к русским изгнанникам. Разрушенный землетрясением Русский памятник в Галлиполи и распаханное поле на месте могил Белых солдат наглядно доказывают, сколь одинокими и бесприютными оказались в часто враждебном и всегда чужом мире те, кто ушел из России, сохранив ее в своей душе. Но если сегодня и нельзя повторить слова стихотворения добровольца Белой армии профессора Даватца:
 Мы знаем, что там у Галлиполи
 Наш памятник гордый стоит, —

 мы все же верили в спокойствие и неприкосновенность могил на Православном Русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

 Но мы, должно быть, обманулись в своих надеждах, потому что в текущем году на могильном кресте военного летчика полковника Руднева была привинчена металлическая табличка — «Vladimir Maximoff"».

 Конечно, для нашего современника имя писателя-диссидента Максимова более известно и значимо, чем имя полковника Руднева. Но если России суждено возродиться, то история расставит все на свои места, по праву отметив того, кто был одним из первых русских летчиков, кто закладывал основы военно-воздушного могущества империи, кто выучил летать едва ли не всю российскую авиацию.

 Его имя не терялось рядом с именами Нестерова и Сикорского, Ткачева и Казакова. Он стал автором первых русских «Руководств и Наставлений» для летчиков, и система подготовки и воспитания воздушных бойцов России, у истоков которой стоял Евгений Владимирович Руднев, с честью выдержала испытания в Великой войне.
 Уже в 1914 году Руднев был первым командиром первого «Ильи Муромца» (из прославленной эскадры воздушных кораблей), отправленного на русско-германский театр военных действий. Он командовал авиаотрядом, а затем и группой из нескольких отрядов, а в 1917 году вернулся на преподавательскую стезю, возглавив Московскую авиационную школу.
 Авторитет Руднева в авиационных военных кругах был непререкаемо высок: возглавлявший Российский Военно-Воздушный флот Великий князь Александр Михайлович относил его к числу наиболее талантливых русских военных летчиков.
 Не только выдающимся офицером и одаренным авиатором, но и истинным русским патриотом был Евгений Владимирович Руднев. После большевистского переворота он уезжает из Москвы на юг, и летом 1918 года в Одессе организует и руководит беспрецедентным перелетом группы аэропланов с территории, занятой неприятелем, в расположение войск Добровольческой армии. Летом и осенью 1918 года полковник Руднев доблестно летает в составе боевых авиачастей Доброармии; заметим, что к этому времени он оставался единственным из когорты летчиков 1910 года, кто еще садился в кабину боевого самолета (аварии, катастрофы, немилосердные психологические нагрузки делали пилотский век очень непродолжительным).

 Высокое мастерство, глубокое знание своего дела, бесценный опыт выдвигают полковника Руднева на должность помощника начальника авиации Русской армии. В ноябре 1920 года вместе с армией он уходит в изгнание.

 Евгений Владимирович в полной мере испил уготованную ему чашу, разделив горькую, но высокую судьбу непокорившегося русского офицерства. Не найдя себе места в любимой отрасли, Руднев прожил, — оставаясь несломленным! — отпущенную ему четверть века в одиночестве и крайней нужде. Он умер 50 лет назад, 7 июня 1945 года от туберкулеза, развившегося на почве полного физического истощения.
 Но до смертного своего часа сердце его было переполнено Россией; человек, хорошо его знавший, вспоминал, «как мечтал он о встрече с родиной, как по-рыцарски пламенно и по-детски чисто любил все русское...» И вот сегодня, полвека спустя, он вновь оказался в положении потенциального изгнанника.

 Сейчас на могиле полковника Руднева еще стоит его изуродованный надгробный крест. Изуродованный не только потому, что на нем уже приписана фамилия человека, не имеющего к покойному Евгению Владимировичу никакого отношения, но и потому, что на табличке с именем Maximoff оказались срезанными короны с изображением Двуглавого Орла — эмблемы, которую носил на погонах каждый военный летчик Российской империи. Да и сама табличка укреплена на том месте креста, где почти два тысячелетия назад над головой распятого Спасителя было «написание вины Его написано» (Мк. 15:26).
 Какая страшная параллель.

 Не хочется думать, что все это было сделано в соответствии с волей покойного Владимира Максимова, зарекомендовавшего себя убежденным антикоммунистом, пытавшегося осмыслить трагедию Белого движения, написавшего роман об адмирале Колчаке. Хочется надеяться, что все происшедшее какое-то исключение, ошибка; но кажется, надежды эти беспочвенны. Среди захоронений Белых воинов, многие из которых были сделаны еще в 30-е—40-е годы, расположены могилы В. Некрасова, А. Тарковского, А. Галича. И трудно представить, чтобы эти участки земли специально десятилетиями дожидались «хозяев» из «третьей волны» эмиграции. А сегодня их пышные надгробия не оставляют ни клочка живой земли, не то что упоминания о тех, кто был захоронен здесь раньше. И вот то же самое происходит с могилой Е. В. Руднева. Кто следующий? Улагай? Туркул? Атаман Богаевский? Адмирал Кедров?

 Значит, ради этого было все — восставала Сибирь, полыхали Дон и Кубань, ради этого на последних кораблях бойцы уносили с собою Россию и возрождали из мертвых в Галлиполи Русскую армию, и десятилетия жили одной напряженной любовью к Отечеству и верой в его воскресение, чтобы пришел советский (или бывший подсоветский, все равно) литератор и занял чужое место? Значит, если нет родных и умерли однополчане, никому не нужны уже могилы тех, кто проливал кровь, жил и умирал за Россию?
 Евгений Владимирович, простите нас, грешных.
 Мы понимаем, что для сохранения кладбища нужны средства. Мы можем представить, у кого сегодня средства есть и кто не откажется хотя бы на кладбище «вписаться рядом с Буниным» и превратить Сент-Женевьев в подобие тех парадных кладбищ, поглазеть на которые зазывают экскурсантов прыткие молодые люди на московских вокзалах. Но мы знаем и другое.
 Мы знаем, что сегодня в Белой эмиграции существует сильное стремление помогать возрождающейся в муках России. Ни минуты не желая указывать кому бы то ни было, что и как следует им делать, мы хотим лишь сказать: да, нас здесь, в России, мало, мы слабы и нам трудно. Но мы еще достаточно молоды и мы еще живы. Мы еще можем постоять за себя, чего уже не могут наши мертвые с Русского кладбища под Парижем. Как не может этого полковник Руднев, как не смогли этого те, чьи места последнего упокоения придавлены мрамором с фамилиями Тарковского и Некрасова.
 Белые воины, помогите своим однополчанам! Русские, помогите Русскому кладбищу!
 Мы не можем представить себе, чтобы в сегодняшней России нашелся человек, числящий и чувствующий себя Белым, который посмел бы сказать: «Помогайте мне и не помогайте нашим мертвым на Сент-Женевьев». Этого нельзя представить себе, потому что рядами крестов Русского кладбища выстроились Императорская Гвардия, Армия и Флот, выстроились юнкера, кадеты, добровольцы Белой борьбы, выстроилось Русское Христолюбивое Воинство. И если в нас сегодня есть хоть частица того Белого духа, мы должны прежде всего помнить о них, ибо скромнейший из них в годину беды взявший винтовку, неизмеримо ценнее для вечной России, чем любой литератор. И ряды эти — наши ряды.

 Семьдесят пять лет назад мы проиграли бои за Перекоп и Чангар. Неужели мы сегодня проиграем Сент-Женевьев-де-Буа?!

Игорь Устинов:
Генерал Абрамов Ф.Ф.
[attachment=1]
Абрамов Фёдор Фёдорович (4 января 1871 — 10 марта 1963) — русский военачальник, участник Русско-японской и Первой мировой войн, один из руководителей Белого движения во время Гражданской войны в России.

 Фёдор Фёдорович Абрамов родился 4 января 1871 в ст. Митякинской, ныне Ростовской обл. Происходил из дворян Области Войска Донского. Окончил 3-е военное Александровское и Николаевское инженерное училища, Николаевскую Академию Генерального штаба (1898). В 1914 г. получил звание генерал-майора. С 1915 г. — командующий 15-й кавалерийской дивизией, с 1917 — 3-й Донской казачьей дивизией, командир 1-го Донского корпуса. С января 1918 г. в распоряжении атамана Войска Донского А. М. Каледина. С апреля 1918 г. воевал в повстанческих отрядах на Дону. С мая по июнь командовал Атаманским полком Атамана П. Н. Краснова в Новочеркасске, с июля 1918 г. — начальник 1-й Донской конной дивизии Всевеликого Войска Донского, с августа — генерал-лейтенант.
 В феврале 1919 г., командуя группой войск, в сложнейших условиях отразил наступление Красной армии на Новочеркасск. С ноября 1919 г. — инспектор кавалерии Донской армии. В апреле 1920 г. сформировал из эвакуированных в Крым донских частей Донской корпус, командовал им во всех боях в Таврии летом — осенью 1920 г., особенно отличившись при разгроме конного корпуса Д. П. Жлобы в августе.

 ""За несколько дней до поездки в Феодосию, я смотрел в Евпатории полки Донского корпуса. Во главе корпуса теперь стоял генерал Абрамов, высокой доблести, неподкупной честности, большой твердости и исключительного такта начальник. Донец по рождению, офицер генерального штаба по образованию, командовавший до революции регулярной дивизией, долгое время исполнявший должность генерал-квартирмейстера в одной из армий, командовавший на юге России гвардейской казачьей бригадой, генерал Абрамов пользовался заслуженным уважением всей армии. Став во главе корпуса, он твердой рукой наводил порядки. Сменил целый ряд начальников, подтянул офицеров и казаков. Я не сомневался, что ему удастся в самое короткое время привести корпус в порядок и вернуть ему прежнюю боеспособность.""— из воспоминаний генерала П. Н. Врангеля

 При эвакуации привёл корпус в Чаталджу, в 1921 г. на о. Лемнос, затем в Болгарию. Выслан болгарскими властями в Югославию, назначен по совместительству помощником Главнокомандующего Русской армией. В 1924 г. вернулся в Болгарию в качестве начальника всех частей и управлений Русской армии в стране. При создании Русского обще-воинского союза назначен председателем 3-го отдела в Болгарии.
 После похищения генерала А. П. Кутепова (1930) назначен заместителем председателя РОВСа. После похищения председателя Русского още-воинского союза генерала Е. К. Миллера (1937) исполнял должность председателя организации до марта 1938.
 Во время Второй мировой войны участвовал в формировании казачьих частей, в деятельности организованного нацистами и власовцами «Комитета освобождения народов России», подписал Пражский манифест (1944).
[attachment=2]
Могила генерала Абрамова на Свято-Владимирском кладбище. Кесвилл, Джексон, Нью-Джерси, США
 После Второй мировой войны, избегая выдачи Советскому Союзу, переехал в США. Вечером 8 марта 1963 года на улице городка Лейквуд (Фривуд, Нью-Джерси), вблизи Дома пенсионеров, в котором жил генерал, он попал под спортивный автомобиль, который под управлением молодого лихача неестественно двигался по левой встречной стороне дороги и выехал на пешеходную дорожку. Генерал был отправлен в местный госпиталь. В тяжелом состоянии, но в сознании генерал, находясь под опекой местной эмигрантской белоказачьей диаспоры, боролся за жизнь ещё два дня. Умер на руках у соратников 10 марта 1963 года. Похоронен на Свято-Владимирском православном кладбище в г.Кесвилл, местности Джексон, штата Нью-Джерси, США.

Игорь Устинов:
Генерал НАУМЕНКО В.Г.
[attachment=1]
Вячеслав Григорьевич Науменко
 Окончил Михайловский Воронежский кадетский корпус. В 1901 г. зачислен в сотню юнкеров Николаевского кавалерийского училища. В 1903 г. оканчивает училище и зачисляется в первый Полтавский Кошевого Атамана Сидора Белого полк. Десятого августа 1903 г. был произведен в хорунжие, а 1 июня 1907 г. - в сотники . Там же, в полку, судьба уготовила ему встречу со своей любовью, Кончиной Ниной Михайловной, дочерью полкового врача. И 5 ноября 1908 г. обвенчались в городе Майкопе в Александро-Невской церкви. После восьми лет службы в полку, в 1911 г., Вячеслав Григорьевич поступает в Императорскую Военную Академию и заканчивает ее по первому разряду с причислением к Генеральному Штабу.
 С началом Первой мировой войны Вячеслав Григорьевич на фронте. Награды:
 1) орден Св. Анны 4 ст. с надписью "За храбрость" - "за участие в боях 1-го периода войны (до 21 августа 1914 г.)" (приказ по8 армии за № 235 от 15 декабря 1914 г.)
 2) Георгиевское оружие (приказ по 8 армии за М 252 от 24 декабря 1914 г.)
 3) орден Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом - "за Карпатский переход дивизии и, в частности, за отличие в бою под Майданкой 25 сентября 1914 г." (приказ по 8 армии за М 274 от 7 февраля 1915 г.)
 4) орден Св. Станислава 2 ст. с мечами - "за участие в бою под Надворной и у с. Гвоздь 16 и 17 сентября 1914 Г." (Высочайший приказ от 6 апреля 1915 г.)
 5) орден Св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом - "за то, что в бою 30 августа 1914 г. под Стрыем, будучи ранен, остался в строю, продолжая исполнять свою обязанность" (Высочайший приказ от 6 марта 1915 г.)
 6) французская военная медаль (приказ по дивизии за № 77 п.1, 1915г.)
 7) орден Св. Анны 2 ст. с мечами (приказ по 10 армии за № 177 от 29 января 1916 г.)
 Высочайшее благоволение (Высочайший приказ от 7 февраля 1917 г.)
 Начало ноября 1917 г. - начальник штаба 4-ой Кавказской казачьей дивизии.
 Конец ноября 1917 г. - 28.02.1918 г. - начальник Полевого штаба войск Кубанской области.
 Июнь 1918 г. - командир первого Кубанского полка.
 Декабрь 1918 г. - полковник Науменко В.Г. за мужество и боевые отличия произведен в генерал-майоры и назначен командиром дивизии.
 Февраль 1919 г. - назначен Походным атаманом Кубанского Казачьего войска.
 Сентябрь 1919 г. - командир 2-го Кубанского корпуса.
 Апрель 1920 г. - по требованию Войскового Атамана Букретова освобожден от должности и отозван в Крым. Принимал участие в Кубанском десанте генерала Улагая, участвовал в Заднепровской операции. В одном из боев за Днепр был ранен, а затем эвакуирован в Сербию.
 Ноябрь 1920 г. - выбран Войсковым Атаманом Кубанского Казачьего войска в Зарубежье.
 С 1920 по 1944 г. В.Г. Науменко с семьей проживал в Белграде (Сербия). По мере приближения линии фронта было принято решение эвакуировать войсковые регалии и архив ККВ вглубь Европы. Весной 1945 попал в плен в американской зоне оккупации. Против него было проведено расследование по факту его участия во Второй мировой войне, состава преступления не обнаружено.
 В 1949 г. атаман Науменко выезжает с семьей в США на постоянное место жительства.
[attachment=2]
Корниловский дивизион Кубанского казачьего войска. Лемнос 1921г.
 Впереди сидит в центре в чёрной черкеске с белыми газырями - генерал Науменко В.Г.
[attachment=3]
 Слева на право Зарецкий М.И. Науменко В.Г. Назаренко Н.Г. 1944 год.
[attachment=4]
Кубанский атаман генерал Науменко принимает присягу 24 октября 1954 года в Нью-Йорке. Снимок из газеты предоставил участник этой церемонии Бутков П.Н.
*******
Науменко Вячеслав Григорьевич (25.02.1883-30.10.1979) Войсковой старшина (1916). Полковник (18.02.1918). Генерал-майор (08.12.1918). Генерал-лейтенант (09.1920) *). Окончил Воронежский Михайловский кадетский корпус (1901), Николаевское кавалерийское училище (1903) и Николаевскую академию Генерального штаба (1914). Участник Первой Мировой войны: в штабе 1-й Кубанской казачьей дивизии и начальник штаба 4-й Кубанской дивизии в чине войскового старшины (подполковник); 08.914— 01.1917. Начальник Полевого штаба командующего казачьими войсками, 28.01.1917—01.1918. В Белом движении: участник 1-го Кубанского (Ледяного) похода Добровольческой армии, 02 — 04.1918. Начальник штаба отряда (конной бригады) генерала Покровского после его соединения с войсками Добровольческой армии, 04—06.1918. Командир 1-го Кубанского конного полка (Корниловский конный полк Кубанского казачества) с 27.06.1918 и командир 1-й конной бригады в 1-й конной дивизии, 14.08—19.11.1918. Командир 1-й конной дивизии, 19.11 — 15.12.1918. Член Кубанского краевого правительства по военным делам, 18.12.1918 — 01.1919. Походный атаман Кубанского казачьего войска, 01.02 — 14.09.1919. Под давлением «самостийщиков» правительства Кургановского П. И. ушел в отставку с этих постов. В резерве ВСЮР, 14.09-11.10.1919. Командир 2-го Кубанского корпуса (заменил генерала Улагая); 11.10.1919-03.1920. Эвакуирован из Сочи в Крым 04.1920. Участник десанта на Тамань под командованием генерала Улагая в Русской армии генерала Вранеля; 27.07 — 24.08.1920. Командир 1-й кавалерийской дивизии Русской армии в Крыму, 09.09-01.10.1920. Командир Конной группы (после смерти генерал Бабиева 03.10.1920). Ранен 03.10.1920, сдал командование генералу Чеснакову. Эмигрировал на остров Лемнос (Греция); там был избран Кубанским войсковым атаманом.Переехал в Германию (1920). Во время Второй Мировой войны — начальник Управления казачьих войск. После войны эмигрировал в США. Умер в доме престарелых Толстовского фонда под Нью-Йорком, 1979.
 *******
Науменко Вячеслав Григорьевич (1883-1979) - генерал-лейтенант Генштаба. Походный атаман Кубанского казачьего войска. Окончил Воронежский кадетский. корпус, Николаевское кавалерийское училище и два класса Николаевской военной академии (1914). С марта 1915 г.— старший адъютант штаба 1-й Кубанской казачьей дивизии. В 1917 г. — начальник штаба 4-й Кубанской казачьей дивизии. Полковник.

 В Добровольческой армии с 1918 г. Командир Корниловского конного полка, а затем бригады в 1-й конной дивизии генерала Врангеля. Генерал-майор в ноябре 1918 г. — по представлению генерала Врангеля. В декабре становится начальником 1-й конной дивизий и в то же время избирается Походным атаманом Кубанского казачьего войска. В 1919 г. — командир 2-го Кубанского конного корпуса в составе Кавказской армии генерала Врангеля. В Русской армии в сентябре 1920 г. принял командование конной группой генерала Бабиева после гибели последнего. Генерал-лейтенант. В эмиграции — бессменный Походный атаман Кубанского казачьего войска. Во время Второй мировой войны временно исполнял должность (вместо генерала П. Б. Краснова) начальника Главного управления казачьих войск. После войны выехал в США и умер в доме Толстовского фонда под Нью-Йорком 30 октября 1979 г.
 Автор книги (сборник материалов и документов) «Великое предательство» (Нью-Йорк, 1962), посвященной выдаче казаков в Лиенце и других местах (1945-1947).

 Использованы материалы книги: Николай Рутыч "Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России". Материалы к истории Белого движения М., 2002
[attachment=5]
[attachment=6]
Могила ген. Науменко В.Г. и его жены на православном кладбище Новое Дивеево (Ново-Дивеево), г. Нануэт, Нью-Йорк (США)
 *) На памятнике, тем не менее, значится только звание генерал-майор

Возможно кому-то будет интересна его книга. Вот ее предисловие:
В. Г. НАУМЕНКО
 Великое Предательство: Казачество во Второй мировой войне.
 Сборник впервые издающихся в России документов, воспоминаний очевидцев и участников происходившей в 1945—1947 гг. насильственной выдачи казаков, воевавших на стороне Германии, сталинскому режиму, составленный генерал-майором, атаманом Кубанского Войска В. Г. Науменко.
 Трагедия более 110 тысяч казаков, оказавшихся к концу Второй мировой войны в Германии и Австрии и депортированных в СССР, прослежена на многих сотнях конкретных примерах. Документы опровергают мнение о том, что депортации казаков начались лишь после Ялтинской конференции (февраль 1945 г.). Значительное место уделено пути следования от мест выдачи до концлагерей в Сибири, жизни на каторге, а также возвращению некоторых уцелевших казаков в Европу. Приведены случаи выдачи некоторых групп и лиц, не принадлежавших к казачеству, но находившихся в непосредственной связи с ним (например, выдача режиму Тито сербских четников во главе с генералами Мушицким и Рупником). Книга дополнена уникальными материалами из личного архива генерала Науменко.
 ПРЕДИСЛОВИЕ
 Эта трагическая страница жизни казаков и всех, «в рассеянии сущих», навсегда останется тяжелым грехом на совести «культурного» Запада.
 Большинство этих людей, начиная с 1917 года, вело вооруженную борьбу с коммунизмом. Одни вынужденно эмигрировали из России в 1920-м и продолжили свое участие в походе против большевиков с началом Второй Мировой войны в Европе.
 Другие, испытавшие на себе в СССР расказачивание и голод, «черные доски» и репрессии двадцатых-тридцатых, с приходом в 1942 году на казачьи земли немцев оказали сопротивление советской власти и отступили с германскими войсками в 1943-м, уходя десятками тысяч вместе с семьями, хорошо понимая, что ждет их в результате «освобождения».
 По мере продвижения Красной армии в Европу казаки стремились все дальше на Запад, надеясь, что, в конечном итоге, попадут на территорию, занятую войсками США и Англии, правительства которых окажут им приют как политическим беженцам. Однако надежды были тщетны.
 Большевики расценивали казаков как самых опасных для себя врагов, всячески компрометировали их, добиваясь от союзников поголовной выдачи.
 Ко времени окончания Второй мировой войны на территории Германии и Австрии, а также, частично, во Франции, Италии, Чехословакии и некото рых других государствах Западной Европы, по данным Главного управления Казачьих войск (ГУКВ), находилось до 110 тысяч казаков.
 Из них свыше 20 тысяч, включая стариков, женщин и детей — в Казачьем Стане Походного атамана Т. И. Доманова, в южной Австрии, на берегах реки Дравы у Лиенца.
 До 45 тысяч человек составляли 15-й Казачий Кавалерийский корпус (15-й ККК) под командованием генерал-лейтенанта Гельмута фон Паннвица, сосредоточенный в южной Австрии, севернее города Клагенфурта.
 Множество казаков в виде отдельных сотен, эскадронов, рот, взводов и команд находилось в разных немецких частях, а также было разбросано по территории Германии и Австрии, в немецких военных учреждениях, на фабриках, в «организации Тодта», на работах у крестьян и т.д.
 Кроме того, Казачьим полком и одиночно состояли они в частях Русского Корпуса и тысячи — в Русской Освободительной Армии (РОА) генерала А. А. Власова, невыделенные в отдельные казачьи части.
 Практически все казаки были выданы — на муки и смерть. Символом трагедии стал австрийский город Лиенц последних дней мая — начала июня 1945 года.
 За последние десять лет в нашей стране вышел ряд работ по этой теме (за рубежом это было сделано много раньше, о чем будет сказано ниже).
 Но мало кому известно, что первой изданной на русском языке книгой о лиенцской трагедии и обо всем, с ней связанным, был труд Генерального штаба генерал-майора В. Г. Науменко «Великое Предательство», вышедший в свет в Нью-Йорке (1-й том — 1962 г., 2-й — 1970 г.). Материалы для этой книги в виде свидетельств прямых участников и жертв совместного действа союзников и Советов он начал собирать с июля 1945 года.
 Издавая их по мере поступления в «Информациях» на ротаторе в лагерях Кемптен, Фюссен и Мемминген (американская зона оккупации в Германии), а затем в виде периодических «Сборников о насильственных выдачах казаков в Лиенце и других местах», генерал Науменко проводил свою работу в течение 15 лет, пробивая брешь в завесе лжи. Эти материалы стали основой, а взгляд изнутри событий — главным достоинством настоящего труда.
 Первая часть книги повествует о выдаче жителей Казачьего Стана большевикам, жуткой по своей жестокости. Казаки проделали путь в тысячи километров — от берегов Дона, Кубани и Терека до Альпийских гор — верхом, в повозках и пешком, от места рождения Казачьего Стана, военного городка в селе Гречаны (в шести километрах от города Проскурова) — к своей Голгофе на берега Дравы.
 Красному командованию только из Казачьего Стана было выдано более 2200 офицеров, приглашенных «на конференцию» 28 мая 1945 года. Над оставшимися беззащитными и безоружными стариками, женщинами и детьми было совершено насилие вооруженными британскими солдатами.
 Казаки не были так сильны, как четверть века назад. Физическое и моральное истребление, долгое пребывание в тюрьмах и лагерях СССР (как говорил один из выдаваемых: «я прожил в советах 25 лет, из них десять — по тюрьмам, а пятнадцать — в розысках, поэтому я им абсолютно не верю») подорвали их былую мощь. Но даже обезглавленные, без своих офицеров и строевых казаков, они оказали упорное сопротивление: были убитые и раненные английскими солдатами, раздавленные танками, повесившиеся в лесу и утопившиеся в реке.
 Во второй части помещено продолжение материалов о предательстве союзников на реке Драве, в других местах — в Италии, Франции и Англии, о насильственной выдаче чинов 15-го Казачьего Кавалерийского корпуса генерала Паннвица, добровольно оставшегося со своими казаками.
 Такая же судьба постигла и северокавказских горцев, лагерь которых находился поблизости от Казачьего Стана.
 Приведены случаи выдач некоторых групп и лиц, не принадлежащих к казачеству. К ним относятся насильственные акции против сербских четников во главе с генералами Мушицким и Рупником и отправка их партизанам Тито.
 Характерны случаи «по технике» выдачи людей, например, полка «Варяг» под командованием полковника М. А. Семенова в Италии. В рядах этого полка были и казаки.
 Являясь одним из четырех членов ГУКВ с момента его создания в марте 1944 года, временами заменяя начальника Управления генерала от кавалерии П. Н. Краснова, В. Г. Науменко обладал достаточной информацией и был одним из главных действующих лиц тех событий.
 Им были установлены первые жертвы трагедии. Он рассказал о кровавом аресте полковника Терского Войска, члена ГУКВ Н. Л. Кулакова, об акциях над казаками еще до отправки в советские концлагеря: по свидетельствам австрийцев — рабочих предместья Юденбурга, в июне-июле 1945 года на огромном сталелитейном заводе, демонтированном и пустующем, днем и ночью производились расстрелы; потом вдруг из его труб повалил дым. Завод «работал» пять с половиной суток…
 Во всех выдачах перед красными представали сознательные враги советской власти, которых по возвращении «домой» ждали разбросанные по всей стране концентрационные лагеря, тридцать лет тому назад и не существовавшие на карте Российской Империи. Лагеря ждали и миллионы военнопленных, которых никогда не было и не могло быть в истории Русской Армии.
 Один из старейших генералов Добровольчества, Кубанский Войсковой атаман с 1920 по 1958 годы, В. Г. Науменко вел переписку со многими людьми — от рядового казака до премьер-министра Великобритании У. Черчилля.
 Парадокс истории (наверное, «английский»), но Черчилль, являясь в гражданской войне на территории России союзником Белых армий в борьбе с большевиками, спустя четверть века, подписав ялтинские соглашения, стал виновником выдач советам миллионов людей, из которых десятки тысяч были белыми воинами:
 «… На многомиллионный кровавый счет, начавшийся с подлого убийства Царской семьи, занесен и неизмеримый яд Ялты — бесконечных насильственных репатриаций.
 Всеми способами, извращая пункты ялтинского соглашения, лукаво и хитро используя неосведомленность союзников, большевики подвели под кровавый итог этого счета бывших противников — участников Белого движения.
 Враги эти были старые, почти три десятка лет преследуемые, необходимые для расплаты, ранее избежавшие рук «чрезвычаек». Враги же были матерые, непримиримые контрреволюционеры 1917—1922 годов. Белогвардейцы всех мастей, всех Белых армий. Тут были деникинцы, мамонтовцы, красновцы, шкуринцы, колчаковцы, гетмановцы, петлюровцы, махновцы, кутеповцы — все, прошедшие тяжелый путь эмиграционной жизни, через острова смерти Принцевы, Лемнос, Кипр. Все они прошли и пронесли с собой непримиримость. Испытавшие ласку и горечь приема радушных чужестранных государств, королевств, жару колониальных островов и холод северных доминионов. Все они прошли школу… суровой жизни в чужих странах, и все они любили свою родину, как ненавидели тех временных поработителей, с кем теперь, на пороге смерти, приходилось снова встречаться, но не в открытом бою, а беззащитными, преданными вопиющей несправедливостью Ялты…»
 Необходимо отметить, что после Лиенца в 1945 году, когда трагедия уже совершилась, продолжались выдачи из других лагерей и в других странах. Спустя два (!) года, в мае 1947-го, в Италии англичанами в Римини и американцами в Пизе в лагерях для бывших подсоветских граждан были проведены очередные «операции», сопровождавшиеся самоубийствами и расстрелами.
 В Римини, при погрузке в эшелоны, отец и сын Быкадоровы пытались действовать вместе. Отец, спасая сына, бросился с борта машины на цепь английских солдат и, сбив с ног нескольких конвоиров, образовал таким образом брешь. Сын кинулся в эту брешь, но тут же был застрелен. Отца, находившегося без сознания, зашвырнули в вагон.
 Старушка-мать выдаваемого И. Коробко, встретившая сына в Италии после долгих лет поисков во время войны, умоляла англичан позволить ей разделить его судьбу. Мать оторвали от сына навсегда…
 На вокзале в Болонье старший русской лагерной группы П. Иванов, до конца веривший слову английских офицеров, понял, что их обманули. Он реагировал на это решительно и смело и, выбрав момент, призвал людей к восстанию. Безоружная масса смертников бросилась на охрану, разоружила часть солдат и офицеров и вступила в последний бой за свою жизнь. В схватке около ста русских погибло. Сам Иванов, видя безвыходность положения, покончил жизнь самоубийством, вскрыв себе вену, а затем горло консервной банкой.
 Все это происходило после официального заявления представителя английской миссии, сделанного им в апреле 1947 года в Ватикане, что никто из Италии союзными властями выдан не будет.
 Тысячи и тысячи русских людей отправлялись эшелонами «на родину». На границах союзнических зон английскую стражу сменяла советская. Возле австрийского города Граца после выгрузки «сейчас же подошел, судя по хоро¬шей одежде, какой-то командир с двумя ведрами и сказал, указывая на них: — Здесь касса для часов, а здесь для кошельков!
 Пока он прошел всю колонну, то часов наложили полное ведро… После этого на прибывших набросились красноармейцы и начали менять одежду, отбирая хорошую и отдавая свою рваную. Так продолжалось до утра, и у некоторых меняли одежду по пять раз. К утру все были буквально ограбленные и в лохмотьях. При этом многих били…» — вспоминал очевидец.
 В тот день в Грацском лагере находилось 86 тысяч русских мужчин и женщин. К вечеру, после прибытия эшелонов из французской и титовской зон оккупаций, заключенных стало более ста тысяч. Людей держали в поле, запрещая им сходить с места по шесть суток. Хлеба не давали, огня разводить не разрешали, ели муку, заболтанную водой. Для выполнения естественных человеческих надобностей и мужчинам и женщинам позволяли лишь отползти на несколько шагов в сторону.
 Детей до 13-летнего возраста немедленно отбирали, несмотря на отчаяние матерей. Их сажали в классные вагоны и куда-то увозили…
 Всех казаков и власовцев выделяли в особые группы и по ночам вывозили «на работы». Машины всегда возвращались пустыми. За одну только ночь вывезли около двух тысяч человек. По словам красноармейцев, их всех расстреливали.
 Возвращавшиеся после допросов носили следы побоев. На допросах применяли вбивание игл под ногти. Всех женщин стригли наголо. Некоторых мужчин мазали какой-то жидкостью от лба до затылка, после чего волосы выпадали и оставалась чистая, голая кожа. Далее им предстоял путь в концлагеря Сибири и на каторгу.
 Во второй части книги помещены некоторые из ялтинских документов, материалы о дебатах в английском парламенте и американском конгрессе по поводу кровавых событий при «акциях» союзников. Считалось, что насильственные выдачи начались после Ялтинской конференции (4—11 февраля 1945 г.). Как видно из документов, это происходило задолго до нее. Всего союзными властями в Европе, в угоду Сталину, миллионы людей были переданы на верную гибель.
 Собранные В. Г. Науменко материалы предоставлялись ряду западноевропейских и американских писателей, историков, политиков, обратившихся к генералу как к первоисточнику и выпустивших свои книги по этой проблеме. В некоторых из них, как, например, в книге американца Ю. Эпштейна «Операция килевания» (1973), большую часть составили материалы генерала Науменко. Да и сам труд «Великое Предательство», неизвестный до сих пор в нашей стране массовому читателю, использовался в последние годы рядом авторов довольно «старательно», и даже без указания первоисточника.
 Николай Николаевич Краснов-младший, внучатый племянник генерала П. Н. Краснова, вырвавшийся после сталинских застенков и лагерей из СССР в Швецию, писал Вячеславу Григорьевичу: «… Вернусь к Вашему «Сборнику». Начал читать и не мог оторваться! Какую колоссальную работу проделали Вы и Ваши читатели — свидетели страшной трагедии казачества в частности и всего русского народа, — в общем! Я представляю себе весь тот ужас, те нечеловеческие страдания, которые перенесли наши женщины-герои и младенцы. Читаешь и плачешь. И никакой писатель никогда так убедительно и ярко не опишет все муки, всю боль, как эти люди, испытавшие и приклад английского солдата и фальшивую улыбку их офицеров…»
 Хотелось бы еще раз заметить, что все собранное Кубанским Войсковым атаманом — это свидетельства людей, переживших трагедию и документы о ней.
 В предисловии к первой части генерал Науменко отмечал: «… Мы общаемся с пережившими трагедию, слушаем их рассказы и читаем записанное ими. По общечеловеческой слабости, в зависимости от нашего личного отношения к авторам их, мы можем иногда уверовать в то, чему верить не следует и не верить тому, чему верить надо.
 В другом положении будет будущий историк, который по прошествии мно¬гих лет, как говорится, издали, подойдет к оценке всего случившегося много лет тому назад. Подойдет он с холодным сердцем и душою, с единою целью правильно оценить все нами пережитое.
 Принимая во внимание вышесказанное, я не задавался целью дать описание всего происшедшего, а лишь имел в виду собрать возможно полные данные о нем и лишь в редких случаях, когда то требовалось, высказывался по тому или другому вопросу.
 По той же причине материалы в книге не сгруппированы в хронологическом или каком-либо другом порядке, а размещены по мере их поступления.
 При печатании их неизбежны повторения, так как авторы отдельных воспоминаний часто говорят об одном и том же моменте трагедии и в их изложении можно встретить кажущиеся противоречия.
 Говорю — кажущиеся, потому что свои наблюдения каждый имел в обстановке крайнего напряжения, когда он мог быть схвачен и передан в руки большевиков».
 ***
 В связи с необходимостью объединить два тома в один, ряд воспоминаний дается с небольшими сокращениями. В частности, из некоторых очерков исключена оценка военно-политической обстановки на Восточном фронте Второй мировой войны, операций армий Вермахта и Красной армии, так как эта тема весьма обширна и не является целью настоящей работы. В очерках оставлены только те события, участниками которых являлись авторы.
 Затем были убраны фрагменты статей описательного и справочного характера (например, по географии СССР), предназначенные для русской эмиграции и зарубежного русскоязычного читателя, незнакомого с такими сведениями.
 Имена большинства лиц в статьях в американском издании книги были по понятным причинам обозначены первой буквой фамилии или инициалами. Ныне, работая с дневниками генерала Науменко, мы получили возможность дать в русском издании многие из этих имен полностью. В необходимых случаях добавлен ряд важных фрагментов, взятых нами из дневников. В то же время в книге сохранена ее первоначальная структура изложения: пояснения и примечания даются перед, после или в самих статьях. Авторский стиль сохранен без изменений. В тексте исправлены только явные стилистические и орфографические ошибки, допущенные в зарубежном издании. Некоторые фотографии взяты из альбома «Les Cosaques de Pannwitz» (Heimdal, Paris, 2000).
 Новая, 3-я часть книги подготовлена по материалам, которые хранились в архиве Кубанского Войскового атамана, генерал-майора В. Г. Науменко и никогда не публиковались.
 К ним относятся, прежде всего, письма начальника ГУКВ генерала от кавалерии П. Н. Краснова, дневниковые записи В. Г. Науменко о коман¬дире 15-го ККК генерал-лейтенанте фон Паннвице, о Главнокомандующем ВС КОНР (Комитет освобождения народов России) генерал-лейтенанте А. А. Власове, об освобождении Праги 1-й дивизией РОА, о Русском Корпусе, переписка Кубанского атамана с Н. Н. Красновым — младшим, автором книги «Незабываемое», свидетельства о выдачах русских людей с территории Соединенных Штатов и другие материалы.
 Подготовке к первому в России изданию «Великого Предательства» способствовало искреннее участие и помощь дочери генерала, Наталии Вячеславовны Назаренко-Науменко, передавшей составителю многие документы из архива отца, и любезное содействие и помощь старшего научного сотрудника Краснодарского исторического музея-заповедника Наталии Александровны Корсаковой. Без их доброй воли не могла бы осуществиться работа над книгой, за что приношу им глубокую благодарность.
 У генерала Науменко был свой путь: через живые свидетельства очевидцев трагедии поведать России правду, открыть души всех тех казаков, кому старый атаман в многолетних трудах посвятил свою жизнь.
 «Много страшного пережило казачество, — писал он 16 марта 1949 года, — но мало равного Лиенцу»....

О трагедии Лиенца снят документальный фильм Алексея Денисова "Последняя тайна ВТОРОЙ МИРОВОЙ" (поищите в сети) и написана книга "ЖЕРТВЫ ЯЛТЫ" графа Н.Д. Толстого-Милославского (есть на сайте Волкова С.В.)
 Еще о генерале Науменко В.Г., читайте на этом сайте в разделе "Биографии".

Игорь Устинов:
Дроздовец ВЕНУС Г.Д.  
[attachment=1]
Георгий Давыдович Венус
     (1898-1939)
     Из книги «Писатели Ленинграда»
     Венус Георгий Давыдович (31. XII. 1898, Петербург - 8. VI. 1939), прозаик. Родился в семье рабочего - потомка литейщиков-немцев, приглашенных в Россию Петром I. Окончил военное училище, был офицером. Участник первой мировой войны. В годы гражданской войны оказался в стане белых. Был в эмиграции в Константинополе, в Берлине. В середине 20-х годов вернулся в СССР и стал профессиональным литератором. Одним из первых выступил с обличением нарождающегося фашизма. Его книгу «Война и люди» высоко оценил М. Горький.
     Полустанок: Стихи. Берлин, 1925; Война и люди: Семнадцать месяцев с дроздовцами. М.-Л., 1926 и др. изд.; Самоубийство попугая: Рассказы. М.-Л., 1927; Стальной шлем: Роман. М.-Л., 1927; Зяблики в латах: Роман. М.-Л., 1928; Папа Пуффель: Рассказы. М.-Л., 1927; Последняя ночь Петра Герике: Рассказы. Л., 1929; В пути. Л., 1930; Огни Беркширии: Рассказы. М„ 1930; Хмельной верблюд: Роман. Л., 1930; Притоки с Запада: Очерки. Л., 1932; Молочные воды: 1-я кн. Л., 1933; Дело к весне: Рассказы. Куйбышев, 1937; Солнце этого лета и другие рассказы. Л., 1957.

     Слышишь грохот воды весенней?
     Четверть века гудит в набат.
     Я не первый и не последний,
     В ком ломает себя судьба.
     Георгий Венус

     МОЙ ОТЕЦ ГЕОРГИЙ ВЕНУС
     Я хочу рассказать о судьбе моего отца, человека, прошедшего через невзгоды и тяготы нашей суровой и во многом страшной эпохи, человека, заплатившего за свои ошибки и чужие преступления собственной жизнью. Георгий Венус родился в 1898 году в Петербурге. Он был тем, кого до революции называли «василеостровский немец», кого Лесков так добродушно называл «островитянами» и так тепло рисовал их органическое трудолюбие, их прирожденную честность, их быт, может быть, чуть смешноватый, рисовал, приговаривая: «Милое дитя Васильевского острова». Двести лет врастали корни Венусов в русскую землю: ремесленников, мастеровых и рабочих. Мой дед, рабочий-ткач, умер, когда младшему сыну Георгию было 4 года. Осталась вдова с тремя детьми. На детях рабочая династия отцов нарушилась. Георгий пошел не в цех, а в немецкое реальное училище Екатериненшуле, за обучение в котором платила немецкая община. Мальчик с детства любил стихи, проникся поэзией Блока, хорошо рисовал, мечтал стать художником. Однако все сложилось не так, как мечталось. Началась первая мировая война, и в 1915 году, сразу после окончания Екатериненшуле, Венус добровольно поступает в Павловское пехотное училище. Через восемь месяцев юнкер, приняв присягу, становится прапорщиком. Несмотря на свое происхождение и воспитание в немецкой школе, отец, выросший в традициях русской культуры, не представлял для себя другого пути кроме защиты Отечества. Воевал он честно. Дважды был ранен, награжден Георгиевским крестом. Но уже тогда армейская действительность заставила на многое посмотреть другими глазами. Романтический пьедестал, на котором строились юношеские идеалы, пошатнулся. Об этом позднее он рассказал в романе «Зяблики в латах», автобиографическом в значительной мере. Георгий Венус социально был совершенно чужд русской офицерской касте. Однако время юнкерства и офицерские погоны все же оказали влияние на формирование характера молодого человека, и это влияние сохранилось навсегда. Уже в зрелом возрасте он сохранял любовь к военным маршам, парадам и другой военной атрибутике. Помню, отец, сидя у моей детской кровати, напевал: «Солдатушки, бравы ребятушки!..» Потом, вдруг, замолкал и через несколько минут читал Блока или «Счастливого принца» Оскара Уайльда. Однако любовь к военным маршам сочеталась у отца с необыкновенной мягкостью. Недаром, когда он уже стал литератором, в писательской среде его часто называли Венус-кроткий - эпитет этот дал ему писатель Сергей Колбасьев. Октябрьская революция застала Георгия Венуса в окопах. Фронт практически перестал существовать. Массы солдат покидали позиции. Возвратился в родной город и прапорщик Венус. Без погон, но во фронтовой шинели, в офицерской фуражке с кокардой, с «Георгием» на груди. Что было дальше, я точно не знаю, кажется, кто-то на Троицком мосту незаслуженно оскорбил бывшего прапорщика, возник конфликт. Венус был задержан и оказался в Петропавловской крепости. В происшествии скоро разобрались; камеры были переполнены людьми, чья вина представлялась более значительной, поэтому прапорщика попросту выгнали на улицу, посоветовав больше не ерепениться. Но этого было достаточно. Честь офицера-фронтовика, по мнению отца, была незаслуженно оскорблена (напомню, что отцу было всего 20 лет); возвратившись домой, он принял решение пробираться на юг России. Добравшись до оккупированной немцами территории Украины, на демаркационной линии отец, пользуясь знанием языка, заявил германскому часовому, что он немец. Часовой, не очень усердно несший свою службу, пропустил его. Оказавшись в местах дислокации белой армии, Венус вступил в ее ряды и был направлен в Дроздовский добровольческий офицерский полк. Так была совершена ошибка, сказавшаяся на всей его дальнейшей судьбе. Дроздовцы в основном состояли из крайне монархически настроенного кадрового офицерства. При Деникине, а позднее при Врангеле они воевали на самых ответственных участках фронта и прославились своей жестокостью. В этих боях принимал участие и мой отец. На материалах бесславно закончившегося белого похода им позже, уже в эмиграции в 1926 году, был написан роман «Война и люди». Это была первая, изданная в Советском Союзе книга, автор которой являлся непосредственным участником белого движения. В предисловии к первому изданию книги говорится: «Автор рисует головокружительную кампанию белого отряда на Украине, закончившуюся неудачей, отступлением и сдачей Перекопа Красным. Белая армия дана не только в действии и боях, но и в быту. Ценно то, что у Венуса показано не только организационное разложение белой армии, но и вырождение «белой идеи». Эта мысль выражена приводимой записью из дневника белого подпоручика: «Идея, способная на вырождение,- не есть идея. Над идеей белого движения я ставлю крест». Это сказано словами подпоручика в момент активного участия его в белогвардейском движении. Эта же мысль о том, что в поражении белогвардейщины виновато не только организационное преимущество Красной армии над белой, но и превосходство «красной идеи» над вырождающейся белой, пронизывает всю книгу, хотя нигде не высказывается непосредственно». И далее: «Венус не столько «мыслитель», сколько добросовестный наблюдатель. Он записывает подряд и важные политические события, и незначительные мелочи. Местами эти случайные мелкие наблюдения, не имеющие как будто прямого отношения к главным событиям, очень интересны и художественны сами по себе. Отсутствие сконцентрированности, благодаря тому, что нет выявленного лица автора, как стержня, на котором бы держались основные эпизоды,- основной недостаток книги. Но, может быть, именно поэтому книга приобретает особый интерес непосредственного документа, не искаженного теоретизированием или «эмоциями» автора. Советский читатель уже настолько вырос, что умеет сам делать выводы. Для него не обязательно, чтобы автор-белогвардеец бил себя кулаком в грудь, проклиная разложившуюся белую армию, или всенародно каялся» (Война и люди. М.- Л., Госиздат, 1926). Роман «Война и люди» в 20-х - начале 30-х годов выдержал несколько изданий, переведен на немецкий и чешский языки. О книге положительно отзывался А. М. Горький. (В 1931 году к нам пришел военный с двумя ромбами в петлицах, с орденом Красного Знамени на груди. Это был Василий Дмитриевич Авсюкевич. Узнав адрес, он решил познакомиться с автором романа «Война и люди». В период гражданской войны В. Д. Авсюкевич командовал красными курсантами, бой с которыми описан в главе «Орехово». Дружба этих людей, сражавшихся в разных станах, сохранилась до конца жизни Венуса. К третьему изданию романа «Война и люди» красный командир В. Д. Авсюкевич написал развернутое предисловие, в котором подробно описан бой под хутором Орехово со стороны красных курсантов.) В обороне Перекопа отец не участвовал. Во время прорыва красных в Крым, он, раненный в плечо, лежал в госпитале. Предстояла операция по извлечению пули из легкого, но сделать ее не успели. Она так и осталась в теле до конца жизни. В октябре 1920 года вместе с госпиталем отец был эвакуирован в Константинополь. Сейчас трудно судить, мог ли отец избежать эмиграции. Наверное, мог. Вероятно, сказалось все то же ложно понятое чувство долга, верности присяге, офицерского братства. Ведь из офицеров белой армии в России оставались единицы, уходило большинство. Сколько было таких людей, стечением обстоятельств брошенных белое знамя и не покинувших его. Сколько нелепых ошибок, странных коллизий, сломанных судеб. Жизнь Георгия Венуса в Турции была подобна жизни тысяч белых эмигрантов. Все еще надеясь на реванш, Врангель и Кутепов решили сохранить свою армию. Войска были расквартированы в маленьком городке Галиполи. Для содержания войск нужны были деньги. Союзники французы давали их мало и с трудом. Офицеры месяцами не получали жалованья, бедствовали и голодали. Чтобы как-то прокормиться, отцу приходилось на берегу Босфора охотиться на черепах. Однажды попытался торговать с лотка сдобными булочками. Продать удалось одну - четыре съел сам. После этого булочник-турок отказался вернуть отданный в залог за товар маленький серебряный медальон, полученный отцом от матери еще в России при уходе на германский фронт. Это была последняя вещь, напоминавшая о доме. На берегу Босфора Венус часами тренировался в набрасывании проволочных колец на колышки, чтобы потом в балаганчике на знаменитом константинопольском базаре «Гранд барахолка» выиграть в виде приза заветный кусок халвы. Одно время отца подкармливали остатками в столовой общежития менонитов. Эта религиозная секта зажиточных немцев, эмигрировавших из России, получала помощь из Америки от своих «братьев во Христе». Наконец Венусу повезло. Его мать, находившаяся в России, после длительной переписки разыскала в Берлине состоятельного двоюродного дядюшку, одного из управляющих известной фирмы «Сименс Шукерт», который открыл на имя Венуса счет в банке Константинополя. Три дня швейцар не впускал в помещение банка оборванного молодого человека, принимая его за бродягу. В конце концов деньги были получены. Несколько недель отец кормил и поил своих друзей-эмигрантов в ресторанах и кофейнях Константинополя. Берлинский дядюшка, обеспокоенный необъяснимо большими расходами племянника, прислал ему вызов и предложил срочно выехать в Берлин. Так в начале 1922 года Георгий Венус оказался в Германии. Константинопольская эмиграция послужила материалом для цикла рассказов, изданных в 20-30-х годах и частично переизданных в сборнике «Солнце этого лета» («Советский писатель», 1957). Гражданской войне посвящена первая часть романа «Молочные воды» («Издательство писателей в Ленинграде», 1933). Вторая часть этого романа написана на материале константинопольского периода. Венус начал писать ее в 1934 году и закончил в 1937. Две главы из второй части «Молочных вод» напечатаны в 1934 году - «Вожди» в альманахе молодой прозы и «Гранд барахолка» в номере 12 журнала «Звезда» в том же году. Это были последние прижизненные публикации Венуса в Ленинграде. Даже по отдельным главам видно, насколько, по сравнению с ранним творчеством, возросло мастерство писателя. Было ему в те годы всего тридцать пять лет. Итак, этап константинопольской эмиграции оказался позади, предстоял ее германский период. Берлин 20-х годов был наводнен русскими эмигрантами. Найти работу считалось большой удачей. Добрый дядюшка снова помог. Отец хорошо рисовал, и его приняли в рекламное бюро. Платили немного, но на скромную жизнь хватало. В те годы в Берлине существовало множество эмигрантских литературных кружков и объединений, которые отец регулярно посещал. В нем проснулась тяга к литературному творчеству. На одном из таких собраний отец познакомился с Мирой Кагорлицкой, и вскоре она стала его женой. Моя мать, Мира Борисовна Венус, урожденная Кагорлицкая, родилась в местечке Городище недалеко от Белой Церкви. Окончив гимназию, сначала училась на медицинском, а потом на филологическом факультете Харьковского университета. Во время революции прервала учебу и вернулась на родину в Городище. На местечко наступали петлюровцы. Оба брата матери были большевиками и перед приходом петлюровцев ушли с красными. Мать, спасаясь от еврейских погромов, вместе с подругой бежала из родного местечка в Бессарабию, которая в 1920 году перешла к Румынии. Так они оказались за границей. У подруги были дальние родственники в Германии, и девушки переехали в Берлин. Там Мира Кагорлицкая познакомилась с моим отцом. В 1923 году Венус начал писать стихи и работать над прозой. Примыкал он к эмигрантскому движению «Сменовеховцев», изредка печатался в журнале «Накануне» и других берлинских изданиях, выходивших на русском языке. Несколько его публикаций напечатали в журнале «Вокруг света» в России. Из рекламного бюро он ушел, чтобы целиком заняться творческой работой. Возникали новые знакомства. Из Парижа в Берлин приехали члены «Цеха поэтов». На встрече с Георгием Ивановым Венус познакомился с Вадимом Андреевым, сыном известного русского писателя Леонида Андреева. Вскоре они стали друзьями. Тогда же, в 1923 году, по инициативе В. Андреева в Берлине организовалась литературная группа «4+1» - четыре поэта и один прозаик. В нее вошли Борис Сосинский, Анна Присманова, Георгий Венус, Вадим Андреев и Семен Либерман. Группа печаталась в газете «Дни» и журнале «Накануне», выступала также на литературных вечерах. В 1924 году в Берлине вышел небольшой сборник стихов Георгия Венуса «Полустанок». Вот несколько строк из стихотворения «Сыну»:
     Не я - твой вожатый! - Заря на валу.
     Не я пред тобою сниму заставы!
     Да будет бежать пред тобой тропа.
     Да будет петь - телеграфный провод!
     ... Весенний ветер в траву упал,-
     Да будет в траве он звенеть снова!
     Пусть посох верный не я возьму,
     Чтоб вновь тягаться с весенним бегом!..
     Смотрю, ломая глазами тьму,
     Как вздулась сила под талым снегом.
     И, бросив годы в поток воды,
     Волной ровняю твои победы,-
     И моет ливень мои следы,
     Чтоб ты за мною не шел следом.
     В этих строках, написанных в день моего рождения, звучит глубокая тоска по Родине и сознание вины перед ней. В своей книге «Возвращение к жизни» В. Андреев, вспоминая о том времени, пишет о моем отце: «Во всем облике Юры сквозила неуклюжесть, происходящая от большой застенчивости и странного сочетания талантливости и неуверенности в себе. В нем была большая, не сразу распознаваемая нежность, а щедрость его была удивительной: однажды я, как это иногда бывает, когда с кем-нибудь живешь душа в душу и часами читаешь друг другу стихи, свои и чужие, сам того не заметив, воспользовался образом Юры, запавшим мне в память после читки его стихов: что-то вроде «солнечный капкан лучей». Юра мне ничего не сказал, а когда я сам сообразил, что образ-то не мой, он предложил изменить свое стихотворение: «У тебя лучше получается...» Я встречал людей, отдававших свою последнюю рубашку, но поэта, готового отдать свой образ и изменить стихотворение для того, чтобы друг стал богаче,- никого, кроме Юры, я за всю жизнь не встретил... Немецкого в нем ничего не было, разве только то, что он говорил по-немецки превосходно. Он был старше меня лет на 6, и война сожгла его молодость. Участвовал он и в белом движении и возненавидел его. Сознание собственной вины было в нем очень глубоко. «Я семь лет,- говорил он,- шел не в ногу с историей, и ты понимаешь, что значит для военного вдруг увидеть, что ты идешь не в ногу со своим полком». Призрак войны все время преследовал его... В своих стихах Юра был близок к имажинистам... Присущее ему чувство собственного достоинства сочеталось с мягкостью, доброжелательностью и благородной простотой...» Работу над романом «Война и люди», о котором я уже говорил, отец начал в 1924 году. Он надеялся издать его в Советской России. В 1926 году эта книга была напечатана в Ленинграде. Германия в начале 20-х годов переживала глубокий экономический кризис. Жизнь была трудной, редкие публикации мало помогали. У меня сохранилась записка В. Шкловского, адресованная А. Н. Толстому, который в то время также находился в Берлине. «Дорогой Шарик! Посылаю тебе молодого и талантливого писателя Георгия Венуса. Я уже доучиваю его писать. Пока ему надо есть. Не можешь ли ты дать ему рекомендацию? Он красный. Я уехал на море. Твой В. Шкловский». Толстой помог, печатать стали регулярнее. В 1925 году Венус, а за ним и Вадим Андреев подали в советское посольство заявление о возвращении на родину. После выхода в России романа «Война и люди» отец получил разрешение. Получил его и В. Андреев. Визу подписал Н. Н. Крестинский, бывший в то время послом в Германии. Весной 1926 года наша семья вернулась в Ленинград. Андреев в последний момент передумал. Отец в течение всей жизни не мог простить ему этого, и связь между ними оборвалась. В 60-70-е годы я неоднократно встречался с В. Л. Андреевым, когда он приезжал из Женевы. Мы регулярно обменивались письмами. Он называл меня племянником и подарил книгу о своем детстве с надписью: «Дорогому Борису Венусу, сыну моего милого друга, заочному племяннику, с настойчивой просьбой написать книгу о своем отце. Вадим Андреев. 10 марта 1967 г.» Во время войны Андреев участвовал во французском Сопротивлении, после войны получил советское подданство, был членом Союза советских писателей и печатался только в СССР. Жил и работал в Женеве при Организации Объединенных Наций. Вероятно, решение Андреева о невозвращении было не лишено оснований. Он умер несколько лет назад, прожив длинную и интересную жизнь. Его брат, оставшийся в России, погиб в ссылке. Первые годы жизни в Ленинграде после возвращения из эмиграции были для нашей семьи благополучны. Мы поселились на Петроградской стороне на небольшой улочке со странным названием Грязная. Теперь это улица Кулакова. Мамина подруга по Харькову, актриса Евгения Карнава, проживавшая в Ленинграде, выделила нам две комнаты в своей большой квартире. Отец много работал. Вышли его три романа, несколько сборников рассказов и очерков. Один из романов «Стальной шлем» посвящен зарождению фашизма в Германии начала 20-х годов. Находясь в эмиграции в Берлине, Венус был непосредственным свидетелем этих событий. Если не ошибаюсь, это первая книга в России, повествующая о начале становления фашизма. Отец активно включился в работу по истории фабрик и заводов, организованную по инициативе А. М. Горького. Ему поручили написать историю Октябрьской железной дороги и торфоразработок Ленинградской области. Эти очерки были опубликованы. Появились друзья среди писателей - Борис Лавренев, Сергей Колбасьев, Николай Чуковский, Елена Тагер. Дружил с художниками: братьями Ушиными - Николаем и Алексеем, с Николаем Поповым, Яр-Кравченко. Первые беды пришли в самом начале 30-х годов. Однажды отца вызвали в милицию, в паспортный стол. Там ему, как бывшему белому офицеру, отказались обменять паспорт, предложив выехать на 101-й километр. Однако «недоразумение» вскоре было ликвидировано. Борис Лавренев съездил в Смольный, предъявил вместо пропуска именной браунинг, обратился к одному из секретарей, заверив его в полной лояльности Венуса. Из Смольного последовал телефонный звонок. В паспортном столе извинились и документ выдали. Прошло еще несколько лет. В 1934 году закончилось строительство писательской кооперативной надстройки на канале Грибоедова, 9, членом правления кооператива был и мой отец, и мы переселились туда. В те годы в надстройке жили многие ленинградские писатели: Ольга Форш, Михаил Зощенко, Иван Соколов-Микитов, Михаил Казаков, Елена Тагер, Евгений Шварц, Борис Томашевский и др. Население кооператива было дружным, писатели общались между собой, вместе встречали праздники. Мы, дети, тоже образовали свой коллектив. Я дружил с Володей Никитиным, Костей Эйхенбаумом (оба погибли на фронте), Валентином Зощенко, Машей Тагер, Колей Томашевским. Но относительно спокойной жизни скоро пришел конец. В декабре 1934 года был убит Киров. Это страшное известие потрясло отца. Он почти не разговаривал, сидел запершись в своем кабинете, непрерывно курил. В конце января, ночью отец был арестован. В квартире произвели обыск. Забрали мою коллекцию марок, отметив широкую связь с заграницей. Через две недели отец вернулся домой бледный, обросший и растерянный. Решением какой-то комиссии ему с семьей предлагалось в десятидневный срок покинуть Ленинград и отбыть к месту административной ссылки на пять лет в город Иргиз, расположенный в песках восточного Приаралья. Вся писательская общественность была поднята на ноги. Срок отъезда дважды откладывался. Наконец, благодаря хлопотам К. И. Чуковского и А. Н. Толстого, место ссылки было заменено на Куйбышев, но добиться полной ее отмены не удалось. Тяжелый маховик террора набирал обороты, и остановить его уже не мог никто. Это было только начало. Кое-как распродав вещи, раздав знакомым на хранение часть книг и мебели, в апреле 1935 года мы выехали в Куйбышев. На моей детской фотографии этих лет рукой отца написано: «Ade, schone Degend*. Борис едет в Куйбышев».
     * Прощай, счастливая жизнь (нем.).
     Многие писатели пришли провожать нас на вокзал. Люди в те годы были еще не окончательно запуганы, и народу собралось много. С нами в купе в Москву ехал немецкий журналист, коммунист-коминтерновец. Отец знал его раньше, они вместе сотрудничали в одной из газет. Немец, бежавший из Германии от фашизма, никак не мог понять, что происходит. Отец все объяснял временными недоразумениями. В конце 30-х годов бедняга, вероятно, все понял, разделив трагическую судьбу большинства коминтерновцев, оказавшихся в Союзе. В Москве мы на три дня остановились у Бориса Пильняка. У него в то время гостила Анна Андреевна Ахматова. Мне, мальчишке, это мало что говорило. Однако я почувствовал, что отец и мать относились к ней с какой-то особой почтительностью. Борис Пильняк сразу сказал отцу, что помочь ничем не сможет. Его вмешательство только усугубит положение. К этому времени уже была конфискована его «Повесть непогашенной лучины»,- он был в опале. Ничего не дали и обращения к Михаилу Кольцову и Мариэтте Шагинян. Только неугомонному Корнею Ивановичу Чуковскому удалось добиться, чтобы отца не исключали из Союза писателей. Сначала мы поселились под Куйбышевом в деревне Красная Глинка. Отец стал бакенщиком, зажигал вечером и тушил утром фонари, указывающие судоходный фарватер. Все свободное время мы вдвоем проводили на Волге. Заработка бакенщика на жизнь не хватало, ловили рыбу и меняли на молоко, фрукты, овощи. Это, пожалуй, самое счастливое время моего детства. Много бывая с отцом, я в это лето особенно привязался к нему, а любовь к рыбной ловле сохранилась у меня до сих пор. В ссылке отец продолжал писать. Он заканчивал вторую часть романа «Молочные воды», написал повесть «Солнце этого лета», которая была издана лишь в 1957 году. Так как отец продолжал оставаться членом Союза писателей, ему иногда удавалось напечатать в местной газете или журнале небольшой рассказ или очерк. В Куйбышевском издательстве даже вышла тоненькая книжка с оптимистическим названием «Дело к весне». Зимой 1935 года мы переехали в Куйбышев и сняли на окраине города маленькую комнату. Обстановка в стране становилась все более тревожной; все чаще звучало со страниц газет и журналов выражение «враг народа». Начались массовые аресты. По ночам отец почти не спал, подбегая к окну при шуме каждой проезжающей машины. Весной 1938 года был арестован редактор Куйбышевского издательства. Из его стола изъяли оба экземпляра рукописи второй части романа «Молочные воды», который был уже подписан в набор. 9 апреля 1938 года отец зашел в местное управление НКВД и из проходной позвонил следователю, чтобы навести справки об изъятой рукописи. Следователь Максимов вежливо поинтересовался, располагает ли отец временем, чтобы зайти к нему за рукописью, которая по делу редактора интереса не представляет. Был выписан пропуск, отец прошел в управление, мать осталась ждать в проходной... Прошло три часа. Отца не было. Мама позвонила Максимову. Ответ был
лаконичен: «Венус арестован». «Разве так арестовывают?» - спросила ошеломленная мать. «Ну, знаете ли, нам лучше знать, как арестовывают!» - ответил следователь и повесил трубку. Больше отца мы никогда не видели. Через два дня к нам приехали с обыском. Это было днем, я был дома. Долго рылись в вещах, забрали письма, рукописи. Мы с мамой подавленно смотрели на происходящее. Вдруг она резко обернулась ко мне: «Тебе тут делать нечего. Забирай ранец и иди в школу!» Я догадался: в старом, плотно набитом ранце хранились почти все отцовские книги, рукопись повести «Солнце этого лета», письма и другие бумаги. Я взял ранец, надел его на спину и беспрепятственно вышел. Так удалось все это сохранить. Потом было бесконечное стояние в очередях у справочной НКВД, отказы в свиданиях и передачах. Наконец, уже летом приняли передачу и в ответ пришла первая записка отца. «Родная! Посылаю тебе через следователя мою вставную челюсть и очень прошу отдать ее в починку, пусть там постараются склеить. Передай эту челюсть опять следователю. Передачу получил. Большое спасибо! Целую тебя и Бореньку. Ваш Юра». На германском фронте отец был ранен осколком в верхнюю челюсть, зубы пришлось удалить и с двадцати пяти лет он пользовался зубным протезом. Позднее, от сидящего в одной камере с отцом человека, я узнал, как был сломан протез. Это произошло на допросе при ударе по лицу пресс-папье. Побои при допросах послужили и причиной заболевания плевритом. Легкие у отца были ослаблены. Я уже писал, что в легком после ранения с времен гражданской войны оставалась пуля. После окончания следствия отец, до так называемого суда, был переведен в Сызранскую городскую тюрьму. Мама почти все время находилась в Сызрани. Таких, как она, было множество. Ночевали на окраине города под открытым небом. По ночам их разгоняла милиция, грозя арестами. Днем у тюрьмы выстраивалась длинная очередь. В сызранской тюрьме отец заболел гнойным плевритом и 30 июня был переведен в тюремную больницу. Последнюю записку от отца мы получили 6 июля. Ее тайком передала вольнонаемная санитарка. Записка написана карандашом на клочке бумаги. Почерк был почти неузнаваем. Записка сохранилась: «Дорогие мои! Одновременно с цынгой у меня с марта болели бока. Докатилось до серьезного плеврита. Сейчас у меня температура 39, но было еще хуже. Здесь, в больнице, не плохо. Ничего не передавайте, мне ничего не нужно. Досадно отодвинулся суд. Милые, простите за все, иногда так хочется умереть в этом горячем к вам чувстве. Говорят, надо еще жить. Будьте счастливы. Живите друг ради друга. Я для вашего счастья дать уже ничего не могу. Я ни о чем не жалею, если бы жизнь могла повториться, я поступил бы так же. Юра». Это были последние строчки, написанные рукой моего отца. 8 июля 1939 года он умер. Сомнений быть не могло. Санитарка, с большим риском для себя передавшая эту записку, потом рассказала матери, что видела на теле мертвого отца шрамы, которые сохранились с детства и о которых знать могли только мы. Мама пережила ссылку, в 1940 году вернулась в Ленинград, была награждена медалью «За оборону Ленинграда», работала учительницей. Умерла в 1964 году. Могила Георгия Венуса неизвестна. Годом раньше был расстрелян старший брат моего отца - Александр Венус. Он окончил Гатчинское летное училище и с первых дней образования Красной Армии служил в ней летчиком. Возникла столь характерная для гражданской войны ситуация, когда братья оказались по разные стороны фронта. Александр Венус перед арестом был начальником Коктебельской планерной школы, дважды устанавливал мировые рекорды на планерах собственной конструкции. Но конец братьев был одинаков - оба погибли в тюрьме. Жена Александра Венуса тоже была арестована. Дочь оказалась в специальном детском доме для детей «врагов народа». С трудом ее разыскала там старшая сестра моего отца Эльфрида Давыдовна Венус-Данилова, известный ученый-химик, единственная из семьи, не тронутая волной репрессий. У нее и воспиталась моя двоюродная сестра Калория. После того как был снят нарком Ежов, кое-кого из подследственных освободили. Выпустили и А. Схино, который довольно долго находился в одной камере с отцом. С его женой моя мать познакомилась в тюремных очередях. После освобождения этот человек под строгим секретом сообщил матери некоторые подробности. Георгий Венус обвинялся в принадлежности к террористической группе, готовившей покушение на Сталина. В нее входили Н. Заболоцкий, Б. Лившиц, Е. Тагер, А. Гизетти и еще многие писатели. Руководителем заговора якобы был Николай Тихонов, который, однако, не был арестован. Отцу, как бывшему офицеру, согласно обвинению, было поручено организовать непосредственно террористический акт. За четыре года, проведенных в ссылке, Венус никуда далее двадцати километров от Куйбышева не уезжал. Так было предписано административно-ссыльным. Паспорта ни у него, ни у матери не было. Имелся так называемый «синий билет», и он раз в месяц обязан был регистрироваться в местном управлении НКВД. С членами так называемой группы не переписывался. Абсурдность обвинения очевидна, но искать логику в действиях органов НКВД тех лет бессмысленно. Около шести месяцев отец не подписывал предъявленных ему обвинений. Потом, больной, доведенный конвейером допросов и побоями до полного изнурения, поняв бессмысленность сопротивления, подписал все. Георгий Венус погиб, когда ему едва исполнилось сорок два года. Ссылка практически лишила его возможности писать. Сколько бы он еще успел сделать! За свою недолгую жизнь отцом написано шесть романов, три повести, множество рассказов и очерков. Вторая часть романа «Молочные воды», написанная по материалам константинопольской эмиграции, как я уже писал, была закончена в ссылке. Два экземпляра рукописи изъяли в Куйбышевском издательстве. Третий, последний, забрали при обыске. Тогда же было изъято письмо А. М. Горького, в котором он одобрительно отзывался о романе «Война и люди». Рукописи и письма пропали. После посмертной реабилитации отца в 1956 году мы с матерью обратились в Куйбышевское областное УКГБ с ходатайством о возвращении нам рукописи. Приведу ответ на наше письмо. «Гражданке М. Венус. На Ваше письмо по вопросу возвращения рукописи романа «Молочные воды», часть II сообщаем, что по материалам дела Вашего мужа значатся не рукописи, а экземпляры, отпечатанные на машинке, которые в 1939 году уничтожены путем сожжения. Поэтому вернуть их Вам не представляется возможным. Зам. нач. УКГБ по Куйбышевской области Соковых. 31 августа 1956 г. № 11/3 818363». Оказывается, рукописи все же горят! По сохранившимся разрозненным черновикам мы с матерью пытались восстановить вторую часть романа «Молочные воды», но это оказалось нам не под силу. После реабилитации, в 1957 году вышел сборник Георгия Венуса (в нем повесть «Солнце этого лета» и рассказы). В плане издательства стояли и другие книги. Но период «оттепели» закончился, и Венуса из планов вычеркнули. Я обращался к Константину Федину, хорошо знавшему отца, к главному редактору издательства Лесючевскому, но все напрасно. Начался период умолчания. Но умолчать и остановить жизнь невозможно. Даже в самые трудные времена многие не отвернулись от отца. К. И. Чуковский, Н. С. Тихонов, И. С. Тихонов, И. С. Соколов-Микитов, М. Э. Козаков многое сделали для нашей семьи. У меня сохранились письма жены А. Н. Толстого, Людмилы Ильиничны, этой доброй и отзывчивой к чужому горю женщины. Она материально помогала нам в самое трудное время. Я благодарен Д. С. Лихачеву, В. А. Каверину, М. С. Еленину, покойным Л. Н. Рахманову и М. Л. Слонимскому, способствовавшим изданию этой книги и возрождению забытого имени писателя. Глубоко признателен редакции Ленинградского отделения издательства «Советский писатель» за чуткое и доброжелательное отношение в период подготовки книги к печати.
     Борис Венус
*******
P.S. Книгу Г.Д. ВЕНУСА "Война и люди. Семнадцать месяцев с дроздовцами" в электронном виде вы можете найти на сайте http://dk1868.ru
 Этот интереснейший роман-воспоминание написан в середине 20-х годов. Мемуары его интересны в первую очередь как в взгляд на Гражданскую войну изнутри, изобилуют многими забытыми, и потому нам незнакомыми бытовыми подробностями того времени, да и сама атмосфера войны, «окопная правда» передана у Венуса точно и ярко.

Навигация

[0] Главная страница сообщений

[#] Следующая страница

[*] Предыдущая страница